– Хочешь совет?

Он сунул миндальный орех в рот и положил кинжал.

– У тебя много идей, не так ли? Как получается, что каждый твой совет приносит золото?

Похоже, не одна Вера размышляла обо мне.

– Ты никогда раньше об этом не спрашивал. Почему сейчас?

– Потому что ты слишком умна для девушки, которая, когда я ее встретил, считала пулю большой блестящей бусиной. И, учитывая произошедшее, пока Кярс не сядет на трон, я ничего не принимаю за чистую монету.

– Я проницательна. Замечаю то, чего не видят другие. И я много читаю, можешь спросить Философов, сколько книг я брала в башне. Своей исключительностью я обязана только самой себе.

– Сколько добродетелей. Может, поэтому Кярс переспал с тобой больше двух раз. Но зачем приносить свои дары к скромному порогу Като, а? Что-то здесь не складывается.

Насколько он стал подозрительным по отношению ко мне? Раньше, когда я только задалась целью познакомиться с ним, он казался уступчивым и открытым для моих идей. Возможно, последние события насторожили его, и теперь сеять в его душе семена – все равно что возделывать море.

Хотя, несмотря на то, как высоко он поднялся, у него не было союзников в меджлисе. Он завоевал преданных сторонников на поле боя, но теперь находился совсем на другом поле.

– Я смотрела твое представление, Като, – сказала я. – Ты заблудился в открытом море. Если не изменишь курс, утонешь. И Аланья утонет, если ею не править. Это зависит от тебя.

Этот человек не привык, чтобы ему бросал вызов тот, кому нельзя дать в челюсть. Он уставился на меня, будто не зная, что ответить.

– Давай свой совет, женщина, и убирайся. Я занят.

Он взял кинжал и продолжил колоть миндаль.

– Лучники Ока уже разослали весть о смерти шаха во все города этого царства и за его пределы. Наместники приедут поклясться в верности шаху Кярсу, и Кярс, без сомнения, поспешит принять их присягу и сесть на трон. Вопрос в том, вернется ли Кярс один или со своей армией? Он придет с армией, если почувствует угрозу своему правлению. И придет один, и гораздо быстрее, если не почувствует. Понимаешь, к чему я клоню?

Като поднял руки:

– Нет, не понимаю.

– Отправь Кярсу сообщение, что изловил всех предателей, и объяви то же самое меджлису. Тогда Кярс приедет один, и оставшиеся предатели почувствуют себя свободно. Возможно, достаточно свободно, чтобы придумать новый план. Понимаешь, они крысы. Устрой пожар, и они спрячутся в норы, где ты их никогда не поймаешь. Но если разложить приманку…

Если Като сделает, что я прошу, это лишь пробудит в Кярсе подозрения. С одной стороны, Като скажет Кярсу, что тот в безопасности. С другой, кто-нибудь другой скажет Кярсу, что Като и есть опасность. Но проглотит ли Като наживку?

Като встал, подошел к моему креслу и наклонился.

– Хочешь, чтобы я использовал шаха как приманку для крыс? Ты в своем уме, женщина? – прошептал он.

Он хотел запугать меня. Но мне нужно было только напомнить ему:

– Тебе есть что терять, гулям. Твоя лысая голова будет замечательно блестеть на воротах дворца. Многим понравится такое зрелище.

Като открыл дверь, схватил мое кресло и выкатил в коридор, где Вера болтала с евнухом. Затем вернулся в кабинет и закрыл дверь.

Не существовало никаких предателей, кроме меня самой, так что я должна была создать их, чтобы Като начал опасаться за свою жизнь. И где же искать крыс, как не в подземелье?

Точнее, в темнице, где я поместила несколько рун. Руну перемещения души можно начертать любым типом крови, но она позволяет овладеть только человеком, который находится рядом с ней, не дальше двадцати шагов, и обладает этим же типом. Один из немногих сценариев, в которых мой собственный обычный тип мог быть полезен, – там, где подойдет любой тип.

Я повсюду чертила руны перемещения души кровью каждого типа и записывала, у кого во дворце тот или иной тип, чтобы иметь возможность выбрать, кем овладеть. Я даже поместила руну крови завоевателя в винном погребе, с мыслью, что Вера заманит туда Сиру, если я захочу вселиться в нее. И, конечно, я начертала одну в тронном зале, поскольку овладение Сирой, хотя и не было моим главным планом, оставалось одним из многих запасных вариантов. Хотя я тщательно прятала руны, этот ужасный евнух Самбал каким-то образом обнаружил их, и теперь я жалела, что не проявила большей осторожности.

