В июне Оксфорд был жарким, душным, золотистым и прекрасным. На лето не задали ничего обязательного – они могли заниматься своими проектами, если пожелают, но обычно месяцы между окончанием третьего триместра и началом первого негласно считались заслуженной наградой, краткой передышкой перед четвертым курсом.
Это были самые счастливые дни в их жизни. Они устраивали пикники на холмах Южного парка, брали с собой спелые фрукты, свежие рогалики и сыр камамбер. Катались на лодках вверх и вниз по Черуэллу – Робин и Рами неплохо в этом преуспели, но девочки никак не могли освоить искусство грести так, чтобы лодка шла вперед, а не к берегу. Они преодолели семь миль на север до Вудстока, чтобы осмотреть дворец Бленхейм, но внутрь не вошли из-за непомерно высокой цены билета. Приехавшая из Лондона театральная труппа показала отрывки из Шекспира в Шелдонском театре; играли актеры, бесспорно, ужасно, а смешки со стороны студентов еще больше ухудшили спектакль, но это было не так уж важно.
В конце июня все только и говорили о коронации королевы Виктории. Многие студенты и аспиранты, все еще остававшиеся в университете, отправились на дилижансе в Дидкот, чтобы успеть на поезд до Лондона, а оставшихся в Оксфорде ждало ослепительное световое шоу. Ходили слухи о грандиозном ужине для бедняков и бездомных Оксфорда, но городские власти утверждали, что ростбиф и сливовый пудинг приведут бедняков в такое неистовство, что они не сумеют насладиться иллюминацией[968]. Так что бедняки в тот вечер остались голодными, но хотя бы огни были прекрасны. Робин, Рами, Виктуар и Летти прогуливались по Хай-стрит с кружками холодного сидра в руках, пытаясь вызвать в себе тот же патриотичный настрой, которым преисполнились остальные.
В конце лета они съездили на выходные в Лондон, чтобы насладиться жизненной силой и разнообразием, которых так не хватало Оксфорду, застрявшему в прошлом. Они отправились в «Друри-лейн» и посмотрели спектакль – игра актеров была не очень хорошей, но аляповатый грим и звонкий голосок инженю притягивали на протяжении всех трех часов.
Они покупали сочную клубнику с лотков на улице Нью-Кат, медные безделушки и пакетики с якобы экзотическим чаем; бросали пенни танцующим обезьянам и шарманщикам; уворачивались от заманивающих клиентов проституток; с интересом рассматривали уличные ларьки с фальшивыми серебряными пластинами[969]; ужинали в «подлинно индийском» ресторане, который разочаровал Рами, но удовлетворил всех остальных; а переночевали в одной тесной комнатке на Даути-стрит. Робин и Рами лежали на полу, завернувшись в пальто, а девушки примостились на узкой кровати, и все хихикали и шептались до глубокой ночи.
На следующий день они совершили пешеходную экскурсию по городу, которая закончилась в Лондонском порту, где они прогулялись по докам и полюбовались массивными кораблями с большими белыми парусами и сложным переплетением мачт и такелажа. Они пытались распознать флаги и эмблемы компаний на отплывающих судах, гадая, откуда те приплыли или куда направляются. Греция? Канада? Швеция? Португалия?
– А через год мы уплывем на одном из них, – сказала Летти. – Как думаете, куда плывет этот корабль?
Каждый выпускник Вавилона после экзаменов на четвертом курсе отправлялся в грандиозное путешествие по разным странам, с полной оплатой расходов. Эти путешествия обычно были связаны с какими-то делами Вавилона – выпускники работали переводчиками при дворе Николая I, охотились за клинописными табличками в руинах Месопотамии, а однажды совершенно случайно чуть не вызвали дипломатический скандал в Париже, однако в первую очередь это была возможность для выпускников просто посмотреть мир и погрузиться в ту языковую среду, от которой они были оторваны в годы учебы. Чтобы знать язык, нужно жить им, а Оксфорд, как ни крути, был полной противоположностью реальной жизни.
