— Расступись, дайте пройти! Не на что тут глазеть! С дороги!..
Раздавались испуганные охи и вздохи случайных зевак, протяжно свистел ветер, игравший моим телом, как тряпичной куклой.
— … Всё расписание к чертям пойдёт, если дверь и дыру в потолке не заделают! И куда я дену трупы, по-вашему?! — разгорячённо орал чей-то голос, будто бы за стеной. — И как вы это себе представляете?! Придёт клиент за добавкой, бармен откроет холодильник, а там… Извините, у нас тут временно тело хранится, положить было некуда, не обращайте внимания… Я что, один тут трезвый остался?!
Голос отдалился и стих, и вскоре я снова приобрела уверенное горизонтальное положение. Кто-то поводил по животу чем-то прохладным, и встревоженный женский голос произнёс:
— Михаил, у неё порвана селезёнка и не работает печень.
— А дырка в голове – это, конечно же, сущий пустяк! — Бас едва слышно дрогнул, прикрываясь горькой иронией.
— Пуля прошла по касательной, видимо, рука дрогнула. Ей очень повезло… Если вообще можно так сказать. Но срочно нужно в больницу. Безотлагательно.
— Здравствуй, ёлка, Новый Год! Где ж я тебе больницу тут возьму, Айгуля, в этих пустошах?
— Придумай что-нибудь, ты же у нас главный. Сейчас вколю ей регенерат, но надо решать что-то, времени мало…
— Решать, решать… Минут через сорок Челябинск, на полустанке можем сдать её местным. — Грохот кулака в дверь, хриплый басовитый рёв: — Фима, быстро свяжись с первым пассажирским Челябинска, пусть бригада её там подберёт! И Турову передай, чтоб скорость не сбавляли! Вагон не развалится, а с дыркой – хрен с ней, ответственность я беру на себя!.. Как думаешь, Гуля, продержится?
Резкое пиликанье обрушилось на стены купе, отдаваясь в перепонках.
— Не знаю, Миша, пульс пропал! Давай непрямой массаж! Не забыл ещё, как делать? Только не перестарайся, пятый труп нам здесь совсем ни к чему! А у меня где-то тут… Есть атропин и адреналин… Так…
Тяжёлой, тяготившей меня мясной груды больше не было, я проваливалась в извечный и незыблемый мрак, с каждой секундой всё глубже погружаясь в мягкую негу, в нежную перину пустоты. На душе становилось спокойно и тепло, лёгкость и безмятежность овладели мною. Я иду, Марк… Гулкий, словно в водной толще, удар… Уже сейчас, Марк, подожди немного, не уходи без меня на ту сторону… Ещё один удар…
— Ох, Гуля… Страшно мне…
— Глаза боятся, руки делают… Есть пульс! Неровный, фибрилляция. Доставай кардиоводитель, вон ту хреновину с полки!
— Эту?
— Нет, рядом, серую. Электроды сюда, выкручивай на середину и по моей команде жми кнопку… Есть контакт… Держи её крепче, Миша! Готов?!
— Вообще-то, нет…
— Разряд!
Электрическая дуга пробила остановившееся сердце, по всему телу прошла болезненная волна возобновившей движение крови… Отпустите, я хочу уйти! Я попыталась закричать, но не смогла. Ещё один толчок, новая волна боли, то затухая, то нарастая, захлестнула мрак, заполнила его до краёв. Я не узнала собственный стон, раздававшийся из чёрной липкой тьмы. Отпустите меня, я не хочу обратно!
— Начались судороги, травматический шок! Миша, одеяло сюда, быстро! И ноги ей приподними, будем стабилизировать! Ну вот, а ты говорил, что пустая трата бюджета!
Тьма отступала, оставляя место кровавой пелене, которая поднималась всё выше и выше, пока я не захлебнулась в ней…
* * *
… — Раз-два, взяли!
— Тяжёлая, зараза! А с виду и не скажешь…
… — Аккуратнее! Придерживайте снизу вдвоём… Отлично. Закатывай!
— Поехали, Гена! Врубай дискотеку и давай на стометровую, некогда нам ползать по трассам общего пользования!
Свистящий гул антигравов заполнил пространство, почти над самым ухом протяжно завыла сирена…
… — Показатели?
— Давление в воротной повышено.
— Жить будет?
— Да куда она денется, товарищ майор? У нас и не такие выживали!..
… — Не надо на парковку, Гена! Давай прямо на площадку, под двери, а то зачехлится наш трансформер…
— Ну, как обычно, дежурные по лавке свой пылесос тут бросили!
