— Вся эта тщетная суета ради пары глотков? — поморщилась я.

— Оцените аромат, — приказал он. — Всё, что имеет цель, перестаёт быть тщетным. Пусть даже цель кажется иллюзорной.

Я нехотя вдохнула благоухание листьев – чувствовались в нём прохладные ветра, низкие облака среди седых вершин, бесконечные чайные плантации на зелёных склонах… Опрокинув плошку улуна в чайник, Шен залил его водой, тут же опорожнил в поддон и залил снова. Его движения были точны, выверены и профессиональны, словно он годами этим занимался. Наконец, он присел на свою койку, прикрыл глаза, сложил руки на коленях и таинственно произнёс:

— Слепой кошке попалась дохлая мышь.

— Чего?

— Я про вашего друга, господина Гальярдо, — пояснил он. — Ему очень не повезло. Симбионты циркулируют в кровотоке и в слюне лишь у каждой двадцатой половозрелой особи-солдата. Но хорошая новость заключается в том, что он сможет оказать нам услугу и поработать на благо науки.

Шен разлил чай по чашкам. Я чувствовала, как багровею, мехапротезы рук непроизвольно сжимались в кулаки. Подняв на меня взгляд, он успокаивающе заговорил:

— Простите, мои слова могут показаться вам циничными, но такова реальность. Настоящий учёный должен быть беспристрастным и готовым узреть, понять и разложить на составляющие всё – даже смерть.

— Настоящий учёный перестаёт быть настоящим человеком, если равнодушен к чужой беде, — возразила я.

— Одну ветку тронешь – десять закачаются. Падающий дворец трудно подпереть одним бревном. Если вам нечем ответить судьбе, нет никакого смысла тратить нервные клетки на переживания.

— Шен, у меня такое ощущение, что вы не человек. Вы – человекоподобный андроид? — спросила я, всматриваясь в его единственный живой глаз.

— А вы проницательны. — Лаборант улыбнулся одними губами. — Я и вправду могу оказаться андроидом, но для того, чтобы это проверить, вам придётся убить меня. Но и в этом случае вы можете не узнать всей правды, ведь современных дорогих андроидов по биологическому составу очень сложно отличить от людей – все органы выращиваются в лаборатории, а кожа, кровь и кости – синтезируются…

— Современный мир – странная вещь, — пробормотала я. — В нём люди хотят походить на механизмы, а роботы – стать человечнее.

— И яркое тому подтверждение – прошлогодняя история с Сонми в Новом Сеуле, — согласился Шен.

Андроиды… Я нечасто задумывалась о сплетении мира машин с миром людей, но насколько уверенно я могла сказать, кто сейчас передо мной? Сколько машин в людском обличье я встретила за свою недолгую жизнь? Сколько раз обманулась, приняв робота за человека? Впрочем, никакой особенной разницы я сейчас не замечала – Шен вёл себя хоть и странновато, но вполне человечно, и мне по большому счёту было всё равно, кто он – гуманоид, андроид или даже инопланетянин. В конце концов, лишь бы он был хорошим человеком.

— Расскажите мне про этот… Яд, или как его, — попросила я, и Сяодан тут же оживился – кажется, это была одна из его излюбленных тем.

— Симбионты. Они живут бок о бок с муравьиными пантерами, — отчеканил Шен, азартно блеснув живым глазом. — Эти микроорганизмы растут и размножаются в специальных пазухах, в изолированных мешочках внутри тела мирметеры. Побочный продукт их жизнедеятельности – это водород и наш искомый фермент, который синтезирует воду буквально из воздуха… Представьте, что внутри вас живёт сочащаяся водой фляга – она препятствует обезвоживанию и безостановочно насыщает вас жидкостью, она всегда с вами… — Глаз его поволокло, он мечтательно уставился куда-то в стену. — Мирметеры – удивительные создания. Этому виду больше ста пятидесяти миллионов лет. Он одним из первых приспособился к суровым условиям высыхающего Пироса и стал здесь полноправным хозяином.

— Но, если эти мешочки изолированы, как симбионты передаются через укус?

