– У тебя есть сотрудники, которым это не понравится. Это несправедливо по отношению к ним.

– Уже мыслишь как главный редактор, – говорит он с огромной гордостью. – Но пусть идут лесом, если не могут с этим справиться. Это наша с тобой арена, так что пусть либо принимают это, либо ищут дверь. – Он делает паузу, его пиво на полпути ко рту. – Но не поэтому ты не хочешь возвращаться домой.

Закатав рукава своего плотного свитера, я поворачиваюсь и смотрю на него прямо.

– Я все еще в Чикаго, потому что поняла, что позволяла людям в моей жизни – особенно мужчинам, которым я доверяла, – иметь слишком большое влияние на меня и право голоса в моих решениях. Изъян, который я не осознавала, что мне отчаянно нужно исправить – уже хотя бы ради сохранения рассудка. Из–за этого я установила новые границы и отказываюсь возвращаться к прошлому.

– Я горжусь тобой. И я не пытаюсь заманить тебя обратно обещанием унаследовать позицию, которую ты уже заслужила. Это твое решение, хорошо?

Опустив подбородок, я делаю еще один длинный глоток пива. Не в силах сдержаться, наконец спрашиваю:

– Как, черт возьми, ты это вынес?

Вертя в руках коктейльную салфетку, он смотрит на меня прямо.

– Иногда любовь, какой бы реальной она ни казалась и ни была, – не та самая любовь. И ты понимаешь это, только потеряв ее и позволив времени встать между твоими чувствами и реальностью. Я обрел это понимание после расставания со Стеллой. В моем случае время помогло, Натали, а прошло уже очень, очень много времени.

Я качаю головой.

– Но в тебе все еще было столько неприязни.

– Да, что ж, я не горжусь собой, – говорит он, глядя на клочки салфетки в своих руках. – Но это было гораздо больше связано с тобой. Узнать так, как я узнал, и оказаться в одной комнате с Ридом и его сыном – зная, что твоя фамилия теперь их... это было слишком много одновременно. Хотя мне навсегда будет жаль, как я вел себя в тот день и в последующие. – Его следующее признание полно раскаяния. – Я заставил Бреда подготовить те документы в самый темный свой час.

– Мне тоже всегда будет жаль, особенно за то, как ты узнал. Я никогда не думала, что все зайдет так далеко.

Тишина затягивается, пока он снова не поднимает на меня взгляд.

– Ты все еще хочешь знать?

Я киваю.

– Ладно... Честная правда о моих отношениях со Стеллой заключается в том, что оглядываясь назад, я понимаю, что сдерживал ее собственными амбициями относительно газеты и ожиданиями от моего собственного будущего. – Он откидывается на стуле, его взгляд заволакивает дымка воспоминаний. – Она не раз пыталась поговорить со мной об этом, но я был эгоистом, потому что был полностью доволен тем, как всё было. Порой казалось, будто она ждала, что что–то случится, что ее жизнь наконец начнется, и я не мог понять, почему. Как бы я ни хотел быть тем самым мужчиной для нее, я не подходил для того будущего, которое она себе представляла и для которого так неустанно работала. Когда я увидел, насколько сильно она хочет того будущего, и с кем, я немедленно разорвал нашу помолвку.

– Так это ты с ней порвал?

– Да, это я, – он вздыхает. – Но она любила меня, Натали, по–настоящему. Я до сих пор верю, что любила достаточно, чтобы выйти за меня замуж. Если бы я не порвал так резко, думаю, возможно, это сделала бы она, потому что нам было хорошо вместе. Но часть этого выбора была бы сделана из чувства долга, а я это чертовски ненавидел. Ненавидел так сильно, что держался от нее подальше месяцами после нашего расставания. А мы были вместе почти четыре года, полтора из которых жили вместе. Это был сущий ад. Было очень тяжело. – Он делает глоток пива.

– Так ты не знал о Риде?

– Она говорила мне, что ей причинили боль до того, как мы сошлись, но скрыла от меня глубину своих отношений и чувств к Риду. Ночь, когда я все узнал, стала одной из самых болезненных в моей жизни. Видеть, как сильно она любит его и как тянется к нему, просто разорвало меня на части. Я порвал с ней сразу же.

– И тогда она ушла из газеты?

