– Что? – буркнул Кярс. – Если я проиграю войну, то пусть мне хотя бы будет весело в процессе.

– Дети Мансура здесь. Ты уже должен был вымыться и одеться.

– Я здесь шах. Пусть подождут. И пусть потерпят вонь моего немытого тела.

– Ты вообще понимаешь, что находится прямо над нами?

Кярс состроил глубокомысленную физиономию, но так и не дал ответа.

– Храм святого Хисти, – сказал я. – Ты мог бы развлекаться где-то в другом месте.

– Хочешь сказать, что никогда не трахался с Сади в этих пещерах?

– Не используй это слово, когда говоришь о ней. И нет, только не здесь.

– Здесь, там. Какая разница?

– Это святое место. Более того, Апостолы будут в ярости, а они нужны тебе. Они провозгласили тебя защитником города. Если потеряешь этот статус, то кем ты будешь?

– Я шах Аланьи. И даже если враги убьют меня, я умру шахом Аланьи. Разве не так ты говорил на днях?

Кярс, спотыкаясь, поднялся на ноги, его член болтался.

– Дать что-нибудь от похмелья? – спросил я.

– Като знает, что мне нужно. Като! Как обычно! – выкрикнул Кярс.

– Сию минуту, ваше величество, – крикнул в ответ через дверь Като.

– На будущее: не волочись за женщинами из ордена, – сказал я. – Большинство происходит из влиятельных семей, тебе не нужна их неприязнь из-за того, что ты обесчестил их дочерей.

– Но их легче всего заполучить. Мой член для них – просто оазис. – Кярс схватил его. – Большая раскачивающаяся пальма в оазисе.

– Мне плевать. Не знаю, сколько времени ты провел в Зелтурии…

– В общем-то, нисколько. Я не любитель таких мест.

Он пытался смутить меня – обычная тактика Селуков по отношению к подчиненным. В конце концов, бесстыдство демонстрирует превосходство.

Но я был слишком опытен для такой чепухи.

– Это не Кандбаджар. Люди здесь грешат, но осторожно.

– А я слышал, что ты открыто разгуливаешь по улицам вместе с Сади. Она тебе не жена.

– Да, но я не трахаюсь с ней под храмом самого святого человека из когда-либо живших.

– А тебе, значит, можно использовать это слово по отношению к ней?

Он начал натягивать свободные бархатные штаны. Я быстро подошел и навис над ним так близко, что он съежился.

– Я служил шаху Джалялю. Я служил шаху Мураду. Поверь, они грешили больше и лучше, чем ты. Грех меня не волнует. А знаешь, что волнует? Идиотизм. Глупость. И больше всего – высокомерие.

Дверь со скрипом открылась.

– Ты проявляешь неуважение к моему шаху, маг? – произнес Като.

Я повернулся и увидел в его руках медный кувшин.

– Я внушаю нашему шаху здравый смысл, что является моим правом как его советника.

– Все хорошо, Като. – Кярс, все еще в одной штанине, встал между нами. – Кева совершенно прав. Это не Кандбаджар. Моя власть здесь покоится на других столпах, и лучше бы мне научиться не шатать их, чтобы все не рухнуло. В будущем я буду более… избирателен и осмотрителен.

Ничто так не привлекало меня, как шах, признающий свои ошибки. Джаляль был таким же.

Като налил желтый сок в медный кубок, и Кярс осушил его одним глотком.

Через полчаса мы с Кярсом восседали на подушках в невзрачном зале под храмом святого Хисти. Напротив нас расположились трое взрослых детей Мансура – Хурран, Шакур и Эсме. Слуги подали всем мятную воду. По углам, возле мерцающих в нишах свечей, сидели писцы.

Я откашлялся и произнес заготовленную речь:

– Если мы не помиримся, Сира уничтожит нас всех. В ее руках все темные силы Ахрийи. У нас десять тысяч гулямов, но этого недостаточно. В одиночку мы обречены. Но вместе сможем вернуть Аланью Селукам.

– Какой ветви Селуков? – спросила Эсме, средняя дочь Мансура, тщедушная женщина с седеющими волосами, почти полностью скрытыми золотой вуалью с узором в виде симургов.

– Это мы можем решить после того, как победим Сиру и ее богомерзкий союз силгизов и йотридов, – ответил я.

– Или можем решить сейчас. – На лице Эсме появилась горькая улыбка. – Видишь ли, в Мерве никого не ненавидят больше, чем тебя, Кярс. Люди любили нашего отца. Убив его, ты задел их честь и посягнул на их права.

