Каждый волосок на моем теле встал дыбом, меня охватил озноб. В Костани пылающий человек убил этосианских паломников. Я вспомнил лесные пожары, зачернявшие небо на пути к Лискару, и высохшее озеро, полное обугленных рыбьих костей. Возможно, это тот же охваченный огнем человек? Возможно, это наш маг?

– Я поговорю с Вайей, – ответил я. – Поверь мне, он с нами.

Возможно, Вайя что-то заметил. Когда я вернулся в свою юрту, он сидел там и шил из овечьих шкур шапку ярко-красными и желтыми нитками.

Я встал у него за плечом, восхищаясь работой, и произнес:

– Ты богат талантами.

– У всех нас была своя жизнь до того, как мы стали магами. Я был сыном ткача ковров, когда за мной послал джинн.

– И кстати, о магах. Ямин рассказал мне, что видел мага, который жег поля и вскипятил пруд. – Я отряхнул соломенный матрас. – И сам он был весь в огне. Знакомо звучит?

– Я случайно услышал. Позволь сказать очевидное – это не я. Завтра на рассвете пойду разбираться.

– Не стану обвинять тебя дважды. – Я отряхнул овчинную подушку. – И мне нетрудно проснуться с рассветом.

– Нет. Если то, что я думаю, верно, то я не смогу защитить тебя. – Вайя дышал так медленно, будто каждый вдох длился целую жизнь. Это противоречило быстрым движениям его рук. – Ты должен остаться с Сади, там, где ты сильнее всего.

– Нет ничего хуже, чем сидеть среди этих унылых всадников.

– Иногда лучше ничего не делать. Во время обучения в Святой Зелтурии я четыре года прождал, когда наставница даст мне задание.

– Должно быть, это было особенное задание.

Я подобрал одеяло из овечьих шкур.

– Нет, не было. Она послала меня в Костани, взять кое-какие реликвии и редкости, хранившиеся в склепах Голубых куполов, потом вернуться в Зелтурию. Та часть моей жизни была не чем иным, как терпением, скажу я тебе.

– Приятно знать, что ты все же чувствуешь нетерпение. Я думал, невидимая маска, которую ты носишь, подавила все чувства.

– Маска не делает меня бесчувственным, она просто помогает выглядеть моложе. А вот обучение дало мне навыки подавлять все эмоции… И управлять джиннами.

– И только-то? – Я устроился поудобнее под одеялом и отпихнул бежавшего мимо колючего паука. – Скажи мне, кого ты подозреваешь?

– Ты помнишь суд надо мной… Меня оправдали, но мы все отвлеклись и забыли, что кто-то сжег людей заживо.

– Я тоже об этом подумал.

Я вспомнил обгоревшие тела этосианских паломников. Мне не хотелось, чтобы это было последнее воспоминание перед сном, и я подумал о своей жене. Но представить ее было трудно, и всякий раз, когда я пытался, передо мной всплывало угрюмое лицо Сади.

– Завтра я нанесу визит ближайшему племени джиннов, – сказал Вайя, – чтобы узнать побольше. И после этого поговорим – только ты и я. Нам нужно многое обсудить. И прошлое… и будущее.

Мысли о Сади напомнили о том, как мы едва не потеряли ее в Лискаре, а это, в свою очередь, о наследном принце Аланьи и о желтоволосом человеке, курившем яблочный гашиш.

– Крестесец кажется искренним. Как ты его встретил?

– Он тебе пригодится, Кева. – Вайя отряхнул с себя пыль. Как, интересно, проведет ночь тот, кто не спит? – Он искал меня и нашел, когда никто другой не сумел. Он очень изобретателен.

– Надеюсь, ты прав. Нам не помешает тот, кто знает Михея, ведь нет оружия сильнее, чем знания.

– А сразу за ними – огонь.

Выходя из юрты, Вайя продолжал плести.

Утром я обточил несколько пуль, чтобы они поместились в барабан аркебузы. Я положил немного пороха в каждое отверстие, потом засунул внутрь обточенные шарики. Нажать на спусковой крючок было бы авантюрой, и я не решился, хотя и целился в дерево. Учитывая, как взорвалась первая аркебуза, из которой я выстрелил, мне повезло, что у меня еще остался нос. Как мне ни хотелось узнать секрет оружия Михея, на моих руках еще не зажили ожоги.

Потом я пошел к юрте Сади. Изнутри слышались голоса.