После того как Вера отнесла меня в шкаф (я сказала ей, что чувствую себя там спокойнее), я сосредоточилась на месте, где начертала одну из рун. Я дотянулась до нее сознанием, и она засветилась.

Я обнаружила, что вожу шваброй туда-сюда по грязному полу. Коридор освещали тусклые свечи в висячих металлических фонарях. Вокруг меня были железные двери с закрытыми окошками. Вместо тюремщика я перевоплотилась в смотрителя подземелья. Не идеально, но ничего не поделаешь.

Я открыла ближайшее смотровое окно. На соломенном тюфяке лежал однорукий мужчина средних лет. Явно не Хадрит. Закрыв окошко, я продолжила мыть пол в коридоре, по очереди заглядывая в камеры. Вонючий кашанец в тряпье. Поющий матрос-абядиец. Человек, спящий в собственной рвоте. Но ни следа Хадрита. Где же проклятый Като его держит?

Может, за большой красной дверью в конце коридора? Я проехалась к ней шваброй и открыла смотровое окно.

На полу сидел седой мужчина и что-то декламировал. По прямым волосам, миндалевидным глазам и клочковатой бороде я признала в нем жителя Шелковых земель. Меня потрясло то, что он повторял: имена Двенадцати предводителей Потомков. Я видела его раньше… в Башне мудрости, за стопкой книг, в высокой фетровой шляпе и с металлической застежкой Философов. Но что делает здесь, в подземелье, Философ из Шелковых земель и почему перечисляет двенадцать благословенных имен?

Я стала вторить ему, чтобы он заметил:

– Тала (мой дед), Сайт (мой дядя и отчим), Ибан (мой муж), Хафаз (мой сын), Завад (мой внук), Казин (мой правнук и последний вождь, его задушили, когда он был совсем маленьким).

– Ты один из нас, – просиял он. – Идешь истинным путем. – Он приложил палец к губам: – Тс-с! Нельзя, чтобы они увидели. Ты должен хранить это в сердце, иначе закончишь как я.

– Поэтому тебя бросили сюда? – спросила я.

Он кивнул:

– Я добровольно несу свою ношу, кто-то же должен, но тебе и другим не следует этого делать. Оставайся в безопасности, лги, если потребуется, но храни их имена в своем сердце, всегда. Пока истина живет в наших сердцах, сердцах искателей, она не исчезнет, какие бы жестокости они ни замыслили, чтобы ее уничтожить.

Как мудро. Именно таких людей я и хотела спасти, восстановив правление Потомков. Почему добрые и верные всегда страдают? Скорее всего, ему неведом истинный смысл учения Двенадцати предводителей, но он старался изо всех сил, и это кое-что значило.

– Не сражайся, – сказал он. – Всегда прощай. Наша награда ждет в раю, а они получат свою здесь. Однажды истина откроется. А до тех пор храни ее в своем сердце, брат.

– Как тебя зовут?

Он приложил руку к сердцу:

– Вафик.

– Вафик… могу ли я как-то облегчить твое бремя?

Он покачал головой:

– Каждый день Хизр Хаз или кто-то из его ордена спрашивает меня: «Кто есть Хисти?», и, когда я отвечаю «отец» вместо «святой», они бьют меня плетью. Моя спина – не самое приятное зрелище, дорогой брат. Если попытаешься помочь мне, изобьют и тебя. Не позволяй, чтобы о твоей вере узнали, никогда. Просто помни, что нас много – тысячи, десятки тысяч. Ты не один. Свет может казаться тусклым, но он есть. Просто знать это – уже помощь. Помни слова нашего возлюбленного отца: «Нести истину – все равно что нести раскаленные угли». Держи эти угли в своем сердце, дорогой брат.

Это и правда были слова отца Хисти. Мой муж особенно любил повторять их. Все книги Двенадцати предводителей сожгли, и из своих наблюдений я поняла, что силгизы и иные нынешние сторонники Пути потомков приписывали им вымышленные высказывания, так откуда же Вафик знал истинное? Простое ли это везение, что несколько истинных изречений пережили шесть столетий, пока нас не было?