– Тогда пусть лучше умру я. Но не она. Только не она.

Чем дольше я смотрел на Сади, тем злее становился. Во мне закипало негодование. Почему это происходит снова? Может, меня проклял Ахрийя? Или сама Лат? Я не сомневался, что готов убить любого на земле, лишь бы разрушить это проклятие. Я вышел из юрты, пока не успел взорваться от ярости.

В грязи снаружи стоял человек, которого я увидеть не ожидал. Великий визирь Эбра перебирал молитвенные четки и возносил хвалы Лат, по своему обыкновению.

Он не замечал меня, пока я не врезал ему кулаком по лбу. Он завалился в грязь, и я оседлал его. Но янычары оттащили меня, прежде чем я успел его измордовать. Один двинул мне локтем по груди с такой силой, что ребра чуть не вылезли изо рта. Они толкнули меня на колени.

Оглушенный Эбра сел и зашвырнул четки куда подальше. Поднявшись на ноги, он прижал руку ко лбу и сплюнул на землю.

– Ярость любовника жарче адского пламени. Ты всегда был лихим, но достаточно ли этого, чтобы посвататься к принцессе из рода Селуков? – Он покачал головой. – Как бы ни превозносили нас в легендах, мы навеки останемся лишь слугами на их земле.

Я не мог стряхнуть с себя янычар.

– Да пошел ты в задницу!

– Я был прав. Ты в самом деле хочешь на ней жениться, но первое слово за Шахом Морей. Похоже, ты все это время был трусом. Что ты за герой без смелости?

– Ты был прав? Держи карман шире! Мы отвоевали Костани. Победили Михея. И все это без твоей помощи.

Шелка Эбры запачкались глиной. Один из янычар принес ему влажную тряпицу, чтобы приложить к глазу, но он отбросил ее в грязь. А потом подошел и прошептал мне на ухо:

– И оно того стоило?

Янычары прижали меня к земле. Эбра свистнул, и они меня отпустили. Я обернулся посмотреть, как они уходят.

Целители перенесли Сади в Небесный дворец, в комнату с верандой, чтобы впустить свежий воздух. Мы с Несрин провели эту ночь на шелковых узорчатых коврах. Целители каждые несколько часов приносили новые благовония, в основном ромашковые и марантовые. Когда они помыли Сади, я увидел, как она распухла. Ее лодыжки словно наполнились водой, от которой посинела кожа.

Я молился всем заступникам. Молился святому Низаму, святой Кали, святому Хисти и десяткам других, которых знал только по именам. Я просил их умолить Лат, чтобы позволила Сади проснуться. И я молился самой Лат, хотя от этого никогда не было толку. Возможно, как внушал Источник, она слушает только тех, кто обитает рядом с ее троном, и до нее доходят только молитвы чистых сердец. Но разве она создала сердце более чистое, чем у Сади?

На следующий день я проснулся под щебетание птиц. Сквозь облака занималась прохладная заря, а легкий ветер нес с моря тепло.

Но Сади неподвижно лежала на подушках, словно мирно спала. Ее грудь не поднималась. Я приложил ухо к ее сердцу и затаил дыхание. И так, не дыша, молился, пытаясь услышать ритм, пока мое лицо не побагровело и я не закашлялся, охваченный знакомым страхом.

– Я не должен был давать тебе возможность выбирать. – Я запутался пальцами в ее волосах. – Мне следовало запереть тебя в клетке моей любви и увезти подальше отсюда.

Но куда? Куда мог ее увезти слабак вроде меня? Я не был царем. Не имел власти. Все, что я любил, напоминало яйца в птичьем гнезде, которые в любой момент мог выхватить очередной хищник. А стервятники были повсюду. Я представил, как они вбегают в комнату и хватают Сади. Как бы крепко я ее ни прижимал, я не мог помешать им забрать ее в иной мир.

Вот бы они забрали и меня. Почему я обречен на проклятие жизни? Это несправедливо – вечно мучиться от боли. И пока я воображал, как стервятники уносят Сади, ниточка света между нами оборвалась. Отсечена навсегда, пока мир не превратится в пепел.

Я стряхнул наваждение. Сади неподвижно лежала в постели. Быть может, она еще не умерла. Быть может, кто-то еще может ее спасти. Я закричал. Взвыл. Несрин проснулась и выбежала прочь.