– Ну почему концы всегда загибаются вверх?! – донесся голос Сади. – Я выгляжу так, будто вот-вот улечу!

– Позволь их заплести, и это решит проблему, – ответила Несрин.

– Нет, ни за что. Я никогда так не сделаю. В гареме евнухи любили заплетать друг другу косы.

– Ну, все равно здесь не для кого выглядеть красивой, – усмехнулась Несрин. – Хотя этот маг… У него такое… суровое обаяние.

– Ох, однажды я ему улыбнулась, а он лишь уставился на меня в ответ. Не так я представляю себе обаяние. И если мы собрались калечить лошадей, то можем хотя бы не выглядеть при этом так дерьмово. – Голос Сади охрип. – Неужели все это правда? Я не создана для такого. – Она всхлипнула. – Лучше было родиться мертвой.

Желание подслушивать не входило в число моих пороков, поэтому я вернулся в свою юрту.

Спустя несколько часов забадары привязали лошадей и раскалили клинки на кострах. Каждому предстояло калечить свою. Ямин с расстроенным видом похлопывал чистокровную кашанскую лошадь с белой гривой. Редкое зрелище. Кашанские лошади были не слишком распространены западнее Святой Зелтурии.

Ямин гортанно запел медленную заупокойную песнь на рубадийском языке – на нем забадары говорили за сотни лет до того, как обосновались в Сирме. Я его не понимал, и Ямин, скорее всего, тоже, однако песня нагоняла тоску.

– Где ты взял эту лошадь? – спросил я.

– В набеге, за морем. Хозяин города держал ее как скаковую. – Глаза Ямина были пусты. – Я слышал, это твоя идея.

– Так надо. Это единственное, что мы можем сделать.

– В детстве я спал рядом с лошадьми. Вот для тебя все лошади одинаковые, разве что одна белая, а другая вороная. Одна может быть кашанской, другая рубадийской. Скажи, ты отрезал бы уши своим детям?

– Если бы это спасло им жизнь.

– Но мы спасаем не их жизни, а свои.

Ответа у меня не было.

– Расскажи мне о ней.

Глаза Ямина заблестели.

– Быстрее облаков. Но скачет мягко, как будто плывет по облаку. Немного норовистая только.

– Скажи такое, что знаешь ты, а я – нет.

– Она любит быть на солнце, но ненавидит запах океана. А больше всего она любит, когда ей поют.

Ей больше не слыхать песен.

Ямин протянул мне маленький деревянный ящичек.

– Возьми это.

Я взял ящик, открыл крышку. Внутри лежали четыре нетронутые красные ракеты.

– Что мне с ними делать? У Михея кони безухие.

– Что хочешь. Я их ненавижу, и мне они не нужны.

Я кивнул и поблагодарил его.

Оставив ящичек в своей юрте, я отошел как можно дальше, чтобы не слышать звуков. В конце концов, мне тоже придется покалечить свою лошадь.

Во время осады Растергана я свою лошадь съел. Лошадей мы съели первыми, поскольку их мясо напоминало говядину. Если в воздухе пролетала птица, мы ее сбивали, а после выловили всех собак, кошек и крыс. И под конец выварили всю кожу с башмаков и сжевали ее. Одно воспоминание о тех днях вызывало спазмы в желудке. Но почему-то съесть лошадь казалось менее жестоким, чем отрезать ей уши.

Передо мной лежало поле голубых лилий. Бутоны призрачно светились, напоминая о Мелоди и о святилище, которое я для нее создал. И даже теперь в моем сердце стучало лишь желание за нее отомстить. И все же я жив, нюхаю цветы. Я должен искать союзников для похода на Костани, но с чего начать? Мы даже свою землю не могли защитить – визжащая ракета позаботилась об этом, так что ничего не поделать, пока не отрежем уши лошадям.

Я целый час лежал в поле, читал стихи Таки о цветах. «Цветы растит дождь, а не гром». Одна из моих любимых поэм… Но сейчас она звучала такой далекой, как будто описывала другой мир. Возможно, Таки, который жил с мечом в одной руке и пером в другой, тоже мечтал об этом мире. О мирном месте, о саде, где мы могли бы растить цветы… А не хоронить среди них дочерей.

Должно быть, я задремал. А когда проснулся, под деревом в нескольких шагах от меня стоял маг Вайя.

Он обернулся ко мне и сказал:

– Он следует за тобой.