— Иногда от чрезмерных нагрузок одна из пазух рвётся, и тогда симбионты проникают в кровеносную систему носителя, — пояснил он. — Для муравьиной пантеры они безвредны, поскольку сопротивляемость «захвату» заложена у них на генном уровне. Иммунитет быстро подавляет вторжение, но вот у людей такой механизм по понятным причинам отсутствует, и они принимаются за размножение. Очень и очень активное…

— И укус такой особи с прорвавшимся мешком – это то, что случилось с Рамоном?

Шен утвердительно кивнул.

— Мои коллеги из отдела антропологии пытались пересадить пазуху подопытным людям, но через какое-то время она неизменно деформировалась и разрывалась, а симбионты захватывали носителя, обустраиваясь предпочтительно в мягких тканях мозга и частично замещая их собой. В случае с укусом механизм похожий, но все процессы протекают намного быстрее.

Меня передёрнуло. Жуткая бактерия, способная дарить жизнь, но предпочитающая её отнимать, превращая человека в безумную машину для убийств… Во мне росла уверенность в том, что результаты исследований должны остаться в этой лаборатории. Их нельзя вывозить отсюда…

— Как думаете, это Мелинда выпустила Джона из клетки? — спросила я.

— Мне сложно утверждать наверняка, но такое вполне возможно, — ответил Сяодан и осторожно отхлебнул из чашки. — Мелинда всегда ненавидела людей и открыто в этом признавалась. Люди ей больше нравились, будучи объектами аутопсии, нежели живыми. По личным вопросам из всего персонала лаборатории она общалась только со мной. Что, кстати, подтверждает вашу гипотезу о том, что я – андроид.

Он снова улыбнулся. Я сделала небольшой глоток из кружки. Чай был великолепен, он уносил мои чувства далеко на север, в нежную и свежую прохладу.

— Горько и иронично, — заметила я, — погибнуть от собственноручно выпущенного на свободу чудовища, не находите?

— И крайне непрофессионально, — кивнул Шен. — Мелинде нужно было держать себя в руках. И вам, кстати, тоже.

— Она собиралась ставить опыты на моём друге. Неужели вы бы на моём месте спустили такое на тормозах?

— Конечно. Как я уже говорил, настоящий учёный должен быть бесстрастен. Для учёного существуют лишь четыре неизменных ключевых принципа: коллективизм, универсализм, организованный скептицизм и бескорыстность. — Голос Шена был совершенно спокоен, будто он отвечал на экзамене досконально выученный материал. — Всё остальное – это либо предмет для исследования, либо помеха, которую нужно устранить, либо незначительная для исследования вещь. Ваш друг – это наш предмет для исследований. А вы – помеха. В том случае, конечно, если будете этим исследованиям мешать. — Он задумчиво потёр подбородок. — Впрочем, сейчас нам не до изысканий. Люди были профилем Мелинды, и работы в этом направлении теперь придётся отложить до прибытия на материк.

Я испытывала удивление с примесью отвращения от слов Шена, но осуждать его не могла. Для него Рамон и все остальные люди были чужими. Взяв чашку в руки, я обречённо вздохнула.

— Что можно сделать, чтобы его спасти? — спросила я, глядя в дымящуюся бронзовую жидкость.

— Теоретически – гемотрансфузия с полным очищением крови. Здесь такого оборудования нет… Антиприонные препараты и конечно, упорная работа неврологов, если к тому времени личность не успеет необратимо раствориться.

— А времени у него сколько?

— Это зависит от особенностей организма, — задумчиво пробормотал Шен. — Так или иначе, через два-три дня будет уже поздно…

До ближайшей захудалой больницы было три тысячи километров. Если прямо сейчас прыгнуть в вездеход и круглосуточно вдавливать «гашетку» в пол, я не успевала. Оставался путь по воздуху, но корабля под рукой не было, да и если бы был – скорее всего, нас сбил бы на взлёте один из «Кондоров».

Вязкое ощущение безнадёжности всё сильнее давило на сердце. Я молча отставила недопитую чашку в сторону и вышла из комнаты…

Василий был на своём месте – в комнате охраны, в окружении распотрошённых электронных устройств. Он сидел, забросив ноги на стол, а помещение было наполнено шумом радиопомех. Заметив меня, он обернулся и раздосадовано сказал: