Сам Ираклиус, окруженный темзскими экскувиторами, встал лагерем на вершине холма, возвышаясь над нами, и я понял, что дело плохо. Их тяжелая кавалерия прошла через наши юрты и вступила в бой с забадарами. Сади сразила трех могучих всадников стрелами, точно нацеленными в ноги мускулистых коней. Забадары окружили меня, утомленной кавалерии Ираклиуса было трудно сопротивляться бесконечному потоку их стрел.

Но все это лишь оттягивало неизбежное. Победитель будет определен числом, а не тактикой или храбростью. Тем не менее я не терял надежды.

К концу дня Ираклиус привел к лагерю дополнительные силы, высвободившиеся после прорыва наших флангов. Они окружили нас. Я смотрел, как сотни моих солдат вошли в Сир-Дарью, но почти никому не удалось переправиться через бушующий поток, который нес их на скалы ниже по течению. Заходящее солнце бросало на нас мрачные красные отсветы. Казалось, противник тоже устал – на сегодня бой закончился последними ударами стали о сталь.

Сади с графом пришли ко мне в юрту в полном отчаянии, Хайрад – в меньшем.

– Некоторые мои командиры уже сдались крестесцам, – сказал граф. – Другие нашли гибель в реке. К утру наш лагерь может опустеть.

Сади была настроена тверже, хотя промокла до нитки под дождем и ее трясло.

– Мы должны продержаться как можно дольше. Забадары готовы умереть.

Хайрад выглядел невозмутимым, как будто ему было не привыкать к безнадежным ситуациям.

– Моих хазов рубят, но мы выживем. Мы всегда выживаем.

И тогда я понял, что все кончено. Отступив на ночь, Ираклиус лишил нас почетного права умереть. Я поднял над лагерем белый флаг. Может, я спасу хоть сколько-то жизней, усмирив императора и отдав ему на блюдечке свою жизнь.

Вместе с Хайрадом, графом, Сади и несколькими забадарами я верхом поднялся на холм. Экскувиторы забрали у нас оружие; Ираклиус пригласил нас в свой шатер. Он дал нам воды и усадил за большим дубовым столом на деревянные стулья. Один из его лизоблюдов перечислил его титулы и добавил тот, которого я никогда не слышал, – Воскресший. Наконец, нам позволили говорить.

Из уважения к победителю я говорил по-крестески.

– Я побежден, но моя судьба не должна распространяться на моих дочерей и сына. Михей, ваш полководец, убил всех прочих моих детей. Когда я пытался отвести взгляд, он заставлял меня смотреть. Есть ли в вас милосердие? В вашем Архангеле?

Ираклиус чистил кривым ножом яблоко.

– Если бы я был жив и сидел на троне, я никогда не допустил бы такой дикости. Псы иногда далеко убегают с привязи. – Он направил нож на Хайрада. – А ваш пес сотворил много злодеяний на наших берегах.

Хайрад сплюнул на пол.

– Я не чей-то пес! И я…

– Замолчи, Хайрад!

Я бросил на него яростный взгляд.

Ираклиус громко рассмеялся.

– Даже злобный пес слушается своего хозяина. – Он хрустнул яблоком. – Угощайтесь фруктами. Мы набрали много по пути сюда.

Мы все проголодались, но не настолько, чтобы есть фрукты врага. Командиры Ираклиуса, которым, похоже, говорить не разрешалось, угощались яблоками, фигами и абрикосами. Стражи, окружавшие стол, тоже смотрели на фрукты – хватит ли и для них? Может быть, их силы истощились сильнее, чем нам казалось.

– У меня ваша внучка, – продолжил я. – Вы получите ее обратно. Но прошу пообещать, что мои дочери и единственный сын будут в безопасности, пока не восстанут против вас.

– Я много размышлял о том, что делать с вашей семьей. Ваш великий род стоит на коленях лишь по воле Архангела. Не мой гений и не чей-то еще привел к этой победе. Мы смиренны и видим это. Архангел велит нам быть милосердными, когда это возможно, если только милосердие не противоречит справедливости. И поскольку ваши дети мало в чем виноваты, я позволю им остаться наследниками Селуков Сирма. На определенных условиях.

– И что это за условия?

