Я устало пожал плечами. В эти дни к ужасам следовало относиться спокойно, если не хочешь потерять себя от страха, как Сади.

Кинн повернулся к Рухи и склонил голову набок.

– Так… и как она выглядит подо всем этим?

– Откуда мне знать? И спрашивать такое довольно неприлично. Так что давай-ка, маши крылышками по направлению к Костане. И нигде не останавливайся, даже если увидишь узор на полях в виде улыбающегося лица.

– Это было произведение искусства!

Кинн топнул когтистой лапой, отчего лодка задрожала. Рухи вскрикнула, но быстро взяла себя в руки.

Птах выпрыгнул из лодки.

– Неприлично?

Рухи скрестила ноги.

– Он хотел знать, как ты выглядишь под одеждой.

Сбоку от меня появилась голова Кинна.

– Зачем ты пересказываешь ей мои слова?

– Стараюсь быть честным.

– Она решит, что я озабоченный.

– Ты и есть озабоченный.

Рухи вздохнула.

– Можешь сказать ему, что я вся покрыта кровавыми рунами.

– Это только распалит его любопытство. – Я постучал по борту лодки. – Давай отчаливать, Кинн!

Шейха схватилась за борт, а Кинн поднял нас в воздух. Когда мы поднялись выше, у нее отвисла челюсть. А мне казалось, что желудок вот-вот вылетит изо рта. Но я уже научился удерживать его.

С высоты священный город выглядел так, будто его слепил из песка какой-то ребенок. Горный хребет, на котором он располагался, тянулся на запад. Нам предстояло следовать вдоль него до самого Сирма.

– Все хорошо? – спросил я.

Рухи не держалась за живот, и ее не рвало, как я ожидал. Наверное, это благодаря фанаа.

Шейха весело хихикнула.

– Я совсем не так себе это представляла.

Все, что лежало внизу, уже не казалось настоящим – просто бугристый золотой ковер.

– Так было и со мной.

Мы скользили по небу, но казалось, что это мир движется под нами. Кинн наловчился держать лодку твердо и ровно, это позволило желудку успокоиться и сделало полет более приятным.

Рухи вглядывалась в даль. Я не видел ее улыбку, но был уверен, что она сияет в окружении кровавых рун.

Она заметила мой взгляд.

– Что такое?

Я плохо ее слышал, поэтому пересел на сиденье напротив.

– Как так вышло, что ты оказалась права? – спросил я.

– В чем права?

– Насчет Сиры.

Рухи усмехнулась. Похоже, одного упоминания Сиры было достаточно, чтобы вывести Рухи из равновесия.

– У меня было предчувствие. Нет, не предчувствие. Наитие.

– В чем разница?

– Наитие приходит откуда-то извне. Так мы, Апостолы Хисти, распознаём истину.

– И откуда же?

– Говорят, это ветер, дующий с берегов под сенью трона Лат. Он несет в себе озарение. А для особо подготовленных – даже божественное предвидение.

– Предвидение? Ты имеешь в виду… предчувствие того, что должно произойти?

– Да, Кева. Хотя я не утверждаю, что обладаю такой способностью. Скорее, когда Сира сидела перед нами, Апостолами, я почувствовала запах гнили внутри нее, стоило ей открыть рот. И поняла, что этот запах рожден грехом. И не просто человеческим грехом, а грехами самого Ахрийи.

Я считал, что презрение Рухи к Сире проистекает из чего-то более низкого. Бывает, что кто-то не нравится просто так, вроде того, как собака рычит на другую собаку. Но, похоже, я ошибался. Рухи обладала предчувствием, которое необходимо всем нам. И я мог бы им воспользоваться.

Ветер трепал ее покрывало. Мы двигались по небесному океану на север, и становилось все холоднее.

– А почему остальные Апостолы не почувствовали этого?

Рухи пожала плечами.

– Шоры.

– Правда? А у тебя, значит, их нет? Ты такая особенная, да, Рухи?

Она расхохоталась.

– Это ты у нас особенный.

– Я не особенный. Я про́клятый.

Она сложила руки на груди и схватилась за локти. Я уже видел у нее такой жест раньше. Возможно, это свидетельствовало о том, что ей неуютно.

– Ты же не серьезно, правда, Кева?

– Таким я себя ощущаю.

