Я покачал головой, едва не смеясь над ее самоуверенностью.

– Зелтурия в сотнях миль отсюда, и к тому же нет гарантий, что ты сбежала бы, учитывая, что стражи – ученики Хисти. Я слыхал, они делают татуировку в виде рун на каждом изгнаннике, и, если кто-то пытается сбежать из священного города, руны жгут плоть до тех пор, пока их носитель не вернется.

Сади хихикнула.

– Думаю, что сумею перехитрить пару дервишей.

– Может быть. Но разве ты не горишь желанием отомстить за свою семью?

– В этом и дело – в моей семье! – Она посмотрела на меня ожесточенно и твердо. – Живые важнее мертвых. Если я взбунтуюсь, то рвущиеся к власти фракции используют меня для борьбы с моим братом, а это значит, что мне придется убить его или умереть самой. Какой тогда смысл мстить за семью?

Даже ее отец отказывался становиться шахом, когда мы этого хотели… До тех пор, пока его брат Селим не пригрозил убить его детей. Иногда нет выбора, кроме как убить собственного брата, прежде чем он убьет тебя.

– Знаешь, мне не нравился твой отец, но я уважал его за то, что он был готов пролить кровь, когда необходимо.

– Мой отец не хотел быть шахом! Его использовали Источник и фракция янычар, не доверявших дяде Селиму. А когда отца вынудили взять власть, Великий муфтий приказал казнить не только Селима, но и всех его сыновей. Даже младенцев. Даже…

Я был частью той фракции, хоть и простым солдатом. Я не знал судьбы, постигшей детей Селима, пока недавно об этом не сказала Несрин. Это напомнило мне о младенцах и детях, которых я вытаскивал из моря Сия и чьи святилища зарыл в землю голыми руками. Я содрогнулся.

– Говорят, Селим был жесток, – сказала Сади, – но мой отец позволил Источнику казнить детей Селима. Чем он лучше?

Из воды выпрыгнула оранжевая лягушка и заквакала у моих ног. Я вспомнил, как Тенгис говорил, что оранжевые ядовиты. Меня так переполняла ярость из-за убийства дочери, что я забыл об отце. Я надеялся, что он еще жив.

Я отодвинулся от лягушки. Сади даже не шелохнулась, когда та перепрыгнула через ее ногу.

– Я знал обоих братьев, – сказал я, когда лягушка скакнула обратно в воду. – При осаде Растергана Селиму поручили искоренить шпионов. Он распял сотни всего лишь по подозрению и поджаривал их до тех пор, пока с них не слезла кожа. Для Селима кровопролитие было первым вариантом, а не последним. Он убивал, чтобы запугать, а не ради справедливости. Вот поэтому он запомнился как Жестокий. Твой отец таким не был, – продолжил я. – Он позволил Источнику казнить сыновей Селима, потому что однажды они могли вырасти в сильных мужчин и прийти за его головой. Основная цель Источника – обеспечить общественное благо, то есть любой ценой предотвратить конфликты из-за трона.

– Провались он, этот Источник, и все, чему они там учат! – Сади хлопнула себя по ладони. – Должен быть лучший способ. А иначе мы хуже Михея. Каждый раз, когда умирает шах, мы делаем друг с другом то, что Михей сделал с нами.

Если бы мы жили в справедливом мире, Сади была бы права. Вероятно, она слишком молода и потому не понимает – мы можем защитить то, что важно для нас, только с помощью силы.

– Если я чему-то и научился, так это тому, что на войне ты либо мясник, либо мясо, – сказал я. – Надеюсь, однажды ты найдешь лучший способ, но сейчас моя единственная забота – победить Михея.

– И какой ценой? Отец когда-то сказал мне, что правитель определяет характер своего царства. Возглавив племя, я сказала забадарам, чтобы при любых набегах не трогали невинных мужчин и женщин.

– Это все равно что запретить огню гореть в лесу. Как ты при таких идеалах оказалась во главе племени разрушителей?

– Став убийцей.

Сади потерянно отвернулась.

Как отец и дед, она была полна противоречий.

– Я хотел бы услышать рассказ о том, как это случилось.

– Почему я должна рассказывать?

– Что бы ты ни думала, я забочусь о тебе и хочу узнать о твоих проблемах.

Теперь Сади смотрела на меня с обжигающей жалостью, будто я только что отдал ей кусочек своего сердца, которого она не хотела. Но я просто был честен.

– Хочешь верь, хочешь нет, но я выросла в Костани. В гареме. – Она откашлялась. – Жене моего отца (матери Алира) не нравилась привязанность шаха к моей матери. Вместе с евнухами она задумала их разлучить, ведь жена достойнее наложницы.

Мать шаха действительно выглядела интриганкой. Но, судя по тому, что я слышал о гареме, там приходится быть такой, чтоб преуспевать.

Сади продолжала:

– Одна из ее схем заключалась в том, чтобы отослать меня как можно дальше назло моей матери. Это было шесть лет назад. – Сади бросила камешек в озеро, по воде пробежала рябь. – В восемнадцать я уехала из Костани. Я должна была направиться в Тагкалай обучаться в Великом университете. Но однажды я проснулась, а все фургоны в нашем караване горели.

– Загорелись? Сами собой?

– Поджигателя мы не поймали. – Она бросила еще камешек. Он дважды подпрыгнул, расплескивая воду. – В общем, нас приютило племя забадаров. Мы оказались далеко и от Костани, и от Тагкалая, а зима была близко, поэтому я жила у них. Они обучили меня забадарской жизни, но особенно мне понравился сборный лук. – Сади улыбнулась счастливым воспоминаниям. – Я стала настолько умелой, что начала выигрывать все состязания в стрельбе из лука. Тогда вождь племени поставил меня во главе отряда охотников. И я поняла, что не хочу уезжать. – Ее улыбка померкла. – А потом, годы спустя, на нас напало племя из-за реки.

– Была битва?

– Нет, резня. Их было гораздо больше, и мы не могли устоять. Они захватили нашу землю и убили отца Несрин и Ямина. В гневе я вызвала их кагана на дуэль. Он считал меня слабой и подшучивал, наливаясь перед схваткой кумысом. Он даже не стер молоко с бороды и был так пьян, что едва взобрался на лошадь. В открытом поле мы ринулись навстречу друг другу с натянутыми тетивами на луках. – Сади бросила в воду третий камень. Он прыгал так много раз, что я едва увидел, где он плюхнулся в воду. – Это было слишком просто.

– Ты убила жестокого дурака. И что?

– Если каган убит, его хатун должна отомстить за него. Она была моложе меня и едва сумела натянуть тетиву. – Сади ткнула чуть ниже шеи. – Моя стрела прошла вот здесь. Я видела, как она захлебнулась кровью, а ее мать с отцом кричали. – Сади погрустнела и отвернулась. – Это было все равно что смотреть, как сама умираешь.

Трудно было связать девушку из ее рассказа с той, что бросала камешки в воду.

– Ты защищала свое племя. Я не вижу в этом жестокости.

– Говорят, в нас, Селуках, течет кровь завоевателей. – Сади едва сдерживала слезы, ее голос дрожал. – В тот день я ощутила, как закипает кровь. Я почувствовала, что могу утопить весь мир в своей ярости. А когда увидела, что натворила, поняла, что больше никогда не хочу испытать подобное. Должен быть другой путь. Способ избежать такой бойни.

– Иногда он есть. В большинстве же случаев либо мы, либо они. – Я взял руку Сади в свои. – Я знал многих правителей. Жестоких, вроде Селима. Трусов, как Эбра. И таких, как твой отец, – не повинующихся своим инстинктам и прислушивающихся к советам. Знаешь, кого ты мне напоминаешь?

– Можно ведь сказать, что Селим был сильным, Эбра – сдержанным, а отец – благоразумным. Но ты видишь в них самое худшее.

Я вздохнул. День был долгим, полным огня и пепла.

– Времена сейчас тяжелые. Худшее в нас приведет к нашей гибели.

– Так кого я тебе напоминаю?

– Твоего деда. – Я улыбнулся, вспоминая Джаллу. – Шах Джаляль был добрым и справедливым. Он никогда не убивал без необходимости. И был скромен. Он рассказывал мне о своих сомнениях, когда мы сидели у очага и пили ячменную бражку. Он сравнивал себя с Утаем и Темуром и считал себя худшим правителем из когда-либо восседавших на троне. А еще он был сильным. У императора Ираклиуса было вчетверо больше воинов, но Джаллу не сдался, и Растерган по сей день платит нам дань.

– Деда я почти не знала. Виделась с ним всего несколько раз. Как ты думаешь, он победил бы Михея Железного?