– Боже, как же мне это было нужно. – Я поднимаю своё пиво чистыми участками ладоней и делаю глоток, чуть не уронив тяжёлую кружку на стол. Счастливо выдыхая, я поднимаю палец, когда фоновая музыка стихает и звучат первые ноты новой песни.

Готовый к вызову, Истон откидывается на спинку стула, потягивает пиво, внимательно слушает и уверенно объявляет:

– «Every Little Thing She Does Is Magic»  The Police.

Хватаю телефон, опускаю шторку и запускаю Shazam, когда на экране появляется название и имя группы.

– Невероятно, – говорю я. – Ты сегодня ещё ни разу не ошибся.

– Возможно, но истинные ценители знают и сторону B.

– B?

– Обратная сторона виниловой пластинки. На сорокопятках на стороне B находится песня, противоположная хиту, который обычно на стороне А.

– А, так ты, значит, истинный ценитель? Тоже знаешь песни на стороне B?

– Многие из них. Некоторые мне нравятся куда больше, чем на стороне А.

– А сколько песен из твоего бесконечного плейлиста ты на самом деле можешь сыграть? – Когда он замолкает, я поднимаю взгляд и вижу, как он проводит пальцем по краю своего запотевшего бокала.

– Истон?

– Большинство из них, – тихо признаётся он.

– Господи... это невероятно!

– Может, для тебя это впечатляюще, но я занимаюсь этим всю жизнь, так что это что–то вроде неосознанного умения.

– Это дар, – говорю я настойчиво. – Признай это.

– Ладно, – идёт он на переговоры, кладя оба предплечья на стол, – но я уверен, что ты с той же лёгкостью назовёшь даты многих ключевых заголовков.

– Ну, они совпадают с историей США, которую я обожаю, так что, возможно, некоторые.

– Но ты потратила время на её изучение, вероятно, так же увлечённо, как я изучал музыку.

– Хорошо, давай проверим. – Я шевелю измазанными в масле пальцами, приглашая: «Задавай».

Он наклоняется ближе.

– Покушение на Рейгана?

Я сама удивляюсь, когда ответ приходит легко.

– 30 марта 1981 года.

– Окончание Холодной войны?

– Третье декабря... – я щурюсь, – 89–го. – Моя улыбка расширяется. – Давай ещё.

Его полуулыбка на мгновение ослепляет меня.

– Смерть Рузвельта?

– Двенадцатое апреля 1945 года, за восемнадцать дней до Гитлера, что меня бесило за Рузвельта – он заслуживал того, чтобы узнать судьбу своего заклятого врага.

– Видишь, – Истон откидывается на спинку стула, выглядя удовлетворённым, пока я сдуваю непослушную прядь вьющихся волос с лица. Волосы, которые Истон распустил на первой же миле нашей поездки, выбросив резинку в окно. Почувствовав моё отчаяние из–за того, что я чуть не съела свои волосы, он наклоняется и убирает ниспадающую прядь за моё ухо.

Поблагодарив его, я отодвигаю тарелку и вскрываю ещё одну пачку салфеток с лимонным запахом, чтобы вытереть руки.

– Ты уверена, что наелась? – он смотрит на мою почти пустую тарелку, – Или мне заказать ещё пива и пополнить корыто?

– В этот рот больше ничего не влезет, – заявляю я, сдаваясь, и, осознав свой выбор слов, закатываю глаза – моё чувство такта недостижимо. Срываю с себя салфетку, делаю глоток пива.

– «Feel Like Makin’ Love», – произносит Истон, и я чуть не попёрхиваюсь пивом.

– Прошу?

– Песня, – усмехается он, не упуская ни секунды моего смущения. – «Feel Like Makin’ Love».

– Сама напросилась, да? Чья она?

– Bad Company. – Он ухмыляется, каламбур полностью уместен.

– Ещё одна колкость, впечатляет. Знаешь, при всей твоей ненависти к медиа, из тебя вышел бы потрясающий радиоведущий. Твой сухой сарказм иногда совсем незаметен в подаче, так что ты мог бы оскорблять половину гостей по своему желанию.

– Грёбаный пас, – его черты искажаются от явного отвращения, и я решаю копнуть чуть глубже. Его музыкальная эрудиция была ожидаема, учитывая его воспитание и окружение, в котором он вырос, но не в таком ошеломляющем объёме.

– Как далеко назад простирается твоя ментальная фонотека?

