А потом она отстранилась и встала.

– У меня есть Хавва. Мне не нужен никто другой.

Предсказуемая реакция. И все же разочаровывающая и глупая.

– Архангел никогда не приказывал нам любить его в ущерб другим. Любовь – это святое чувство, независимо от ее объекта.

– Когда в Никсосе я уколола твой лоб, то увидела всех женщин, с которыми ты спал в своей деревне. – Да, она уже знала обо мне все. – А теперь ты прикрываешься верой, как одеянием, но под ней ты такой же, как был. Ты гоняешься за одним, потом за другим и третьим, пока весь мир не станет твоим. – Она посмотрела на меня и покачала головой. – Но пока не полюбишь Хавву, я не буду твоей.

Ашера ушла в темноту ночи, не поднимая глаз.

Мысли о любви и потере тяготили меня, когда я зашел к Беррину. Я любил его как брата, потому что он тоже пострадал. Его семья была убита, но в нем так ярко горела вера.

– Извини, Великий магистр, – сказал он, когда я вошел. Он встал с матраса. – Мужчине не подобает спать на мягкой постели. Но я только ненадолго вздремнул. Я намерен всю ночь готовиться.

Свечи и луна освещали комнату тусклой смесью холодного и теплого света.

– Извини, что побеспокоил тебя. Ты заслужил отдых.

Беррин жил просто – маленький стол для еды, закопченный фонарь и стопка книг (сочинения каких-то епископов). По полу были разбросаны карты. Каждая карта носила имя своей отдельной звезды, на рубашках мерцали изображения звезд.

– Карты – это игра для богатых, – заметил я. – В нашей таверне играли только в кости.

– Я тебя научу. – Беррин собрал карты. – Мы с Зоси, бывало…

Он умолк и опустил взгляд.

– Я тоже по нему скучаю. Но не стану его оплакивать, хотя это было бы большим утешением. Как его убийца, я не имею на это права.

Я осмотрел стопку книг. В основном это были тома с сирмянской или парамейской вязью на переплетах. Беррин заметил, что я их разглядываю, и сказал:

– Учусь. Я о многом узнал, читая их книги.

Я извлек одну книгу, стараясь не развалить стопку. Буквы с тем же успехом могли быть завитушками мечтательного слепца. Я полистал том – там было полно кругов, треугольников, рисунков луны, земли и звезд.

– И что ты из нее узнал? – спросил я, чтобы приободрить его.

Глаза Беррина загорелись. Этот человек любил знания. Он часто сидел с Джаузом, говорил о вещах, которые моему слабому интеллекту казались бормотанием сумасшедших. Они оба учились в великих университетах и владели знаниями, которые ценятся на вес золота.

– Это подлинная редкость. Эту книгу написал большой ученый, Тенгис. Он утверждает, что ему известно, когда будут следующие двенадцать затмений.

Я был прав – бред сумасшедшего.

– Затмения – знаки славы Архангела. Затмения – это чудеса, порождающие новые чудеса. Ни один человек не может знать о них заранее.

Если вспомнить то, что я видел, я мог бы этим заинтересоваться. Но путешествие с Ашерой заставляло меня еще крепче цепляться за догматы Архангела.

– Скоро узнаем. Он утверждает, что затмение будет в следующем месяце.

Я захлопнул книгу, покачал головой и протянул ее Беррину. Когда мы раскололи железную стену Пендурума, светила багровая луна. И в ту ночь астролог из племени рубади сказал мне, что багровая луна – посланник Кровавой звезды и предвещает конец. Я прогнал его прочь, потому что наша вера говорила другое. То затмение принесло чудо пламенной победы… А что принесет следующее?

Я еще раз глянул на стопку книг. Верхний том в деревянном переплете назывался «Слеза Архангела. Описание и чудеса». Наконец-то книга, которую я мог оценить.

– В детстве я мечтал увидеть Слезу Архангела, – сказал я, тронув буквы на обложке книги. – Я всегда представлял ее как сияющий камень с чистейшим светом. Иногда мне кажется, все это лишь для того, чтобы исполнить мечту детства. Скажи мне, о чем мечтал ты?

– Как и многим детям в Сирме, мне хотелось стать шахом.

Ну конечно хотелось. Я усмехнулся.

– Если я стану императором, ты будешь недалеко от своей мечты. Но мне кажется, как близко ни подходи, мечты всегда остаются в тумане впереди, вечно недостижимые.

Он предложил мне табурет и скользнул обратно на матрас.

– Знаешь, у тебя неплохо подвешен язык. Думаю, из тебя получился бы хороший священник.

Я расхохотался до неприличия громко.

– Глупости.

– До сих пор не знаю, почему ты их ненавидишь.

Никогда я не рассказывал эту историю. Но, кажется, это была ночь откровений.

– Мать моей дочери, Мириам, была монахиней в монастыре. Ослепительное место в горах, в дне пути от моего города. Когда священники узнали, что она беременна… они захотели сделать из нее пример для других. Там был этот священник – никогда его не забуду, одноглазый… – Я прикрыл глаз ладонью, как повязкой. – Одноглазый запер Мириам в комнате без окон и не выпускал, пока она не родила. Я тогда был не тот, что сейчас. Я не мог противостоять тому, кто посвящен в сан церковью. Девять лун спустя, когда пришел за ребенком, я наконец снова увидел Мириам. Весь свет в ней угас. Ее последние слова мне были такими: «Ее зовут Элария». Тем не менее вскоре я узнал, что Одноглазый сам зачал ублюдка от какой-то девки в городе. Вместо наказания местный епископ перевел его в семинарию в другую провинцию. Скажи мне, разве это похоже на справедливость?

– Это похоже не козлиное дерьмо, – с отвращением сказал Беррин.

– Вот тогда я впервые увидел наш мир. Он мне не понравился. Это было неподходящее место, чтобы растить такое чистое и славное дитя, как Элли. Но я был всего лишь сыном трактирщика, единственное достоинство которого – умение читать. Я прочел единственную книгу, которая нужна всем и каждому. Закончив «Ангельскую песнь», я понял, что за мир хочу создать. Мир, объединенный законом Двенадцати, где нищий и лорд равны, где ни мужчина, ни женщина не являются чьей-то собственностью, где добро побеждает зло. Но такой ли мир я строю теперь?

Беррин смотрел на меня строго и без сомнений во взгляде.

– Ты – Михей Железный, меч ангелов. Ты Зачинатель. Только ты способен распространить истинную веру на Востоке и установить порядок Двенадцати. Не какой-то священник. Не патриарх. И не император.

Я вздохнул, не выдержав тяжести этих слов.

– Ты так во всем этом уверен. Словно веришь в меня больше, чем в Архангела.

– Если тебе нужны последователи, не способные размышлять, знай, что прошлой ночью ты поджарил множество таких заживо. Они отвернутся от тебя, как Эдмар и Зоси, потому что твоя цель за гранью их понимания. Но если тебе нужен тот, кто поможет создать мир твоей мечты, неважно, каков он, тогда можешь больше не искать.

Я старался найти утешение в его ответе. Коснулся гладкого металла своей черной руки и покачал головой.

– Я ценю это, но не понимаю. Чего ради идти за мной, когда риск так велик?

– Мне больше нечем рисковать, кроме собственной жизни, а я давно решил, что моя жизнь принадлежит тебе. Верные тебе люди думают так же. Когда приходится выбирать сторону, солдаты оценивают шансы. Большинство хотят быть на стороне победителя, и тут ты выигрываешь, ведь ты делаешь то, на что не способны другие. Люди видят твои танцы с тьмой и знают, что, несмотря на их веру и на все, чему учили священники, ты останешься единственным, кто устоит.

– А что, если я проиграю?

– С годами я начинаю проще смотреть на жизнь. – Беррин усмехнулся. – Для меня будет честью, если мой окровавленный труп бросят в ту же канаву, что и твой.

Его верность успокаивала, но она не развеяла бурлившие во мне сомнения. И я поднялся в единственное место, где мог найти утешение.

Двор храма на Ангельском холме пустовал. Засохшая после боя кровь еще оставалась пятнами на нижней части скамеек и в стыках между плитами каменного пола. Трупы были похоронены и храм наспех очищен, но зловоние смерти еще осталось.

Я встал на колени перед алтарем. Образа Архангела не было, поскольку скульпторы его еще не доделали. Патриарх говорил, что он будет из чистого золота, наподобие того, что стоит в Никсосе. Его привезут по морю из мастерской в Гиперионе, над его созданием трудились скульпторы, которых я взял в плен во время захвата Диконди. Но верующий не нуждается в образе для поклонения. Мы поклоняемся образу Архангела в сердце.