– Даже не думай звонить «по блату», чтобы очернить его, юноша, – шучу я. – Это дурной тон.

Он сжимает губы, когда я попадаю в точку, угадав его мысли.

Виновен.

– Но–но, папочка, – игриво журю я его. – Тебе не позволено наказывать моих бывших свернутой газетой. – У Нейта Батлера куда больше чести, чем требуется, чтобы воплотить один из дюжины мстящих сценариев, роящихся у него в голове, и это заставляет меня улыбнуться.

Он скрещивает руки на груди, и в его позе читается усталость, а я изо всех сил стараюсь развеять его тревоги. После Суперкубка мы стали намного ближе к тем, кем были раньше, во времена, которые я теперь определяю как Д.И.К. – До Истона Крауна.

– Если это хоть как–то утешит тебя, я решила сделать перерыв в отношениях на некоторое время.

В ответ я получаю лишь грустный, тоскливый взгляд.

– Строгая публика. Пап, я в порядке, лучше, чем в порядке, – честно говорю я. – Тай был попыткой отскочить, действующий он чемпион Суперкубка или нет.

– Он тебе нравился.

– Нравился, насколько я его знала, но любовь никогда не была в колоде. Думаю, он это понимал, и, вероятно, поэтому слился – или влился в кого–то другого.

Папа морщится от моей прямоты, и я присоединяюсь к нему.

– Прости, перегнула.

– Не вини себя за гребаные плохие поступки другого мужчины.

– Я и не виню. Поверь мне, и не буду.

– Хорошо, но если передумаешь, просто свали. Здание, вероятно, будет окружено в течение часа.

– Да благословит Господь Техас, – говорю я. Папарацци далеко не так заметны в Остине, как в других городах, хотя в наше время, если ты достаточно узнаваем, каждый второй – папарацци. Нам повезло, что люди до сих пор полагаются на новости, учитывая, сколько там бродячих репортеров. К сожалению, будучи бывшей Истона Крауна, а теперь и Тая, я очень узнаваема, но в худшем из возможных смыслов. Тем не менее, я не сомневаюсь, что все, кто находится поблизости, несутся сюда, в «Speak».

– Если станет невмоготу, я смоюсь. Обещаю.

Выглядя удовлетворенным, папа встает и направляется к двери моего кабинета. Мои «отношения» с Таем попадали в заголовки все пять недель, что мы «встречались», что никак не укрепляло мою веру в то, что у нас было какое–то сказочное будущее. Истон сделал свое, чтобы отравить эту идею в день Суперкубка, но реальность наших с Таем «отношений» – которая была равна нулю – поставила на них крест.

Искры были, но и следа огня не осталось. Я знала, что такое огонь, и даже если я его потеряла, я отказываюсь довольствоваться чем–то меньшим. Я также отказываюсь верить, что мои шансы когда–либо снова обрести его так же призрачны, как утверждает мой бывший. Яркий пример: мой отец отпраздновал двадцать четвертую годовщину свадьбы после того, как потерял ту, кого считал любовью всей своей жизни.

Даже если большая часть меня верит Истону, я полна решимости стоять на своем до конца и держать глаза открытыми в поисках дыма. Иначе... ну, к черту такую альтернативу. Я слишком молода, чтобы считать себя проклятой и верить, что для меня уже дают занавес в сфере любви.

Я не собираюсь поддерживать нелепую веру Истона в то, что у меня нет надежды на настоящее романтическое будущее, и больше не верю в идею «единственного и неповторимого», как бы правдивой она порой ни казалась, особенно в такие дни, как сегодня.

К черту Истона Крауна и то осознание, которое принесла мне любовь к нему.

К черту мужчин в целом, за исключением одного–единственного, на кого я почти всегда могла положиться.

Папа задерживается у двери моего кабинета,а я изо всех сил стараюсь освободить его от бремени быть обеспокоенным родителем.

– Пожалуйста, передай маме, что я совершенно в порядке, и иди, добрый король медиа, – машу я ему, прогоняя, – у этой принцессы дедлайн. Найди кого–нибудь еще, над кем можно зависнуть и кого терроризировать.

Папа задерживается еще ненадолго, когда мой селектор жужжит, и я хватаю трубку как спасательный круг, готовая поговорить с кем угодно, лишь бы этот гиперопекающий страж покинул мой кабинет.

