Малахита склонила голову набок и в упор посмотрела на него. Лун заставил себя не отводить взгляд. Через секунду кончик ее хвоста снова дрогнул, и она сказала:

– Поговорим об этом позже.

Она отвела глаза, и Лун облегченно вздохнул, постаравшись сделать это как можно тише. Малахита приказала:

– Приведите Гнедую.

Двое молодых арборов встали, вышли и почти сразу же вернулись вместе с Гнедой. Она не была связана, но ее окружали молодые, крепкие арборы в простой, практичной одежде – обычно так выглядели солдаты. Лун не знал, чего ждать, но очень удивился, увидев Гнедую теперь. Если прошлой ночью, когда ее план раскрылся, учительница пришла в ярость, то теперь она шла с серьезным, печальным видом, опустив глаза.

Солдаты разошлись в стороны и сели, оставив Гнедую одну посреди комнаты, в десяти шагах от Малахиты.

Старейшина-арбор объявил:

– Трое наставников заглянули в разум Гнедой. Что бы ни случилось в прошлом, сейчас в нем нет ни следа влияния Сквернов.

Арборы вздохнули, воины потрясенно зароптали. Видимо, арборы до последнего надеялись, что Гнедой управляли Скверны, а значит, она сама была ни в чем не виновна. А воины даже не сомневались, что она была одурманена, и считали, что ни один арбор по своей воле ничего подобного не сотворит. Лун подумал, что ее могли околдовать много циклов назад, во время нападения. Она бы об этом даже не вспомнила. Быть может, с теми, кто не догадывался о чарах и не мог их снять, в конце концов происходило именно это – даже рассеявшись, колдовство продолжало мутить рассудок жертвы. Лун был рад, что Елея этого не видит.

Гнедая, услышав ропот, подняла голову, и ее взгляд упал на Луна. На миг она замерла, а затем снова опустила глаза.

Селадонна произнесла:

– У тебя есть возможность оправдаться, Гнедая. Расскажи нам, что произошло.

Гнедая резко вдохнула и сказала:

– Все началось еще тогда, в восточной колонии. – Она замолкла и стиснула зубы, словно ей было больно говорить. В Луне зашевелились сомнения; ему показалось, что Гнедая притворяется и внутри нее бушуют совсем иные чувства.

– Продолжай, – сказал другой арбор. Все они смотрели на нее, как хищники на добычу. Некоторые выглядели подавленными, как, например, Мох, но что думали остальные – сказать было трудно.

Гнедая облизала губы и заговорила:

– Я иногда ходила с охотниками в лес и однажды отделилась от них. Тогда я встретила… какое-то существо. Сначала я подумала, что он – земной обитатель, а затем поняла, что это какой-то необычный оборотень. Он стал задавать мне вопросы. Я… Я понимаю, что мне стоило молчать. Но я не могла не ответить ему. Не помню, что он сделал, но я рассказала ему все, о чем он спрашивал. – Она сглотнула. – Это был владыка Сквернов.

Звучало очень правдоподобно. Пушинка говорила, что прежде двор никогда не сталкивался со Сквернами. А когда Лун впервые увидел их в земном городе Сарасейл, он решил, что может быть одним из них.

– Потом они напали, убили солдат и других учителей, попытались ворваться в ясли, и лишь тогда я поняла, что они солгали. Ласточка слышала, как я умоляла их… Она все слышала и поняла, что я уже говорила с ними. Они не убили меня, и я не знаю почему. Я столкнулась с Ласточкой, и она обвинила меня во всем… Я солгала ей, сказала, что я не одна, что есть и другие. Что никто ей не поверит, если она попытается нас выдать, потому что нас будет много, а она одна. – Гнедая впервые посмотрела прямо на Луна. – Она ушла, и я больше ее не видела. Наверное, тогда она и сбежала, прихватив тебя и остальных детей.

«Ласточка, – подумал Лун в повисшей тишине. – Ласточка, которая затем стала называть себя Скорбью». Почему-то ничто из сказанного его не удивило.

Затем тишину прорезал голос Малахиты, звенящий, как стальной клинок.

– Ты лжешь.

Гнедая уставилась на нее.

– Нет… Я…

Малахита сжала и разжала когтистые пальцы.