Вошли целители в ночных рубашках. Они проверили сердце Сади. Седобородый целитель воздел руки ладонями вверх и произнес посмертную молитву:

– Лат мы принадлежим, и к ней мы возвращаемся.

Когда они клали ее на носилки, мне хотелось их отдубасить. Как они могли забрать ее? Будь я шахом, я обезглавил бы их, вместе с семьями, за то, что посмели называть себя целителями. Но что делать с теми, кто называл себя святыми? Насколько бесполезно их заступничество? А та, кого называют богиней? Если Лат слышала наши молитвы и ничего не делала, то она такая же злобная, как Ахрийя. Если она не слышала или была бессильна откликнуться, значит, не достойна поклонения. Если б мог, я бы снес все святыни, сжег священные книги и выпотрошил шейхов. Уничтожил бы эту безнадежную веру.

Ученые утверждают, что Ахрийей движет ненависть к Лат и ее почитателям. Но они никогда не говорили, чем его так рассердила Лат. Теперь, проглотив отчаяние и гнев, я, кажется, кое-что понял.

По традициям нашей религии на следующее утро святилище Сади похоронили в саду Небесного дворца. Хумайра рыдала, когда саван опускали в землю. Шах тоже посетил церемонию, хотя и был занят, устанавливая контроль над городом. А провел церемонию шейх. Присутствовал даже Рыжебородый, и под его косматой бородой и лицом корсара проглядывало подлинное горе. Аланийский принц не знал Сади, но в какой-то момент не выдержал и натянул оранжевый тюрбан на глаза. Эбра выглядел самодовольным, как всегда, только теперь надушенное лицо украшал синяк. Мать шаха прикрыла лицо вуалью (скорее всего, чтобы скрыть радость). Я удивленно поднял брови, увидев в саду принцессу Селену в черной рясе – такой же мрачной, как и ее лицо. Наверное, она будет заложницей шаха, пока окончательно не установится мир.

Пока я был в темнице, погибли десятки. Похоже, я еще легко отделался. Мужчины хоронили братьев. Жены хоронили мужей. Братья хоронили сестер. Дочери хоронили отцов. Но большинство не были похоронены, потому что их тела запеклись где-то в грязи. Многие молились о том, чтобы снова увидеть близких, но Лат отвечала лишь на малую часть этих молитв. Костани отвоевана… Но, как сказал Эбра, стоило ли оно того?..

Пока шейх читал молитву из Писания Хисти, забадары во главе с Несрин и Ямином наводнили сад. Большинство стояли с каменными лицами, но некоторые закрывали лица руками, чтобы скрыть слезы. Несрин рыдала в объятиях брата. Слезы в его бороде казались жемчужинами горя.

Смерть Сади была последней сгоревшей на небе звездой – теперь я остался во тьме. Но я не плакал. Я знал, что делать. Как только ее саван покрыли землей, я нацепил оружие, пошел во дворец и спустился по спиральной лестнице в самую глубину. Уже скоро я стоял у черной пасти Лабиринта. На полу виднелись пятна крови Михея. Поглотила ли его тьма? Поглотит ли она меня?

Лунара говорила о своей богине. Я знал лишь одно – она вернула мертвого. А значит, это единственный бог, с которым имеет смысл говорить. Всем джиннам и заступникам, даже самой Лат, было плевать, они не захотели спасти Сади. Или даже не могли. Быть может, они не способны побороть смерть. Тогда богиня Лунары – единственное истинное божество.

Я уже несколько минут вглядывался во вход. Тьма что-то шептала. Оттуда дул ледяной ветер.

Несрин в траурном платье сбежала вниз. При виде меня она вздохнула с облегчением.

– Не ходи туда!

Она схватила меня за руку и попыталась оттащить к лестнице.

Я оттолкнул ее.

– Богиня, которая там обитает, вернула мертвеца к жизни. Я собираюсь вернуть Сади. Чего бы мне это ни стоило. Чего бы она ни потребовала от меня.

– Но почему ты? – взмолилась Несрин. – Почему ты взвалил на себя эту ношу?

– Потому что у меня ничего не осталось.

– Сади не хотела бы, чтобы ты туда шел. Она хотела, чтобы ты был счастлив. Она умерла, чтобы сделать мир лучше, а не хуже.

– Она умерла за свою страну. Но страна не достойна ее. Пусть лучше эта страна исчезнет, как и все остальные, лишь бы это могло вернуть Сади.