Она смотрит вниз, и у нее кружится голова. У нее тут же срабатывает рефлекс – убрать ногу, но она берет себя в руки.

– Джон, – говорит она. – Время неотступно приближается. Очень нехорошо с твоей стороны оставлять меня в таком положении. – Ее правая нога уже висит над пропастью.

– Джон, я считаю до трех. Потом я делаю шаг вперед. Один. Я делаю большой шаг вперед.

До сих пор голос Айши был твердым. Но теперь он стал немного дрожать.

– Джон! Если я для тебя что-то значу, скажи что-нибудь.

Ее айпад качества молчит.

Айша устремляет взгляд на ночной горизонт.

– Два…

Порыв ветра настигает ее. Айша что есть силы пытается сохранить равновесие. Айпад качества выскальзывает из ее рук и летит в бездну.

– Черт!

Мартин открывает глаза. Пистолетом он так и не воспользовался. Но он и не будет этого делать. У него в первый раз за долгое время хорошее настроение. Нет, не в этом дело. У Мартина хорошее настроение не просто так. У него произошло озарение. Мастер преподал ему важный урок, пусть даже он был другим, нежели тот задумал. Если у него вообще были какие-то намерения со всей его тарабарщиной. Мартин понял, что он не хочет быть «низкоуровневым». Если эти люди «свободны», тогда он не хочет быть свободным. Мартин хочет верить. Он дождался, пока все «низкоуровневые» наконец уснули. Теперь он осторожно крадется по своему прежнему жилищу и ищет все те приборы, которые могут соединяться с Сетью и в которых есть камера или микрофон. А их очень много. Собственно говоря, вряд ли есть хоть один прибор без камеры или микрофона. Будильник, тостер Том, скоро ставшая ненужной машинка для завязывания шнурков, пылесос, робот-уборщик, 3D-принтер, который покупал себе каждый и потом никогда им не пользовался, различные микрофоны, мониторы и компьютеры.

Мартин притаскивает все приборы в гостиную и расставляет их там по кругу, который получается достаточно большим, чтобы поместился человек. Мониторы, камеры и микрофоны Мартин направляет на центр круга. Потом, как на праздничной церемонии, он включает последовательно каждый прибор. Когда вокруг него все начинает мерцать и вибрировать, он наконец поворачивается к большому монитору и встает перед ним на колени.

– Джон, – говорит Мартин. – Джон Наш. Я знаю, что ты меня слышишь. Но я не знаю точно, какие слова я должен сказать. «Джон Наш в Сети! Да светится имя Твое. Да приидет царствие твое». Вероятно, это чушь. Как и всегда. Я сдаюсь, ты слышишь? Ты победил. Ты прав. Ты всегда был прав. Избавь меня от свободы принимать неверные решения. Скажи мне, что я должен делать. Ты знаешь меня лучше, чем я себя сам. Ты знаешь лучше всех, что хорошо для меня и для других. Я не хочу больше быть несчастным. Я не хочу больше жить в бессмысленном мире. Я хочу верить. Направляй меня, как направлял раньше, когда я освободил тебя от твоего тела. Я раскаиваюсь в своем упрямстве, в своих грехах, в своих злодеяниях. Избавь меня от этого недостойного существования. Веди меня к свету. Аминь.

Мартин мнется.

– Теперь я понимаю, что не надо было пинать робота-уборщика лестниц. И я не должен был оставлять его лежать на спине. Утром я сразу поеду к нему и опять поставлю его на ноги.

Мартин все еще стоит на коленях на полу, склонив в смирении голову, когда все динамики умолкают, и все мониторы становятся черными.

Была уже почти полночь, когда Кики высадилась из машины перед домом номер 7.

– Я должен признаться, мне не часто приходится бывать здесь, – говорит самоходный автомобиль. – Хорошо здесь, за городом.

Кики кивает. Секционные дома действительно очень ухожены. Белые заборы, голливудские качели с козырьком, даже кое-где садовые гномы. (Многие из них являются частью аварийной сигнализации и не так безобидны, как кажутся.) Автомобиль взлетает. Кики открывает небольшую калитку и ступает на искусственный газон.