– Ласточка была юной воительницей из чахлого выводка; все ее братья и сестры погибли в детстве, а сама она за всю жизнь почти ничем не отличилась при дворе. Однако она не была глупа. А то, что произошло потом, доказывает, что и отваги ей было не занимать. Ты сказала Ласточке, что другие оболгут ее и настроят против нее весь двор. Однако я думаю, что она увидела кое-что еще. Нечто столь ужасное, что она бежала из колонии, решив больше никогда туда не возвращаться.

Пушинка, не в силах больше сдерживаться, выпалила:

– Все маленькие консорты были с Лепестком. Так почему же Ласточка спасла Луна, но не остальных? Что случилось с Лепестком? Скорее всего, она подхватила моих… подхватила малышей-арборов, когда уже выбегала из яслей; но если бы она увидела других королевских птенцов… – Пушинка сжала кулаки, словно желая перевоплотиться и наброситься на Гнедую. – Почему же она их не забрала?

Арборы низко зашипели, когда до них дошел смысл слов Пушинки. Шипы Селадонны встали дыбом. Лун попытался вспомнить; он сосредоточился на том образе, который всплыл в его памяти, когда он впервые встретил Пушинку: как он прижимался к Скорби… то есть к Ласточке, как она летела, как плакали остальные. Но вспомнить больше он не мог.

Малахита молвила:

– Пушинка задала тебе вопрос. Отвечай.

Лицо Гнедой исказилось от гнева.

– Откуда мне знать, о чем думала Ласточка?

– О чем думала ты? – резко и гневно спросил один из арборов. – Если все было так, как ты рассказываешь, если Скверны очаровали и обманули тебя, то почему ты ничего нам не сказала? Мы бы тебя простили. В особенности потом, когда столько о них узнали.

– Это мы бы тебе простили, – согласилась Малахита. – Если бы на этом твои преступления закончились. – Кончик ее хвоста дрогнул. – Но тогда ты бы не пыталась убить единственного выжившего консорта из моего последнего выводка, потому что не страшилась бы того, что он может вспомнить. Тогда страх и чувство вины не пожирали бы тебя изнутри все эти циклы, пока от тебя не осталась лишь жалкая оболочка.

Пушинка продолжала спрашивать:

– Что видела Ласточка? Что ты сделала? Ты ведь не просто сказала Сквернам, как пробраться в колонию. Неужели ты привела их к маленьким консортам? Передала птенцов владыкам? – Она повысила голос. – Или ты сама убила Лепестка?

– Говори, – прохрипел Лун. – Расскажи им, что ты сделала.

Гнедая уставилась на него, а затем ее лицо перекосило уродливое отчаяние.

– Я не виновата. Скверны заставили меня…

– Говори, – повторил Лун. – Или я сам все расскажу. – Его сердце бешено заколотилось. Он блефовал. Если Гнедая откажется говорить, ему придется признаться, что он ничего не помнит, и тогда они никогда не узнают, что же тогда случилось.

Гнедая зарычала, а затем выдохнула:

– Они пообещали, что не тронут моих детей! В моем выводке родились одни воины. Но Скверны солгали, они убили их, потому что воины были им не нужны… – Она замолкла, пытаясь успокоиться. – Я решила, что должна убить королевских птенцов. Чтобы они не достались Сквернам. И я… Я убила… Я хотела отомстить Сквернам, и потому должна была отнять у них то, чего они так сильно желали. Лепесток попытался меня остановить, он не понимал. Его я тоже убила. Это и увидела Ласточка. В живых к тому моменту оставался лишь Лун. Она уволокла его прежде, чем это успели сделать владыки.

Селадонна повернулась к Луну.

– Ты это видел?

Лун помотал головой. Он чувствовал внутри такую пустоту, что даже не мог порадоваться победе.

– Я не помню.

На лице Гнедой бушевали отчаяние и ярость. Она уставилась на Луна, и ее губы скривились в немом оскале.

– Ты сказал, что помнишь.

– Я тоже хорошо умею лгать, – отозвался он.

Пушинка переменилась и бросилась вперед. Лун успел подумать, что Гнедой конец, но Малахита вдруг вскочила на ноги и очутилась прямо в центре комнаты. Она без труда поймала Пушинку за талию, не обращая внимания на шипы и выпущенные когти арборы. Рык Пушинки превратился в яростный крик:

– Я убью ее! Дай мне убить ее!