— Если нравится, возьми на память, — предложил Эрнест. — Мне будет приятно, если это останется у тебя.

Графиня осмотрела монастырь, прежде чем взглянуть на особенную икону. Осмотрела от угла до угла, словно искала предлог, не переступать порог храма, но время шло, паломники готовились уезжать, монахи собирались запирать ворота. Мира собралась с духом и преодолела ступеньку, но у порога церкви что-то остановило ее. Словно перед ней выросли две большие ноги, обутые в пыльные сандалии. Графиня закрыла глаза, чтобы ей не привиделось лишнего. Чтобы не мучится поутру и не спрашивать себя, было ли это во сне или явь превратилась в сон. Ей вдруг захотелось проснуться в гостинице. Проснуться и все забыть, даже томик Шекспира выложить из кармана, чтобы не утянуть за собой в реальность реликвии выдуманного мира. Графиня сделала над собой усилие, чтобы преодолеть порог, но поняла, что перед нею стена.

— Что с тобой? — удивился Эрнест.

Ни слова не говоря, Мира вышла на пристань и села в почтовую лодку.

— Кто я? — спросила графиня Эрнеста. — Почему я не могу войти в храм?

— Ты есть то, во что веришь и кому поклоняешься. То, что наполняет смыслом твою жизнь, а душу — свободой. Твое место там, где храм твоей веры. В любом другом месте — ты изгой.

— Люди не строят храмы идолам. Если б идолу, которому я поклоняюсь, можно было построить храм, у меня появилось бы на Земле свое место. Сейчас мне дорога только в холодный космос. А эта планета пусть катится от меня подальше.

— Люди не строят храмы ни идолам, ни Богам, — ответил Эрнест. — Боги и идолы сами строят себе храмы руками людей. И тот, кто создал тебя, строит храм твоими руками. Может быть, новый храм будет больше, чем Космос. Может тот, кто создал тебя, понимает, что на Земле тебе тесно.

— Тогда скажи, что я делаю в этой жизни? Что я натворила такого, что оказалась изгоем? Люди, подобные мне, имеют право на жизнь или нет?

— Я не знаю тебе подобных, — пожал плечами юноша.

— Не знаешь людей, у которых в голове не светлые образы, а свалка радиоактивных отходов?

— Не знаю.

— Тогда может, ты знаешь, что делать таким как я, чтобы спасти свою ужасную душу? Или хотя бы отмыть ее, чтобы она могла подняться над островом на высоту самолета?

— Ты можешь делать, что хочешь, — ответил Эрнест. — Ты можешь верить во что угодно, можешь поклоняться хоть идолам, хоть Богам, и не просить прощения, но только при одном условии…

— При каком?

— Я тебе скажу, — смутился Эрнест. — Только тебе. Больше никому. Я тебе скажу, как нужно жить, чтобы не причинить себе зла.

— Скажи…

— Просто надо относиться с уважением ко всему, во что веришь и не веришь тоже. К тому, что делаешь или думаешь…

— Как ты сказал? — не поняла графиня.

— Надо относиться с уважением ко всему, что соседствует с тобой в твоем мире… с искренним уважением. Только тогда ты имеешь право выбрать свой путь и рассчитывать на то, что этот путь ведет к счастью.

— Ты уверен, что начитался правильных книг? — удивилась Мира.

— Я читал разные… — признался Эрнест.

— А букварь? Тебе не попадалась такая яркая книжица с крупными буквами и картинками? Эрнест, ты никогда не пробовал быть ребенком? Мне страшно, когда я вижу в тебе старика.

— Я родился стариком, но хочу умереть младенцем, — ответил Эрнест.

— Ты напоминаешь мне одного сумасшедшего Ангела, который вечно таскается за людьми и дает деловые советы. Тот Ангел тоже очень любит книжки читать. А знаешь, почему он любит советовать? Потому что знает, что человек все равно поступит по-своему для того, чтобы потом всю жизнь себя укорять.

— Безумный Ангел — мертвый Ангел.

— Ты серьезно? — не поняла графиня.

— Если Ангел лишится рассудка — он перестанет быть Ангелом и умрет. В каждом человеке однажды умер Ангел для того, чтобы потом человек не потерял свою душу в облике зверя, который придет на Землю после него. Если б я был Ангелом, я бы хотел умереть в тебе.