– До бурных двадцатых, но в основном с тридцатых и дальше.

– Вау, – говорю я, доставая кошелёк и поднимая карту.

– Ах, нет, – возражает он, увидев её, и я замечаю, как его ноздри раздуваются от раздражения.

– Это не свидание... и потом, кажется, я съела краба на чью–то зарплату, – заявляю я со смехом.

– Ты исчерпала лимит своей AmEx, чтобы быть здесь, – напоминает он.

– Погоди... Я это сказала вслух? – в ужасе спрашиваю я.

– Ага, думаю, ты сама не осознаёшь, как много говоришь вслух.

– Истон, – я вздыхаю. – Почему ты так добр ко мне?

– Будь я проклят, если знаю, – парирует он, и его прямота заставляет меня рассмеяться. – Но я бы отдал годовую зарплату, чтобы снова увидеть, как ты это делаешь, – он указывает на мою разгромленную сторону стола.

– Знаешь, ты действительно хороший парень на стороне B того отточенного образа полного мудака со стороны А.

– Что ж, насколько я могу судить, ты всё ещё ужасный журналист, – заявляет он, кладя свою карту на стол и бросая мою обратно, словно она ничего не стоит. – Ты сегодня задала всего несколько вопросов, и большинство из них пустяковые.

Он меня раскусил, и я не знаю, как долго ещё продержится моё дурацкое притворство.

– О, они ещё впереди, – огрызаюсь я с горькой ноткой.

– Ага, – его ухмылка становится шире, а я сужаю глаза, хотя чувствую обратный эффект.

– «Laid», – произносит он, – Джеймса.

– Теперь ты просто выпендриваешься. Ты победил, Истон.

– Да? – он насмешливо приподнимает идеально очерченную чёрную бровь. – И каков мой приз?

– Тошнотворную попутчицу. – Я прижимаю ладонь к желудку, который начинает бунтовать. – Слушай, если мы собираемся и дальше тусоваться, мне, наверное, нужен душ и смена гардероба. Эта салфетка оказалась бесполезной, и, если честно, моя грудь вся в масле.

Он разражается смехом, а я улыбаюсь ему в ответ, пока официантка забирает его карту.

– Насладились, милые? – с улыбкой спрашивает она, глядя то на него, то на меня. Она немного постарше, я определяю, что ей лет сорок с небольшим, с добрыми, тёплыми глазами и милым нравом.

– Да, мэм, и, пожалуйста, знайте, что мы оставляем чаевые в размере ста процентов, – я ухмыляюсь в сторону Истона, заставляя его заплатить вдвойне, – простите за беспорядок, который я устроила.

– О, милая, не беспокойся об этом. – Держа в руках стопку тарелок, она ненадолго задерживается. – Но, если позволите, – она смотрит то на Истона, то на меня, – мне было очень приятно вас обслуживать. Моей дочери примерно столько же, сколько вам, – она бросает взгляд на Истона, – и я каждый день молюсь, чтобы она встретила мужчину, который сможет заставить её улыбаться так же, как вы её.

Я начинаю говорить одновременно с тем, как Истон ловко присваивает комплимент.

– Он не...

– Да? Спасибо. У нас сегодня годовщина.

А ты ещё считала себя мастером обмана.

– О? – говорит она, и её улыбка становится шире. – Я могу попросить шефа приготовить что–нибудь...

– Я так наелась, – перебиваю я, бросая Истону предупреждающий взгляд, – но спасибо, в этом нет необходимости.

– Сейчас вернусь, – говорит она, забирая карту Истона.

– Спасибо за обед, дорогой, – я саркастически выпаливаю, когда официантка оглядывается, кажется, очарованная нами обоими.

В следующее мгновение Истон поднимается со стула, его пальцы обвиваются вокруг моей шеи, и он притягивает меня к себе.

– Всегда пожалуйста. Иди сюда, детка.

– Истон, – шиплю я, как раз перед тем как он прижимает свои пухлые губы к моим. Он удерживает поцелуй на секунду дольше, чем допустимо для розыгрыша, прежде чем провести языком по моей нижней губе. Я вздрагиваю, прижавшись к его губам, а затем он резко отпускает меня.

– Не хочу разрушать её иллюзию, – томно шепчет он, возвращаясь на своё место, пока тяжёлый, мощный импульс начинает пульсировать между моих бёдер.

– Ты не можешь так делать, – упрекаю я его довольно неубедительно.