Рами не сомневался, что их всех отправят либо в Китай, либо в Индию. Ведь именно там происходит все самое важное. Ост-Индская компания потеряла монополию в Кантоне, а это значит, понадобятся переводчики для налаживания новых торговых связей.
– Я готов отдать левую руку, лишь бы это была Калькутта. Тебе понравится: мы поживем немного у моих родных; я рассказал им о вас в письмах, они даже знают, что Летти не пьет слишком горячий чай. А может, поедем в Кантон – разве это не чудесно, Птах? Когда ты в последний раз был дома?
Робин не был уверен, что хочет вернуться в Кантон. Он думал об этом, но не испытывал восторга от этой мысли, только растерянность и неясный страх. Там его никто не ждал: ни друзей, ни семьи, только город, который он помнил лишь смутно. Скорее Робин боялся своей реакции, если все-таки вернется домой; вернется в мир забытого детства. А вдруг, вернувшись, он не сможет заставить себя уехать?
Или еще хуже – ничего не почувствует?
– Скорее нас пошлют куда-нибудь на Маврикий, – сказал он. – Там девушки сумеют применить свой французский.
– Как думаешь, маврикийский креольский похож на гаитянский креольский? – спросила Летти у Виктуар.
– Это вряд ли, – ответила Виктуар. – Конечно, оба основаны на французском языке, но грамматическая основа гаитянского креольского из языка фон, а маврикийский креольский… хм… даже не знаю. В Вавилоне нет его «Грамматики», так что и посмотреть негде.
– Может, ты сама напишешь его «Грамматику», – предположила Летти.
Виктуар слегка улыбнулась.
– Может быть.
Самым счастливым событием того лета было то, что Виктуар и Летти опять стали подругами. Все трудно поддающиеся описанию страхи третьего курса испарились, как только они успешно сдали экзамены. Летти больше не действовала Робину на нервы и не хмурилась всякий раз, стоило Рами заговорить.
По правде говоря, ссоры были скорее отложены, чем прекращены. Причины разногласий так и не выяснились, но все с готовностью приписывали их напряжению. Настанет время, когда придется признать реально существующие разногласия, когда друзья будут выяснять отношения, а не просто менять тему, но пока они наслаждались летом, снова вспомнив, что значит любить друг друга.
Ведь это и впрямь были последние золотые деньки. Лето было тем более ценным, что все знали: оно не может длиться вечно и сейчас они развлекаются только благодаря бесконечным, изнурительным ночам зубрежки. Скоро начнется четвертый курс, потом выпускные экзамены, а затем работа. Никто из них не знал, как сложится жизнь после, но, конечно, они не могли постоянно оставаться вместе. В конце концов придется покинуть город манящих шпилей; придется приступить к работе и расплатиться за все, что дал Вавилон. Но пока можно было не задумываться о туманном и пугающем будущем, оно меркло на фоне сияющего настоящего.
В январе 1838 года изобретатель Сэмюэль Морзе провел демонстрацию в Морристауне, штат Нью-Джерси, показав устройство, способное с помощью электрических импульсов передавать на большие расстояния сообщения, состоящие из точек и тире. Скептически настроенный Конгресс США отказался выделить ему финансирование на строительство линии, соединяющей Капитолий в Вашингтоне с другими городами, и будет тянуть с этим еще пять лет. Но ученые из Королевского института перевода, узнав, что устройство Морзе работает, отправились за границу и уговорили изобретателя на несколько месяцев приехать в Оксфорд. Кафедра обработки серебра была поражена, что для работы устройства требуются не словесные пары, а одно только электричество. К июлю 1839 года в Вавилоне появилась первая в Англии телеграфная линия, протянувшаяся до Министерства иностранных дел в Лондоне[970].
Первоначально азбука Морзе состояла только из цифр; предполагалось, что принимающая сторона найдет соответствующие слова в справочнике. Этого вполне хватало для разговоров с ограниченной лексикой – сигналов для поездов, метеорологических сводок и некоторых видов военной связи. Но вскоре после приезда Морзе профессора де Вриз и Плейфер разработали буквенно-цифровой код, позволяющий обмениваться любыми сообщениями[971].