– Да, и это было жестоко, – признается он. – Несмотря на то, что он дал ей понять, что хочет ее назад, Рид держался на расстоянии. Он уважал ее выбор – остаться со мной, если она того хотела. И я поступил так же. Эгоистично, но я допускал мысль о возобновлении отношений, когда она не побежала к нему, но это никогда не было бы правильным. Потому что, хотя мы очень сильно любили друг друга, мы никогда не подходили друг другу так, как нужно для долгих отношений. Так что я отпустил ее, и она отправилась своей дорогой, начала будущее без нас обоих. Ты читала письма.

Я киваю.

– Они снова нашли друг друга по сумасшедшему совпадению, и дальше – уже их история, Натали, а не моя.

– Но эти заголовки, – шепчу я. – Как ты с этим справлялся?

– Было очень больно, – честно признается он. – Но для меня это не было новостью. Мы расстались так давно, что я смирился с этим. Правда для меня в том, что если бы я остался со Стеллой, женился на ней, зная то, что знал, то это я пошел бы на компромисс, довольствовался бы тем, что есть.

Я обдумываю его откровение, и его правда переворачивает с ног на голову столько моих теорий.

– И после... когда ты встретил маму...

– Я люблю твою маму, – резко вставляет он, – на беспрецедентном уровне. Ни одна другая моя любовь не сравнится с тем, что я чувствую к ней. Я влюбился в нее, потому что она красивая, сильная, независимая, смелая, до безобразия умная, обожала футбол и не терпела моего дерьма ни секунды. Если хочешь правды, она терроризировала меня с первого же дня, клянусь Богом. – Он усмехается, глядя на пену в своем пиве. – Я женился на Эдди, потому что мы подходили друг другу так, чтобы быть вместе долго, потому что я понял, как это жизненно важно. Вся остальная любовь произрастает из истории, которую мы создали, прожив столько лет вместе. – Он поворачивается ко мне. – Так что я не рассказывал тебе о моем прошлом со Стеллой, потому что, честно говоря, это было прошлое, которое я перерос, проживая свое будущее с женщиной, на которой был предназначен жениться, – и это было не твое чертово дело.

– Я знаю, и мне жаль, – я тяжело выдыхаю. – Если честно, папа, я сознательно совершила все те преступления, в которых ты меня обвинил, когда мы вернулись из Аризоны. – Сделав большой глоток пива, я устраиваюсь поудобнее, намереваясь наконец объясниться.

– Все начиналось с малого, шокирующего, но достаточно незначительного проступка. Я прочла письмо, которое не должна была видеть. Но именно этот небольшой шок заставил меня прочитать второе письмо, которое привело к третьему. Но когда я осознала, что мой источник был тем, кому причинили боль в истории любви, которой я так увлеклась – и который, вероятно, не собирался делиться всей правдой, – я последовала совету моего отца и нашла другой источник, но неправильным путем.

Я смотрю на него пристально, позволяя своему признанию литься свободно.

– Я была совершенно заворожена этим, потому что никогда сама не испытывала таких чувств. – В горле начинает вставать ком. – Вскоре после, с помощью моего альтернативного источника, я поняла, что на самом деле то, что я чувствовала, была зависть. Но, копаясь, я скомпрометировала себя до такой степени, что знала – это сильно навредит нам... и мне было страшно. Сначала решением была просто короткая прогулка до твоего кабинета. Ответ на вопрос, короткий разговор между нами, чтобы положить конец всей этой тайне. – Заставляя себя удерживать на нем взгляд, несмотря на чувство вины, я продолжаю. – Следующее, что я помню, – ситуация перевернулась, и я оказалась в другом мире, о котором ты ничего не знал.

Мы оба сидим несколько минут в молчаливом осмыслении наших взаимных признаний, прежде чем я снова заговорила.

– Теперь я зависла в лимбе между этими мирами.

– Тебе не обязательно быть в нем, – его голос становится хриплым. – Я многое могу вынести, но знать, что твое отсутствие – это моя вина... Это мое самое большое сожаление как отца. – Он поворачивается ко мне, и его глаза влажны. – Возвращайся домой. И если ты вернешься, Натали, я клянусь тебе, что больше никогда не использую газету и мои отношения с тобой таким образом.