– Если я скажу «красный», ты подумаешь, что я тебе льщу.
– Нет, если это правда.
– Это правда. – Тераэт устремил взгляд куда-то вдаль. – Вот этот красный, переходящий в малиновый, который возникает, когда для глазурирования фарфора используется медь. Его очень трудно создать специально. Многие используют медь для создания зеленой глазури. Но если знать, что делать, можно создать красный цвет и придать ему любой оттенок – от хорвешского песчаника до самой свежей артериальной крови. Мой отец раньше… – Он замолчал. – Я имею в виду моего отца в прошлой жизни. Не в этой. В этой я не знаю своего настоящего отца.
– Я начинаю думать, что помнить свои прошлые жизни – не такое уж преимущество.
– Ну, не совсем. Но впоследствии… – Он кисло и самоуничижительно усмехнулся: – Рано или поздно все благословения становятся проклятьями.
– Именно. – Я наклонилась к нему и…
Ну…
Скажем так, мы приступили к «более близкому знакомству», и пусть это останется нашей тайной[372].
На следующее утро я проснулась в хорошем настроении.
Примерно на две секунды.
И я даже не могла винить в своем плохом настроении Йор за то, что я проснулась на его землях. Однако я могла винить странную, склонившуюся над моей кроватью женщину.
Она была очень стара. Но не той приятной, грациозной старостью, которая есть у Дорны и которая дарует приятный облик любимой бабушки с теплыми глазами и милыми улыбками[373]. Эта же старуха выглядела так, будто она представляла опасность для любого ребенка. У нее была морщинистая кожа, как у ящерицы, если, конечно, существуют ящерицы-альбиносы с водянистыми карими глазами. При взгляде на ее волосы невольно вспоминались сплетенные крысиные хвосты и перепутанные шнурки.
От ее усмешки у меня по коже побежали мурашки.
– Я приготовила тебе завтрак, дорогая. – Она поставила на прикроватную тумбочку блюдо с овсянкой, яблоками, обжаренным хлебом и тушеным мясом.
Я уже потянулась за хлебом, но в этот момент в комнату вошла Сенера. Бросив всего лишь один взгляд на старуху, она рявкнула:
– Не ешь ничего, что она тебе дает! – и резко перевернула поднос, разбрызгав тушеное мясо и овсянку по всему полу.
Я заморгала, а старуха огрызнулась:
– Сука! Я пыталась быть милой!
Сенера дала ей пощечину.
– Эй, подожди…
– Чье мясо ты использовала, Вирга? Котенка? Щенка? Или, может, младенца, оставленного местной женщиной на морозе?[374]
Я перестала протестовать и замерла, охваченная ужасом. Но еще больший ужас я испытала, увидев радостное выражение, которое появилось на лице старухи.
– О, ты портишь все мои игры. Прошлой ночью я нашла мертворожденного жеребенка.
Я отодвинулась от нее, борясь с подкатывающей к горлу тошнотой.
– Проклятье, Вирга! Сколько раз нам еще говорить, чтоб ты все это прекратила?
– Вечно! – прорычала старуха. – Не мешай мне веселиться!
Сенера поморщилась:
– Давай, Джанель. Мы все равно уходим. Вирга, убери это все!
– Я не твоя служанка! – отрезала старуха. – Сама уберешь! – Стоило мне встать, и она вновь обернулась ко мне: – Я знаю тебя. И в далекие времена я знала и твою мать. Она была шлюхой. Ты тоже шлюха?
– Во имя Восьми! Что же произошло, отчего ты стала таким отвратительным созданием? – И, уже произнеся эти слова, я вспомнила, где ее видела. Она поддерживала огонь на банкете. Это была та самая старуха, чья ненависть была так же остра, как копье.
Она захохотала:
– Ха-ха-ха! О, вот так история! Лучший вопрос, который кто-либо задавал мне за последние годы. – Она указала на меня костлявым пальцем: – Приходи ко мне как-нибудь, и я тебе все покажу!