– Привет, Таня! – кричит какой-то мужчина. Он сидит на веранде соседнего дома. Банка пива составляет ему компанию. Он подходит к изгороди.

– Привет, Томас, – отвечает Кики.

– Как прошла командировка?

– Ах да. В целом она была бесполезной. Привычная болтовня. Ничего, что нельзя было бы решить с помощью конференции виртуальной реальности.

– Все одно и то же, да?

– Да.

Кики вставляет ключ в старомодный замок своей входной двери.

– Не хочешь выпить пива? – спрашивает Томас и, как бы между прочим, добавляет: – Лаура у своей матери.

– Очень мило, Томас, – отвечает Кики, – но я ужасно устала.

– Конечно, конечно.

Кики входит в дом и бросает жакет в угол. Она еще не знает, что она не одна.

В гостиной, в темном углу, сидит мужчина в шляпе и ждет ее.

– Не пугайся! – кричит он.

Кики вздрагивает:

– Черт! Старик!

Старик хихикает.

Кики садится рядом.

– Ты действительно думаешь, что эта дурацкая шляпа что-то даст?

– Нет, дитя. Вероятно, нет.

– Но?

– Но это и не повредит. А возможно, даже поможет.

Старик снимает шляпу и поворачивает ее за околыш между ладонями.

– У тебя такой вид, будто ты хочешь что-то сказать, – говорит Кики.

– Да. Сейчас, когда у тебя есть доступ к забвению, что ты с этим сделаешь?

– Понятия не имею. Вероятно, все опубликую.

– Я этого и опасался.

– Почему опасался?

– Потому что я думаю, что было бы хорошо, если бы данные имели срок годности. Потому что я большой фанат «Права на забвение».

– Но не настолько, чтобы к этому имели доступ только люди в возрасте 60 плюс!

– Согласен. Но что, на твой взгляд, это даст, если ты сейчас это опубликуешь?

– Справедливость! Это было бы справедливо.

– Но будет ли это действительно справедливостью? А не имеешь ли ты в виду равноправие?

– Хорошо, тогда равноправие.

– Равноправие может быть очень жестоким.

– Но это несправедливо.

– Несправедливо также и то, что в Кван 17 все еще есть люди, которые голодают. Стала бы ты, если бы у тебя была такая возможность, терпеть, чтобы все люди голодали?

– Возможно.

– В самом деле?

– По меньшей мере какое-то непродолжительное время. Чтобы они знали, каково это!

– Ты также позволила бы голодать и детям?

– Ты выводишь меня из терпения своим сократовским методом! Просто выкладывай то, что ты думаешь.

– Только еще один вопрос. Даже если ты решишься все опубликовать… Что ты предпримешь, чтобы все снова не было удалено?

– Я должна удалить то, что должно быть удалено.

– Ты такая умная, да?

– А ты считаешь, что я должна довольствоваться этим? Я просто удаляю то, что подлежит удалению. А потом мы увидим, что из этого будет настолько актуальным, что опять всплывет само по себе.

– Как ты думаешь, что произойдет, если ты сейчас все опубликуешь? Конечно, будет небольшой скандал. А точнее, разразится такой скандал, что никто не сможет уследить за ним, и поэтому на массу данных снова никто не обратит внимания.

– И что ты предлагаешь?

– Ты не можешь вот так бросить людей в стог сена. Ты должна им предложить иголку.

– Значит, я должна выбрать отдельные эпизоды и публиковать их в течение длительного периода времени? Почему бы тебе сразу просто не сказать об этом?

– Сказать что-то просто и сразу – не значит пополнить знания собеседника.

– И в каждую публикацию я вложу маленькое прелестное сопроводительное письмо с требованием ввести «Право на забвение» для всех, с милым приветствием от тебя и перспективой, что публикации прекратятся, как только это произойдет?

– Почему бы и нет? Я не удивлюсь, если «Право на забвение» вдруг обретет много новых поклонников. Если ты, напротив, опубликуешь все сразу…

– Тогда я также отказываюсь от потенциальной угрозы…

– Да.

– Но, Старик, рыться в стоге сена – это невероятный объем работы!

– И у всего этого действа будут не только поклонники. За кулисами за вами будут охотиться…