И хотя я лечу навстречу человеку, ради которого все это затеяно, при поддержке всех в моей жизни – включая СМИ, которые окрестили меня злодейкой–предательницей сразу после нашей свадьбы, – я чувствую сокрушительную тяжесть сегодняшних ожиданий. Хотя в последнее время СМИ, кажется, меня простили. Я подозреваю, что потому, что пошли слухи, будто Истон двинулся дальше со своей богиней, что породило вопросы о его верности и причине моей подачи на развод.

Всё это – чушь собачья.

Вслед за Истоном я сохраняла свою позицию «без комментариев» так же твердо, как и он. Я была уверена, что он не беспокоился о заголовках, выходивших с нашей стороны, и оставался в неведении относительно сплетен, объектами которых мы оба стали. Это моя работа – следить за тем, как в прессе разворачиваются наши с ним будущие, настоящие или мнимые. Даже если я попытаюсь избегать этого сейчас, я не могу, потому что его восходящая звезда затмевает собой любую другую сенсационную знаменитость в истории. Чем ярче будет сиять его звезда, а это неизбежно, тем больше имя Истона будет становиться синонимом таких имен, как Принс, Мадонна и им подобные. Уже сейчас его постоянно сравнивают с Элвисом, а СМИ присвоили ему прозвище «Новый Король», которое, я уверена, он ненавидит – если вообще знает о нем. Его музыка звучит повсюду чаще, чем у любого другого артиста. Как я и предсказывала, мир очарован им и жаждет сенсаций больше, чем когда–либо, благодаря его отвращению к медиа. Альбом «False Image» получил статус «алмазного» дважды за последние месяцы, продавшись тиражом более двадцати миллионов копий, и продажи растут с каждым днем. В связи с растущим спросом на дополнительные концерты, группа готовится к европейскому турне, которое стартует через шесть недель.

Хотя я им горжусь, наблюдать за тем, как он возвращается к жизни, быть в курсе его каждого шага и оглушительного успеха, было сущим адом. Без сомнения, не менее мучительным, чем то, что пережил мой отец, освещая помолвку Стеллы и Рида, их свадьбу и рождение их единственного ребенка – моего мужа.

Истон не выходил у меня из головы чаще, чем обычно. В ужасной насмешке судьбы – именно сегодня, из всех дней – высшие силы сочли нужным подсунуть мне огромный гаечный ключ в мою первую и единственную попытку двигаться дальше.

Что еще более удручает, так это то, что юридически я все еще замужем за Истоном Крауном. Хотя мы в разлуке почти шесть месяцев, никто из нас не подписал документы, и живое заявление все еще покоится в наших бездействующих руках.

Во второй раз, когда я открыла документ, я с облегчением вздохнула, увидев, что его подписи нет. Чего я не понимала, так это того, что при каждом моем открытии Истон будет получать уведомление по электронной почте, и наоборот.

По глупости, я снова и снова проверяю его, молясь, что не пропустила случайно email–уведомление. Все мои надежды цеплялись за отсутствие его подписи до недавнего времени.

Когда история Истона с Мисти взлетела до небес, моя ревность закипела. Слухи из всех крупных газет сообщали, что они записываются вместе, но именно TMZ сообщили, что затемненный внедорожник не отъезжал от ее особняка в Малибу несколько дней.

Спустя секунды после того, как я услышала эти подробности и изучила фотографии, пытаясь интерпретировать язык тела Истона, я позволила подозрению и гневу захлестнуть себя. В тот день я открыла документ с твердым намерением подписать. Я начертала свое имя, и мой палец завис над кнопкой «Принять». Но как бы я ни злилась, я не смогла этого сделать.

Как только я стерла свою подпись, имя Истона подсветилось как активное в левой части экрана. Мы вступили в виртуальную конфронтацию, и я знала, что он там, наблюдает, зная, что я прочла новость, и ждет, просто чтобы посмотреть, подпишу ли я.

Хотя я предполагала, что он в конце концов уйдет, он оставался со мной, пока шли минуты. Каждая минута, которую он оставался активным, вызывала новую слезу. Прошло десять минут, затем двадцать, и к отметке в час я уже рыдала за своим столом, в ярости на него – и в то же время испытывая облегчение, что его подпись не появлялась. Его продолжающееся присутствие ясно указывало мне, что он тоже этого не хочет.