– Мы вернем себе большую часть земли, которую ваш отец, его отец и другие отняли у нас. Я позволю Селукам править Лиситеей – Лискаром, как вы его называете, – и Тагкалаем, но только в качестве моего наместника и за пятьдесят процентов собранных налогов. Если нападут аланийцы, я буду полагаться на ваших детей как на первую линию обороны.

Хайрад наклонился к моему уху и прошептал:

– Дерьмовая сделка.

Я заставил его отстраниться еще одним яростным взглядом.

– У меня нет ни единого возражения, – сказал я, снова переключая внимание на Ираклиуса.

Император улыбнулся, как пьяный улыбается красивой женщине.

– Вы мечтали сражаться до последнего, шах? У меня были такие мечты, когда нас разбил ваш отец. Я хотел подняться и умереть прежде, чем потеряю еще хоть пядь крестеской земли. Но посмотрите на меня теперь. Те, кто выживет и примет эти условия, мудры, и ваш род продолжит существование. И, кто знает, через несколько сотен лет ваше потомство может снова возвыситься.

– Разве это вас не волнует?

– Что меня волнует, шах, вас не касается. Тенью бога ваш потомок не станет. Вы теперь – Тени императора Священной Крестеской империи, в искупление за все злодеяния, совершенные вами и вашими предками.

Разве это достойный удел для Селуков, наследников Темура и Утая? Собирать налоги для этого ублюдка и его потомства?

Сади чихнула. Она сгорбилась в кресле, как будто была слишком слаба, чтобы сидеть прямо. Поражение сокрушило остатки ее духа, и теперь болезнь взяла верх.

– Ваша дочь в испарине, – сказал император. – Пригласить к ней моего целителя?

Хайрад наклонился ко мне и прошептал:

– Их целители понимают в медицине не больше, чем я в вязании крючком. Не позволяйте этого.

Почему этот пират думает, что мне нужен его голос в голове? Да, он больше знает о мире, чем я, но все же это мои решения.

– Поражение уязвило ее душу, – сказал я Ираклиусу, – но она сильнее, чем выглядит.

Император кивнул и махнул ножом в сторону Сади.

– В самом деле, в моем лагере нет солдата, не боявшегося ее стрел. Если бы у вас был еще десяток таких, сдавался бы я.

– Я сдамся завтра, на рассвете. Когда солнце появится на горизонте, можете отправляться в наш лагерь и брать в плен любого, кого пожелаете. Если Архангел позволяет вам быть милостивым, отпустите на волю тех, на кого падет милость. Что касается моей дочери, она с небольшим эскортом поедет в Лискар.

– На все это я согласен. Но у меня есть вопрос. Мы воюем уже несколько недель, а я видел совсем мало янычар. Где они скрываются?

– Часть из них – с моим сыном, Алиром. Он, как мне сообщили, ведет войско отбивать Тагкалай у мятежников.

– И насколько велико его войско?

– Недостаточно велико, чтобы противостоять вам. И Тагкалай далеко.

Ираклиус кивнул и довольно ухмыльнулся.

– Благодарю за честность, шах Мурад. Вы можете идти.

Мы вернулись в лагерь. Я молился в одиночестве в своей юрте, а потом навестил лежавшую в постели Сади.

Возле нее стоял на коленях целитель и смешивал горькие травы. Он опустил правую руку Сади в микстуру, а потом стал втирать это ей в лоб и под носом.

– Ты уедешь на рассвете, – сказал я Сади. – Уезжай и не думай о том, что здесь происходит.

– А как же ты? – Сади села. – Я не оставлю тебя на произвол судьбы.

– Какая бы меня ни ждала судьба, я ее заслужил своими ошибками. А ты – будущее нашего рода. Это будущее светло, пока ты жива.

Целитель поклонился и вышел.

– Куда мне идти? Алир просто посадит меня в тюрьму или вышлет.

– Отправляйся туда, куда влечет тебя сердце. Говорю это не как шах, а как твой отец. Неужели нет чего-нибудь, ради чего стоит жить?

Лицо Сади раскраснелось, но не от лихорадки. Я знал этот взгляд – видел его у многих влюбленных девушек. Сади никогда не смотрела так на Хайрада. Я не спросил, о ком она думает. Я почти не был ей отцом и не вправе знать, что у нее на сердце.

– Я обещала кое-кому и себе, что не струшу. Что исполню свой долг как дочь Селуков и как забадарка. – Она задрожала, но не от болезни. – И все же сначала я боялась. Я не хочу бежать, но…