— Похеру, Геннадий, садись, будут знать, как сразу оба места занимать…
… — Лиза, смотри, дельфин!
Я повернула голову – чуть сбоку от нашего небольшого катера, рассекавшего бирюзовую гладь, из воды показалась гладкая спина с шестью изящными плавниками, переливавшаяся в голубоватом свете Глизе͐. Мощное тело ударило длинным хвостом по воде, обдавая нас брызгами, и тут же скрылось под поверхностью. Млекопитающее неслось со скоростью больше полусотни километров в час, обгоняя катер, которым одной рукой ловко управлял Марк. Его любимая цветастая рубашка развевалась по ветру, а я стояла, схватившись руками за лобовое стекло, и впитывала всем телом солёный циконианский бриз.
Дельфин снова выскочил из воды, описал в воздухе широкую дугу и исчез в гребне волны. Стараясь заглушить шум ветра и рёв мотора, Марк прокричал:
— Ишь ты, как прыгает! Красавец! Я бы тоже так хотел! Стать беззаботным чадом волн, ветра и солнца, взреза͐ть плавником волну, сливаясь со стихией!
— Знаю я тебя, Марк! — отозвалась я. — Через неделю со скуки ты бы всплыл брюхом кверху!
— Рыбам неведома скука, это человеческий конструкт! Маета осознающего свою конечность разума, которому нечем занять отпущенное время! Кстати, насчёт времени… — он взглянул на часы. — Давай ещё кружок вокруг вон того острова, и обратно?! Я заплатил только за час! Потом придётся вернуться!
— Не хочу обратно! — Я была счастлива, мне хотелось уплыть на край света. — Я не вернусь! И плевать мне на время! Давай угоним этот катер!
— Не выйдет, Лизуня! — Сквозь солнечные очки Марк с улыбкой посмотрел на меня. — Здесь слишком много воды, и далеко мы не уплывём. А когда кончится топливо, неизбежно придётся держать ответ перед Хароном!
— Вечно ты обламываешь кайф, Марик! — махнув рукой, ответила я и закрыла глаза, подставив лицо встречному бризу…
* * *
… Неподалёку раздражённым тенором-альтино причитал мужчина:
— За ней так никто и не пришёл, и уже, наверное, не придёт. У меня каждая койка на счету, офицер, давайте решать с ней что-то! Мне уже вопросы задают о превышении бюджета и занятом ИВЛ! А по Моральному Кодексу Личности я вообще не имею права удерживать здесь самоубийцу. Потому что это её воля такая – прекратить существование. Вы его вообще читали? Слышали, как буквально в том году в Кракове больницу довели до банкротства за то, что спасённый суицидник решил посудиться с учреждением?
Незнакомый баритон задумчиво и отрешённо, игнорируя недовольство собеседника, пробормотал:
— По запросу к местным нет никаких данных, его передали дальше, в межпланетную полицию, но там тоже молчат. А нам нужно её допросить, и для этого она должна выжить… Слушайте, мне на этот ваш Кодекс класть с высокой колокольни, не надо мне постоянно им в лицо тыкать! Какой идиот его придумал, ума не приложу…
— Идиот или нет – его приняли на уровне Минздрава Содружества, поэтому я обязан с ним считаться…
— Моральный Кодекс, мать его… — Баритон презрительно фыркнул. — Ведь были же времена, когда спасали всех. Когда жизнь ставилась выше инфантильных желаний недозрелого эмбриона личности. Гиппократ от ваших новых законов в гробу крутится со скоростью света.
— Я за это время мог пятерых на ноги поставить, а вместо этого трачу синтетику и регенераты на самоубийцу. Которая вообще, возможно, никогда не выйдет из комы! Имейте в виду, если мне сверху «прилетит», я обязательно напишу рапорт!
— Пишите, пишите. В конце концов, вы главврач, и писать – это ваша работа. Но если отключите её от аппарата – я позабочусь о том, чтобы от вашей карьеры камня на камне не осталось…
* * *
… Я приподняла уставшие веки и огляделась – всё та же монотонная серая мгла за широким панорамным окном, тот же высокий потолок и всё те же снующие взад-вперёд тени без лиц. Одни застыли, вросли в сиденья, другие – плыли над полом по своим неведомым делам, появляясь из коридоров, исчезая в дверях, пролетая мимо и обдавая меня холодком потревоженного безвкусного, пресного и пустого воздуха. Мой рейс снова задерживался, в который уже раз, и я коротала время в большом зале ожидания с высоким потолком. Сколько мне ещё ждать, а главное – чего? Почему я всё ещё здесь? Почему рядом нет Марка? Неужели он меня не дождался?