Я высказал еще одно сомнение, в котором не хотел признаваться даже Сади. Но расскажу этой стойкой женщине, потому что нужно кому-нибудь рассказать. Кому-нибудь сильнее меня.

– И кто, по-твоему, тебя проклял?

– Лат прокляла меня этими масками. Это вовсе не благословение, как принято считать.

– Это бремя, я понимаю. Но проклятие?

– Ты не была во чреве Лабиринта. Ты не видела Кровавой звезды, не слышала ее нечестивых песнопений у себя в голове. Только проклятие может поставить такое у тебя на пути.

– Это испытание, разве нет?

«Испытание». Сколько раз я пытался утешить Сади этим словом. Конечно, я лгал ей так же, как и себе. Мне следовало услышать это из чужих уст, чтобы полностью осознать.

Богиня умерла. Бога сокрушил еще более могущественный бог.

Я поежился и посмотрел наверх, в бескрайнее небо, затем вниз, на облака. Потом снова вверх, на слабые очертания звезд, потускневших в утреннем свете.

Какое непостижимое, всеобъемлющее зло скрывается за ними? Смотрит ли оно на меня в этот момент?

Оно смотрит, не так ли?

– Все хорошо, Кева? – подалась вперед Рухи.

Я потер щеку. Она оказалась мокрой от слез.

– Что такое? – спросила Рухи.

С чего вдруг я разревелся?

– Прости. Я просто… я просто кое-что понял.

Ну и жалкое же зрелище, должно быть, я собой представлял. Совсем не тот могущественный маг, которым притворялся.

– Просто не обращай внимания. – Я попытался вытереть слезы с лица, но только размазал их по бороде. – Что-то… накатило на меня, ненадолго.

– Ты можешь мне рассказать. – Она положила руку в перчатке мне на колено. Но ладонь оказалась холодная, и ее прикосновение совсем не утешало.

– Нет. Это моя му́ка, которую я должен вынести.

– Необязательно каждому выносить муки в одиночку.

Я указал на ткань, закрывающую ее лицо.

– Ты же выносишь.

Рухи взялась за один конец покрывала и сняла его. У нее оказалось гораздо больше волос, чем я предполагал. Они были цвета пальмовой коры и очень густые. Ее золотистая кожа сияла, как песок Зелтурии. Только это было трудно разглядеть за кровавыми рунами. Странные рисунки Эше покрывали все в остальном приятное лицо.

– Тогда посмотри на меня.

– Все не так ужасно. Ты все равно… все равно красива под этими рунами.

– Все так говорят. А теперь расскажи, с чем ты не в силах справиться?

Я не мог озвучить свои страхи. Я не стану ввергать других в это отчаяние.

– Прости, но… я не могу. Не потому, что не доверяю тебе. Я просто… не хочу видеть твою боль.

Она слабо улыбнулась. Я впервые увидел ее улыбку.

– Ладно. Я понимаю.

Я уснул, как часто бывало во время путешествий в летающей лодке.

В нужное время Кинн разбудил меня криком:

– Подлетаем!

Великолепие раннего утра меня удивило. Солнце висело над горизонтом, заставляя мерцать изумрудный ковер внизу. Потом я вспомнил, что мы летели на запад, а значит, двигались вместе с солнцем.

Чтобы не поднимать шума, мы приземлились не в самой Костане, а в получасе ходьбы от нее. Не каждый день увидишь летающую лодку, в большом городе это привлекло бы нежелательное внимание.

От волнения Рухи, похоже, не сомкнула глаз. Ветер зачесал ее волосы назад. Когда мы приземлялись, я посоветовал ей покрепче держаться за борта. Кинн мягко опустил нас на лесной поляне.

Я много раз здесь бывал. В одном приличном караван-сарае подавали самый вкусный кокореч – жаренные на огне потроха, обернутые в баранью кишку. Я почти поддался искушению совершить часовую прогулку на юг – кроме всего прочего, мы оказались бы ближе к дорогам, ведущим в Демоскар и другие города царства. Царство. Давненько я не думал о Сирме в таком ключе.

Такой чистый воздух по сравнению с пустыней. Дышать им – одно удовольствие. Я совершенно не ценил его, когда жил здесь.

– Добро пожаловать в Сирм, – сказал я, когда мы с Рухи выбрались из лодки.

– Здесь так… зелено, – произнесла Рухи. Покрывало она до сих пор не надела. – Это джунгли?