Я сомневался, что большинству жителей Мервы есть до этого дело. Пока в достатке еда и стоит хорошая погода, простолюдинам все равно, кто ими правит. Знатные люди, конечно, чувствовали себя оскорбленными, но мы собрались здесь для того, чтобы это поправить.

– Твой отец сделал неправильный выбор. – Казалось, Кярс полностью поправился от похмелья. Он говорил с важным видом и в своем одеянии из золотой парчи, украшенной нефритом, выглядел истинным шахом. – Полагаю, ты должна признать, что часть вины лежит на нем самом.

– Но он был прав, разве нет? – Самый младший, Шакур, был коренастым мужчиной с густо подведенными глазами и золотым кольцом в носу, а также одной сапфировой серьгой в ухе на кашанский манер. Столько украшений на таком скучном лице. – Теперь ты признаешь, что сын твоей рабыни рожден не от твоего семени, о чем все время пытался сказать наш отец.

– Зедра обманула меня, – с затаенной болью сказал Кярс. – Но то, что у меня нет наследника, не лишает меня звания шаха Аланьи.

– У меня четверо сыновей, – с апломбом заявил Шакур. – Старший уже почти совершеннолетний. Как только ему исполнится двенадцать, он женится на порядочной женщине и будет готов производить на свет принцев. Если думать о судьбе Аланьи, как совершенно справедливо призывает маг, то не может быть сомнений в том, какая ветвь нашего дома самая крепкая.

– Шакур… – Кярс провел пальцами по своей аккуратной бородке. – А как тебе это? Поскольку ты был наследником своего отца, я тоже назову тебя своим наследником до тех пор, пока не произведу на свет сына.

– Его, а не твоего брата? – недоверчиво переспросила Эсме.

– Фарис будет оскорблен. – Кярс поднял руки. – Но из братьев выходят плохие наследники.

Мы обсудили этот компромисс. Фарис был бесправным пятнадцатилетним мальчишкой. Над ним, а тем самым и над Дорудом и побережьем Юнаньского моря, что составляло больше половины Аланьи, властвовал великий визирь Баркам. Назначение другого наследника стало бы веским посланием.

– Баркам. – Рот Шакура наполнился ядом. – Ему это не понравится.

– Это сколько ему угодно, – хихикнул Кярс непринужденно. Мне нравилось, каким беззаботным он мог казаться, в этой безмятежности чувствовалась сила. – Я даже назову тебя великим визирем. А Эсме сделаю султаншей султанш со всеми вытекающими из этого титула преимуществами и дарами.

Я взглянул на молчавшего до сих пор Хуррана. Одежду пастуха он сменил на белоснежный кафтан с аккуратным розовым жилетом. Наряд намного скромнее, чем у брата и сестры, но все равно достойный.

Мы не намеревались оказывать ему услуги или предоставлять должности, поскольку отец лишил его наследства. Проведя шесть лет в кандалах, он покинул темницу Мервы, лишившись всякого влияния. Судя по тому, как пристально Хурран смотрел на всех, кто что-нибудь говорил, он был полностью погружен в собственные мысли.

– В чем подвох? – Эсме потерла морщинистые руки. – Ты никогда не любил нас, Кярс, даже до всей этой беды с отцом. Ты даже не присутствовал на моей последней свадьбе.

– Я был в Сирме, внушал крестейцам страх перед Лат, – грозно ответил Кярс. – Я считаю тебя старшей сестрой, которой у меня никогда не было, Эсме. – Он повернулся к Шакуру. – А ты… твоя решительность всегда восхищала меня. Знаю, отец держал всех вас на расстоянии, но, если вы объединитесь со мной, обещаю, мы будем процветать все вместе, как семья, которой должны быть. Семья, которую наш дед, шах Харан – да упокоит Лат его душу, – так хотел видеть единой и прославленной.

Кярс был хорош. Совсем недавно я стыдил его, но на его языке было больше меда, чем у Мурада, а возможно, даже у Джаляля. Он умел играть в эту игру, не прибегая к угрозам, и это помогало другим чувствовать себя рядом с ним расслабленно.

Хурран выпрямился и кашлянул.

– У нас больше солдат, чем у тебя. Я сосчитал. У тебя всего семь тысяч гулямов плюс-минус пара сотен. А у нас девять тысяч кашанских хазов.