– Тут написано «Сирмянское царство». Страна латиан правит Костаной и всеми землями на востоке, когда-то принадлежавшими священной империи Крестес.

– И даже моим любимым Деймосом, – с ноткой грусти заметил Томус. – И Лиситеей, где я встретил мою красавицу Гармонию с ангельским личиком.

– Как такое может быть? – удивился я. – Это же бо́льшая половина страны. Неужели за это время мы так ослабли?

– Именно так, государь император. Мы ослабли, а другие окрепли. – Маркос указал на Кандбаджар. – В Аланье больше не царствуют святые правители. Теперь там правят шахи из рода Селуков. – Он провел линию до Кашана. – Как и в Кашане. – Теперь он провел линию до Костаны. – И в Сирме.

Это погрузило нас в своего рода скорбь. Никто из присутствующих не родился на западе, за Юнаньским морем. Там пользовался влиянием клан Сатурнусов, с которым я враждовал уже почти десятилетие, и я редко продвигал по службе выходцев с запада. Значит, сейчас тот Крестес, который все мы любили, не существует.

– Если бы меня не выдернули из нашего времени, вся карта была бы окрашена пурпурным цветом Крестеса. – Я раздраженно и печально вздохнул. – И кто эти Селуки?

– Племя из Пустоши, – ответил Маркос. – Они получили фамилию в честь Селука Рассветного – воина-рубади, который всего через сотню лет после твоих завоеваний покорил все, что закрашено на этой карте желтым и зеленым. Костана держалась долго, но около четырехсот лет назад пала перед очередным Селуком – шахом Утаем.

– А кто правит в Гиперионе? – спросил я.

Взгляд Маркоса наполнился печалью.

– Некий Алексиос Иосиас Сатурнус.

Сатурнус… Будь прокляты Падшие.

– Те самые Сатурнусы?

Маркос кивнул.

– Как я выяснил, Сатурнусы захватили власть в Крестесе после падения Костаны и с тех пор не выпускают из рук.

Казалось, все это не по-настоящему. Мне как будто рассказали сказку, которой пугают костанских сирот.

– Мы попали в самое мерзкое время в истории. Но мы здесь. И, наверное, не просто так. В Ангельской песне говорится, что Зачинатель и его спутники столкнутся с немыслимыми испытаниями. Мы должны укрепить свой дух.

– Но наши жены… – Геракон закрыл рукой глаза. – Наши дети. Наши матери и отцы.

– Их больше нет, – отрезал я. – Мы одни в этом новом мире. Но у нас есть вера. У нас есть мы. И есть миссия – покорить все земли к востоку от Юнаньского моря.

– Но что насчет нашей родины? – Йохан указал на Костану большим пальцем, потому что указательный ему отрезали в качестве наказания за воровство еще в детстве. – Ангельский холм – священное место. Там Цессиэль подарила человечеству Ангельскую песнь. Там Архангел явил себя своим верным апостолам. Как мы можем оставить город в руках неверных?

Йохан был прав. Если раньше моя задача была простой, то теперь я подошел к развилке пути и на всех дорогах поджидали враги.

Я предпочитал ясность пророчества. Пророчество создало эту армию и сковало ее, осада за осадой, битва за битвой. Зачинателю пророчили идти на восток – как я мог назвать себя таковым, если вместо этого поверну на запад? Покорение земель на пути к Костане, несомненно, заняло бы годы. А годы уже к нам жестоки.

Я уставился на карту. Провел пальцем от Зелтурии вниз, до Кандбаджара.

– Кандбаджар на востоке. Если шах Селук здесь, забаррикадировался в храме Хисти, то кто правит там?

– Это спорная территория, – пояснил Маркос. – Очевидно, Аланью раздирает борьба за трон, как и Крестес до того, как ты объединил страну. Я не уловил всех тонкостей, но, похоже, из Пустоши явились племена и пытаются свергнуть Селуков. Сейчас они правят в Кандбаджаре.

Значит, мы пришли в страну, уже охваченную войной. Но есть ли у нас союзники в этой войне?

– Здесь живут этосиане, – сказал я. – Позавчера мы разговаривали с одним из них, по имени Абу. Он верит в то, что я скрылся в ином мире и вернусь до Конца времен. Они нас ждали.

Томус гортанно откашлялся.

– И что ты намерен делать, государь император?