– Вирга, не смей! – рявкнула Сенера и вновь потянула меня за рубашку: – Пошли. Давай уйдем, пока я не сделала чего-нибудь такого, о чем потом пожалею. Вирга – одна из любимиц герцога по причинам, которые от меня ускользают.
Старая карга оскалила зубы. Ни один не пропал – напротив, казалось, у нее их было слишком много, и все – острые.
– Ему нравится, что я умею делать ртом!
– О, я очень в этом сомневаюсь. И вообще ты просто отвратительна.
Я совершенно не была против того, чтобы уйти, хотя, технически говоря, я даже не была одета. Для начала, меня даже не волновало, что я оставляю одежду, которая не была моей.
– Куда мы направляемся? – спросила я, когда мы оказались вне пределов слышимости.
– Я возвращаюсь к работе, с которой, как мне кажется, ты вряд ли захочешь иметь что-то общее. И, поскольку мне не хватит смелости оставить тебя здесь одну, я помещу тебя к женам герцога. Это самая охраняемая территория во всем дворце. Там ты будешь в безопасности.
– Подожди, что? Я не хочу быть…
Сенера остановилась и повернулась ко мне:
– Две минуты. Ты вляпалась в неприятности менее чем через две минуты после того, как тебя оставили здесь наедине с мужчинами. У меня нет причин думать, что на этот раз все будет иначе. И ни меня, ни брата Коуна, ни лорда Вара не будет рядом, чтобы исцелить твою руку, когда ты снова разобьешь ее о чье-нибудь лицо. Поэтому я бы предпочла поместить тебя в какое-нибудь безопасное место.
– Ладно.
– Тебе это даже может понравиться. Несколько жен находятся под смехотворным впечатлением, что герцог оплодотворит их, но большинство женщин просто наслаждаются тем, что их не заставляют иметь ничего общего с мужчинами. У них даже есть книги.
– Звучит фантастически. Но у них нет конюшни?..
– В этом климате? Нет. Честно говоря, одна мысль о том, что Вирга могла здесь где-то найти лошадь, заставляет меня содрогаться. Она могла солгать. Самое близкое, что можно найти среди этих гор, – это снежные гиены, которые тянут сани, и иногда мамонты.
Я кивнула и напомнила себе, что мне нужно найти копье, выяснить, у кого гаэш брата Коуна (и, если уж на то пошло, где сам брат Коун), и сбежать.
И чем скорее, тем лучше.
Мне еще предстояло получить настоящее представление о том, как выглядит дворец снаружи. Все стены без окон были созданы из одного и того же черного камня, отчего создавалось впечатление бесконечного и извилистого лабиринта, освещенного лампами магического света. Хотя воздух казался свежим, я предположила, что это из-за магии. На самом деле я бы не удивилась, узнав, что множество слуг ходит по залам, рисуя эти проклятые воздушные знаки под каждым стулом и за каждой картиной.
Единственный охраняемый вход в покои жен привел нас в огромный зал, одна стена которого состояла из того же прозрачного кристалла, который я видела в главной столовой. Несколько выступающих прямо в бирюзовое небо балконов прерывали его почти невидимое пространство. Вдоль стен зала расположились зеркальные пруды, окруженные цветами. Комната казалась олицетворением ставшей мягкой и уютной зимы. Повсюду были разбросаны подушки, меха и шелка, какие только можно было пожелать.
Несмотря на то что холод меня обычно не беспокоил, мне по-прежнему было зябко, но жены герцога, казалось, ничего не замечали.
Все они были разного возраста: от моих ровесниц до ровесниц Нинавис, старше не было. И все они были йорками: бледнокожими, как лед, и не обязательно привлекательными.
– И никаких мужчин? – прошептала я Сенере.
Она бросила на меня странный взгляд, который я не смогла толком истолковать, затем встряхнула головой:
– Нет, мужчинам вход воспрещен. Единственные, кто может быть здесь, кроме герцога Каэна, – стражники, всегда находящиеся снаружи, и даже им не разрешается входить внутрь, когда присутствует герцог. Герцог Каэн требует, чтобы он был единственным, кто доставит удовольствие его женам.
Я едва не поперхнулась:
– Э… но… э…