— Вот как… Не приходи ко мне завтра! — заявила графиня. — Завтра у меня день самоанализа. Мне свидетели не нужны.

— А послезавтра?

— Послезавтра, пожалуй, что приходи.

Следующей ночью графине некогда было грустить. Голова была занята миссией Эрнеста Акуро в ее непутевой жизни. Теперь Мира не сомневалась, что этот душевнобольной ребенок достался ей не случайно. Кто-то послал его, кто-то подстроил встречу… наспех и примитивно, без логики и фантазии. Кто-то кому-то для чего-то понадобился срочно и позарез. Кто-то играет белыми фигурами, кто-то черными. Кого-то обязательно в конце партии поимеют. Графине больше не было дела до происхождения этого странного типа. Она не сомневалась, что несколько дней назад на пляже к ней подошел ключевой персонаж с очень четкой задачей. Персонаж, который резко изменит сюжет и уйдет, оставив после себя миллион вопросов.

Рано утром она опять повязала платок и опять пошла на гору. Туда, откуда слышался звон. Туда, где туман закрывал дорогу, где желтая трава росла на песке, и камни забивались в обувь… но пререкаться с Привратниками графиня не стала. Услышав над головой удар колокола, она остановилась, сняла платок, повязала его на камень и повернула к поселку.

Госпожа Калимэра разбудила постояльцев грохотом ведер. Графиня решила, что успеет принять душ, прежде чем подвергнется утренним репрессиям. Она полезла в чемодан, но не увидела платка, который повязывала на голову всякий раз, когда собиралась в храм. Мира обшарила весь багаж, вывернула его на кровать и перебрала, но платок пропал. «Наверно впопыхах сматываясь с дачи Натана, я забыла его засунуть…» — решила графиня, прежде чем госпожа Калимэра ворвалась в комнату.

— Когда это кончится! — обратилась графиня по-русски к госпоже Калимэре. — Я хочу домой! В Монте-Карло хочу, в крайнем случае, на дачу к Натасику! Я соскучилась по людям. Вокруг одни слабоумные и «калимэры».

— Калимэра! — повторила боевой клич хозяйка гостиницы и приступила к уборке.

Графиня решила наведаться в винную лавку прямо с утра, но, проходя мимо пристани, встретила почтальона, друга Эрнеста, который выступал переводчиком и безропотно одалживал лодку. Графиня больше не стала прикидываться, что не знает французского языка:

— Тебя уволили? — спросила она.

— Нет, — ответил молодой человек, — но скоро уволят. Я встречаю почтовый катер, а он не торопится. Так можно остаться без чаевых.

— Почтальон никогда не останется без работы там, где поселился немец. А немец селится буквально везде.

— Правильно, твой сосед уже ругал меня за то, что газеты идут с опозданием. А я причем? Очень скоро меня уволят, и он останется совсем без почты.

— Хочешь, я куплю тебе мороженое? — предложила графиня. — Только не плачь.

Юноша странно посмотрел на графиню. Он не понял, провокация это или чистое сострадание. Его реакция явно тормозила. Островные жители благополучных стран и без того не отличались реакцией, тем более без пяти минут безработные почтальоны. Мира ждала и думала, стоит или не стоит начинать разговор об интересующем ее лице? Навредит она себе или наоборот, этот наивный парень сболтнет о своем друге такое, чего не найти в анналах королевского научного общества. Мира думала, юноша стеснялся признаться, что с удовольствием съел бы мороженое за счет благосклонной дамы, но почтовый катер уже вошел в гавань, и время было безнадежно упущено.

Молодой человек с почтовой сумкой присоединился к Мирославе в винной лавке, где графиня пробовала вино, а хозяин заворачивал купленный товар в фирменную бумагу. Графиня была его надеждой на острове трезвенников, запасы Бордо подходили к концу, хозяин рекламировал местную продукцию, и Мирослава благосклонно дегустировала все, не отходя от прилавка. Не успела она осушить утреннюю рюмочку красного монастырского, как юноша присоединился к компании и, в свою очередь, тоже не отказался от выпивки на дармовщинку, но вместо вина получил от хозяина лавки звонкую затрещину и пару выразительных фраз, которые графиня перевести не смогла.