– Первая линия...

– Поняла, – говорю я, уже приложив телефон к уху и непрерывно отмахиваясь от отца. Когда он оказывается вне зоны слышимости, я нажимаю кнопку, с готовым на языке «без комментариев». – У телефона Натали Херст.

– Красавица...

Ошеломленная, я сосредотачиваюсь на цветах–заставке на мониторе и выравниваю выражение лица.

– Ты в порядке? – В его голосе нет и тени сарказма, но это никак не сдерживает мое презрение.

– Насчет щенка? У меня все хорошо. Я, вообще–то, не большой любитель животных, забавный факт о твоей бывшей жене, которого ты не знал.

– Я, блять, не это имел в виду, – хрипло выдыхает он, его голос скрипучий, словно он только что проснулся.

– Что ж, насчет кое–чего ты был прав, так что можешь себя поздравить.

– Натали... Мне жаль.

– Я уже простила тебя. И сделала это для себя. Что–то еще?

– Я в Остине.

– Да? Поздравляю. Сходи в «Сэмс» на 12–й улице, там отменное барбекю.

– Можно тебя увидеть?

– Нет, спасибо. Я едва пережила нашу последнюю язвительную встречу. – Сердце колотится, я наклоняю голову и печатаю белиберду на клавиатуре, чтобы выглядеть занятой, хотя чувствую, как меня сверлят синие глаза по ту сторону зала.

Только не снова. Нет. Нет. Нет.

Ты – пятно.

В течение недель после Суперкубка Истон оказался героем всех возможных заголовков. Его продажи взлетели до небес, равно как и голод папарацци к его фотографиям и любой личной информации. Его выступление в перерыве шоу запустило его в стратосферу, учетверив и без того впечатляющие продажи и разместив все двенадцать его синглов в Billboard, с первого по двенадцатый номер. В личном плане он исчез – ни единой его фотографии не всплыло. Не только успех Истона стал бесконечной темой для медиа–болтовни, но и выступление Sergeants было оценено многими как одно из десяти лучших шоу в перерыве в истории НФЛ. И все же Истон, кажется, изгнал себя из поля внимания.

– Позволь мне прийти к тебе, – говорит он. – Я хочу извиниться лично.

– Нет! – вырывается у меня, и несколько пар глаз устремляются в мою сторону. – Нет, – повторяю я, понижая голос. – Это не лучшая идея, и ты сам это знаешь. Послушай меня... с тобой все в порядке, с тобой все лучше, чем в порядке, и со мной тоже все будет в порядке, и мне нужно, чтобы ты уважал это. Я рада за тебя, правда, и я приму твои извинения сейчас, но, пожалуйста, не звони мне больше. Нам больше нечего сказать друг другу. Я желаю тебе всего наилучшего.

Я вешаю трубку и смотрю на телефон, как раз в тот момент, когда линия мгновенно загорается от нового входящего звонка. Тяжесть того, что я только что сделала, начинает доходить до меня, пока я пытаюсь не позволить ожогу опалить слишком многое во мне.

Он не звонил. Тебе показалось.

Линии продолжают взрываться звонками, а количество смс на моем телефоне растет – без сомнения, Холли и Деймон пытаются проверить, как я.

Я отправляю им групповое сообщение, чтобы заверить, что со мной все в порядке, и они оба мгновенно начинают допрос с проверкой моего эмоционального состояния.

– Черт, – бормочу я, опуская голову. Папа прав. Мне нужно постараться избегать этого цирка хотя бы несколько дней, пока буря немного не утихнет. Хватаю ноутбук, я иду через зал. Взгляды сотрудников провожают меня, пока я приказываю своему сердцу биться медленнее.

Он не звонил. Тебе показалось. Его нет в Остине.

Я стучу в косяк двери папиного кабинета, и он сразу же ставит свой звонок на удержание, откидываясь на кожаном кресле и сжимая антистрессовый мячик.

– Что случилось? – Он смотрит на мой ноутбук.

– Ты прав. Я ухожу. Буду работать из дома следующие несколько дней. Мне так жаль, пап.

– Посмотри на меня, – приказывает он, и я повинуюсь. – Я выгляжу расстроенным? Это не твоя вина. – Я чувствую его возмущение за меня в его позе, но вижу в его глазах лишь любовь.