– Для начала мы не можем оставаться в этом вонючем розовом облаке. Мне надоело ощущать на языке вкус крови. – Я с такой силой стукнул по Кандбаджару, что чуть не порвал пальцем карту. – Мы пойдем туда. Возьмем Кандбаджар, как уже делали однажды. Если там беспорядки и город разрывается между враждующими сторонами, у нас неплохие шансы.

– Да? – Геракон изобразил, будто держит в руках аркебузу, так называлось это плюющееся огнем оружие. – Это оружие разрывает лучшие доспехи как листок папируса. А наши гладиусы ломаются об их ятаганы.

– Значит, научимся обращаться с оружием нынешнего времени, – ответил я. – У нас полно пленных, которые способны нам в этом помочь. Относитесь к каждому захваченному оружейнику как к драгоценному изумруду. Легионеры должны забирать с врагов все оружие и доспехи. В следующем сражении у нас не будет преимущества внезапности.

Все посмотрели на меня в поисках поддержки – от человека, столь же опечаленного и встревоженного, как и они. Придется успокоить их, прежде чем удастся успокоиться самому.

– Это испытание, подобного которому у нас еще не было. Все, кто сохранят стойкость, получат лучшее место в раю, все их грехи будут стерты. Даже те, кто едва дохромает до конца пути, вознесутся к Архангелу. Мы будем жить среди апостолов в неизведанной небесной стране. Это я обещаю каждому из вас.

Я встал, решительно обвел всех взглядом и вернулся в свои покои в глубине пещеры.

Розовый туман наполнял и мои покои. Высунув язык, я почувствовал вкус крови. Кровь увлажнила нос и глаза, и я ощущал напряжение. Я едва мог дышать через ноздри, а глаза чесались и болели.

Мне хотелось как можно скорее выйти из этого облака. Но южный проход преграждала целая орда конных воинов, и до сих пор ни один пленный не указал путь к северному, никакие методы не могли развязать им языки. В наше время этот секрет берегли как зеницу ока, так осталось и поныне. Я приказал своим людям искать проход, но посоветовал осторожнее вести себя в пещерах, там можно заблудиться.

Мое близкое окружение отнеслось к этому странному повороту по-разному. Томуса, имевшего много сыновей, дочерей и любовниц, которых следовало бы оплакивать, казалось, больше интересовала возможность найти новых. Вполне в его духе – он всегда смотрел вперед и мало кому хранил верность. Я держал его рядом, потому что люди, умеющие видеть возможности, всегда полезны, армии завоевателей меньше всего нужны полководцы, думающие одинаково.

Геракон, напротив, готов был разразиться слезами. Он изо всех сил пытался сохранять спокойствие, но отчаяние в его голосе было достаточно красноречиво. Большинство остальных были похожи на него. В основном они были даже еще не мужчинами, а мальчишками, еще недавно засевавшими свои поля и с нетерпением ожидающими, когда можно будет заполучить бесконечные сокровища востока. Я ведь сам велел сказителям расписывать эти сокровища, когда будут разъезжать по деревням Крестеса и устраивать представления перед тем, как я призову к оружию. Вслед за сказителями я послал священников с проповедями о том, что близок Конец времен и все мы должны внести свой вклад в создание Ордена Двенадцати, дабы заслужить свои хижины в раю. Я призвал семьдесят тысяч человек к свершениям под знаменем веры… хотя ни один из них не собирался путешествовать сквозь время.

Моя жена и три из восьми дочерей жили в Кандбаджаре. Четверо из семи сыновей тоже. Остальные сыновья и дочери и четыре любовницы остались в Костане. У меня была любовница в Лиситее и другая в Деймосе. Мне хватало любви на всех.

Я никогда не увижу ни жадной улыбки Тино, хватающего медовые соты, ни задорной ухмылки Аэллы, лепящей глиняную посуду в нашем домике у Мавроса. Я не смогу поехать в Лиситею, чтобы провести ночь, положив голову между молочными бедрами Реи.

Только мой старший сын Доран отправился вместе с нами в этот треклятый поход к Зелтурии. Но как бы ни искал, я нигде не мог его найти.

– Где же ты, Доран? – воскликнул я, желая оказаться рядом с единственным оставшимся у меня в этом времени членом семьи. – Что случилось? Что случилось на самом деле?