Рухи фыркнула:

– Все это время я думала, что ты раскаялся. Но, похоже, ты все еще на пути, из-за которого вас с братом сбросили со скалы. Хочешь знать, как я стала Апостолом? Благодаря тебе.

– Что?

Рухи указала на руну на лбу, похожую на море:

– Тысячный ад, так ведь она называется? Боль от нее никогда не стихает. Даже сейчас моя кожа горит, и каждый раз, когда она поджаривается, вырастает новая. Только благодаря фанаа я могу выносить эту жизнь – черта, которую Апостолы ценят больше всего.

Глаза Эше увлажнились. Он выглядел как человек, который сожалеет, но ничего не сказал.

– Всегда хотела спросить тебя, – продолжила Рухи ровным тоном. – Почему ты зашел так далеко? Тебе это… нравилось?

Эше покачал головой:

– Нет. Я это сделал потому… потому что спасение людей от замыслов Ашери стоило страданий и даже смерти одной девушки.

– То, что ты сделал со мной, хуже смерти. Но я вижу, ты говоришь правду. В тот момент ты верил, что служишь добру. И все же… даже сейчас ты не раскаиваешься.

– Я не раскаиваюсь, потому что до сих пор тебе не верю. Услышав твои крики в тот день, я позволил милосердию победить гнев. Но когда узнал, что сделала твоя подруга Ашери, узнал, как ее злые дела привели к гибели десятков тысяч невинных латиан. Если есть шанс, что ты хоть что-то знаешь о зле, которому она служила, я поступлю с тобой еще хуже, прямо сейчас, прямо здесь.

– Э-Эше.

Я схватила его за плечо. Как он может говорить такое?

Рухи вздохнула:

– Все, что я знаю, – даже злой женщине нужна подруга. Ашери рассказывала мне о жизни, которую оставила. Любящий муж, маленький сын, приемная дочь, отец. Она была одинока, как и я, если говорить честно. – Рухи покачала головой: – Знаешь что? Я не думаю, что она считала себя злой. Как и ты, уверена, она думала, что причиненные ей страдания того стоят.

– Ты сравниваешь меня с ней? – вспыхнул Эше. – Я пытался предотвратить беду! Я бы бросил вызов самой Ашери, но мастеру рун не победить мага.

– И поэтому ты решил мучить девчонку? – усмехнулась Рухи. – Если до сих пор не понял, как это неправильно, тебе уже ничто не поможет, Эше.

Так ли все было, когда Эше и его брат пытали ее? Если и так, нам не разрешить сейчас эту проблему.

Эше глотнул кумыс прямо из кувшина.

– Кто-то должен делать то, чего не хотят другие, чтобы защитить землю. Если Апостолы этого не понимают, тогда я стану их тенью, и пусть Лат нас рассудит.

Я жалела Рухи и понимала позицию Эше, но ничто из этого не имело значения.

– Остановитесь! Немедленно! – Я повернулась к Рухи: – Не знаю, чего ты хочешь, но лучше нам идти каждому своей дорогой. Если увижу, что следишь за нами, в следующий раз я не буду так добра. – Теперь я повернулась к Эше: – Я думала, ты сожалеешь о том, что сделал с ней, но, похоже, нет. В любом случае, это не мое дело. Если ты не забыл, мы здесь, чтобы найти колдуна, и ваши с Рухи проблемы не имеют к этому никакого отношения.

– Почему ты так уверена? – спросил Эше. – Что, если Ашери и колдун во дворце служат одному злу?

– Забавно, – усмехнулась Рухи. – Но у тебя нет доказательств. Ты цепляешься за соломинку, как и в случае со мной.

Я встала и попыталась поднять Эше. Мне не хотелось оставаться в лагере ни секундой больше. Но Эше вырвался.

– Я рад, что ты здесь, на глазах. Берегись, потому что я с тобой не закончил, – сказал он Рухи.

– И я не закончила с тобой. – Тонкие губы Рухи надулись от отвращения. – У меня есть своя задача от Апостолов. Лучше не мешай мне, потому что я больше не маленькая девочка, которую ты мог обидеть.

– Шпионка, – буркнул Эше, наконец поднимаясь на ноги. – Я узнаю лжеца с первого взгляда!

Я выволокла его из юрты. Мимо проходила вереница лошадей, привязанных друг к другу. Повсюду сновали мужчины, женщины, лошади. В воздухе витал сладковатый аромат фруктов: молодая женщина из племени йотридов сортировала по корзинам гранаты, финики и мускатные дыни. Их выращивали на полях вдоль реки Вограс. Интересно, заплатили ли йотриды за них или просто забрали у крестьян, ухаживавших за этой землей?