Или, возможно, я просто заблуждающаяся бывшая, которая все еще хочет верить, что он заботится обо мне больше, чем это есть на самом деле. Пока детали той картины пожирали меня заживо, и я рыдала, спрятавшись за офисным столом в Чикаго, искренность его слов с нашего медового месяца ударила меня по груди, как кувалдой.

«Мы так близки, как только двое людей могут быть близки».

Прочувствовав эти слова до мозга костей и заново переживая то воспоминание, я закрыла документ, не подписав, отдав Истону победу. Сразу после этого я уставилась на телефон, молясь хотя бы о слове от него, но он так и не зазвонил – и я понимала почему.

Пока он винит меня, я виню нас обоих и моего отца. Его решимость оставлять мяч на моей стороне и хранить молчание лишь подчеркивает, что он считает: вину за развал нашего брака должна нести только я. И за это я все еще в ярости, что он был так чертовски нетерпелив и не дал нам времени разобраться с ядерной бомбой, которую мы взорвали, сбежав. Он дал мне шесть недель на то, чтобы расчистить разрушения, оставленные нами на своем пути – и в моей жизни было больше всего обломков для разбора, – прежде чем вынести свой невозможный и несправедливый ультиматум.

Спустя пять часов после того сенсационного заголовка, Нейт Батлер стоял в дверях моего чикагского офиса. Хотя мы и общались краткими проверочными смс и сообщениями по почте через маму во время моего отсутствия, наша динамика резко изменилась, и это было болезненно очевидно.

Вскоре после его нежданного приезда отец умчал меня в небольшой спортивный бар, заставленный экранами, куда он часто захаживал, приезжая в Чикаго. Он находился в нескольких кварталах от офиса.

Выпив пол банки пива, я помолчала, пока он не начал первым, глядя на отца, который казался мне большим незнакомцем, чем когда–либо за всю мою взрослую жизнь.

– Я ненавижу, что не знаю, о чем ты сейчас думаешь, и что это моя вина, – признался он, открывая путь честному разговору.

– Я тоже.

– Скажи мне, что делать, Натали. Я не могу сделать свою часть работы по восстановлению наших отношений, если ты продолжаешь давать мне уклончивые ответы, оставаясь в Чикаго.

– Я пытаюсь понять, чего хочу, – честно говорю я ему.

– Ты хочешь «Speak», – парировал он. – Или хотела. И мне кажется, что я это испортил. Нет, я знаю, что испортил, – он резко выдохнул, и в его позе читалась явная усталость.

Чувство вины накатило, но я отогнала его, объявив врагом собственного самосохранения.

– Правда в том, – продолжил папа, пока я не отрывала взгляда от своего пива, – больше всего я все еще хочу передать его тебе, когда мы оба будем готовы.

Он позвал меня по имени с определенной долей властности, требуя моего полного внимания, – и я повиновалась, подняв на него глаза.

– Но не потому, что это какое–то право по рождению. Это то, к чему ты стремилась большую часть своей жизни. Это кресло – твое, если ты все еще чувствуешь, что это твое место, Натали.

– Мне проще работать в «Херст», – сообщаю я. – «Speak» превратился бы в цирк, если бы я вернулась сейчас.

– Не обязательно. Наплыв по большей части прекратился. Он сильно поутих, когда я нанял охрану.

– Боже, – я провела ладонью по лбу. – Прости.

– Боже, – я провела ладонью по лбу. – Мне жаль, что тебе пришлось это сделать.

Он махнул рукой, отмахиваясь.

– Ты же сам знаешь, папа, они все вернутся к нашим дверям, если и когда наш развод станет официальным. – Я не вижу удовлетворения в его глазах от этого признания.

– Плевать я хотел на это... на всю эту медийную часть, – уточниет он, зная, что твердая граница все еще существует – я отказываюсь обсуждать мои отношения с Истоном. Я все еще защищаю своего мужа, даже если мои чувства к нему меняются по несколько раз на дню.