– Послушай, – схватила я Эше за плечо. – Забудь о ней. Пойдем к Хизру Хазу и сделаем наконец то, что должны, раскроем оборотня. Кярс вот-вот вернется, а мы не знаем правды, чтобы рассказать ему.

– Думаешь, я делаю это ради тебя? Или ради какого-то надутого принца?

Голос Эше был подавленный и печальный.

– А ради чего тогда?

– Я охочусь на колдунов. Ашери была худшей из них, она привела армию неверных в латианский город и едва не погубила страну. Я не позволю этому случиться вновь, чего бы это ни стоило.

Я поспешно кивнула:

– Я с тобой, брат. Может, я и стала жертвой колдуна, но, несомненно, он запланировал кое-что похуже. Однако на твоем месте я бы забыла о Рухи. О ней и обо всем этом, – я раскинула руки, охватывая лагерь йотридов. – Это отвлекает. Я хочу вывести на чистую воду колдуна, забравшего мою жизнь, мое лицо, мое счастье до последней крупинки. Может, тогда я смогу вернуть что-нибудь. Причины у нас, возможно, разные, но цель одна.

– Значит, одна цель, – сказал он. – Ничто не должно разделять нас, и никакой пощады злу. Я буду требовать от тебя этого.

Мы пожали руки в подтверждение. Хотя совпадали ли наши методы и ценности, еще предстояло выяснить.

– Твой верблюд жив? – спросила я.

Эше поморщился и покачал головой:

– Пушок не был приспособлен к снегу.

Он и правда был довольно пушист для верблюда. Бедняга.

– Я могу попробовать раздобыть у Пашанга двух лошадей. Хотя… мне бы не хотелось еще раз с ним говорить. Ворота недалеко, мы можем дойти пешком.

– Ты имеешь в виду человека, который приставил к тебе всех целителей в лагере и часами смотрел, как ты спишь, чтобы убедиться, что ты не умираешь? Пашанг молится на тебя, а здесь на каждого всадника приходится по пять лошадей. Иди, попроси его.

Что ж, вероятно, мне придется.

Пашанг сидел у костра в одиночестве и жарил на вертеле нечто, пахшее яком. Я вспомнила сочность и тонкий вкус его любимого блюда. Но неужели великому кагану йотридов нечем заняться и не с кем посидеть? Как странно.

– Сделай мне еще одно одолжение, – сказала я, стараясь быть как можно сдержанней. – Дай нам двух лошадей. Не обязательно кобыл или кашанских скакунов. Каких не жалко.

Он поднял голову и с беспокойством оглядел меня.

– Потливая лихорадка – она такая, ты знаешь? Днем ты можешь двигать горы, но при луне будешь лежать пластом, сминая в кулаках простыни.

– Если это будут не твои простыни, я как-нибудь переживу.

Он вздохнул, почти смиренно:

– Разве жизнь здесь, с нами, не напоминает тебе о доме?

Я указала на Песчаный дворец, выглядевший размытым с такого расстояния:

– Мой дом там, Пашанг. И я там окажусь. Или там, или в могиле.

– Такая честолюбивая. Прямо как твой брат. Я проиграл ему дважды, знаешь? Хотел попытаться в третий раз на силгизских пастбищах, но… – он поднял руки в знак поражения. – Придется попробовать с Гокберком.

– Дух силгиза в десять раз сильнее, чем у йотрида, – внезапно произнесла я отцовскую поговорку.

Пашанг усмехнулся:

– А у йотрида сила десяти аланийцев. А значит, ты в сто раз лучше, чем любой человек за теми стенами. Почему же тебе так трудно?

– А почему ты здесь? – Я не хотела спрашивать, но само его присутствие раздражало. – Зачем привел орду? Апостолы говорят, ты должен создавать проблемы Кярсу. Они, как и все, боятся тебя. – Я подошла ближе, накрыв его своей тенью. – Можешь называть меня глупой, но это не так. И после того, что я видела, после того, что пережила, я знаю – ты просто маленький человек, отбрасывающий большую тень.

Пашанг встал, напоминая мне, насколько он высокий. Почти как Джихан.

– Ты помнишь, Сира? – прошептал он мне на ухо. – Помнишь, что случилось, пока ты парила среди ярких звезд?

Я отшатнулась, воспоминания о падении на звезду пронеслись сквозь разум.