Банальные истины не рождаются сами по себе, их вкладывает в человеческие головы сам мир. Кто-то сказал, что движение – это жизнь, а жизнь – есть движение. Трудно не согласиться, волею случая воплотившись в физическую оболочку и оказавшись здесь, в нашей Вселенной – бушующем круговороте энергии и материи, сметающем всё на своём пути.
Хорошо тебе или плохо – двигайся. Когда больше не о чем мечтать, когда ничего больше не осталось – двигайся. Потому что здесь, в этом мире в состоянии покоя находятся только камни и мертвецы…
* * *
Очнувшись наконец от глубокой дрёмы, первые несколько секунд я пыталась сообразить, где нахожусь. Затем облачилась в свежую, чистую форму тёмно-синего цвета из адаптивной синткани, встретилась с капитаном Юмашевой в корабельной рубке и изложила ей свои соображения.
Альберт Отеро был единственным влиятельным человеком, к кому я могла обратиться по старой памяти, и для этого предстояло вернуться домой, на Пирос. Побывав лидером левой партии «Фуэрца дель Камбио» – «Сила Перемен», – Альберт ныне занимался поставками продовольствия военным и работал с профсоюзами планеты. Всё, что у меня было – это адрес в центре Ла Кахеты, где Альберт по понедельникам принимал посетителей, и координаты нескольких частных вилл, в которые время от времени наведывался Альберт. Судя по расписанию, следующий приём был через несколько дней, поэтому мне оставалось либо ждать, либо поискать в одном из его многочисленных жилищ…
Но была ещё одна тонкая ниточка, которая связывала меня с Альбертом. Это центральная гостиница Олиналы.
С того момента, как чуть менее двух лет назад в поисках возмездия я отправилась на корабле дяди Вани на Каптейн, я не представляла, что происходило на Пиросе. Почему-то я сторонилась этого места с тех пор – то ли боялась увидеть, как родная Олинала меняется, стареет с течением времени, то ли опасалась, что Альберт снова втянет меня в свои игрища. Как бы то ни было, за это время я ни разу не связалась с ним, а он, надо отдать ему должное, не тревожил меня в этом странном бессрочном отпуске. Похоже, был очень занят своей карьерой…
Первым делом я решила отправиться именно туда – в Олиналу. Стоя на возвышении в центре капитанского мостика, я разглядывала голографическую проекцию планеты, которая когда-то стала моим вторым домом. Пирос был похож на детский резиновый мячик, словно волею причудливой геологической истории слепленный из двух почти зеркальных полусфер.
Неровными пятнами цвета спаржи на северном полушарии выделялись три пересоленных мелководных моря, каждое из которых протянулось на добрую тысячу миль, и в каждом из которых глубина не превышала пяти метров. Две узкие полосы заселённых степей на севере и юге, скупо покрытые редкими речушками и озерцами, по мере приближения к экватору резко обрывались, переходя в пустыни. Жаркие, практически необитаемые песчаные пространства с редчайшими оазисами, в свою очередь, упирались в лавовые поля, испещрённые каньонами и изломами горных хребтов. Постоянная вулканическая активность ежегодно меняла ландшафт этих мёртвых земель, а нечеловеческая жара и опасная фауна отпугивали кочевников, редкие из которых осмеливались путешествовать вдоль северных границ пустыни…
— У меня ощущение, что ты идёшь ва-банк. — проницательно заметила капитан Юмашева. — Есть идеи на случай, если твой Альберт не сможет нам помочь?
— Я знаю ещё пару человек, но на них я вышла в своё время именно через него, —пробормотала я, наблюдая за редкой сеткой траекторий спутников на голограмме. — Все дороги вели или к нему, или от него. От этих людей, впрочем, в нашем деле будет мало толку…
В Москве я всё-таки простудилась. Глаза были словно забиты песком, все кости ломило, а тело умоляло меня вернуться обратно в каюту, лечь в лёжку и забыться ещё на недельку-другую.
— Значит, все наши яйца лежат в одной корзине, — скептически заметила Диана. — А если точнее – то всего лишь одно яйцо… Что ж, план так себе, но это лучше, чем ничего. Ткни-ка пальцем, где нам лучше сесть.
Отыскав на голограмме Олиналу, я сместила карту и указала на меловой карьер, овальным пятном выделявшийся на бронзоватой холмистой степи, точно высверленное зубное «дупло».
— Здесь. Мне понадобится быстрый транспорт и деньги… Апчхи! — не сдержалась я.
— И что-нибудь от простуды. Ближайший космопорт в тысяче километров… — Бросив взгляд на мерцающую отметку, Диана скомандовала: — Автопилот, применить новое место назначения. Райкер, предупредите центральную диспетчерскую, чтобы не волновались – сядем в стороне от их площадок.
— Есть! — отозвался штурман-навигатор из тёмного угла. Повернувшись ко мне, Юмашева распорядилась:
— За деньгами и транспортом обратись к Оливеру. Сколько человек выделить тебе в помощь?
Я замотала головой:
— Нет, я должна быть одна. Альберт не общается с незнакомыми людьми, он очень осторожен. Я не уверена даже, что он захочет общаться со мной.
— Так. Если отправишься одна – где гарантии, что ты не решишь бросить задание и выйти из игры? — Она испытующе глядела на меня большими зелёными глазами.
— Какие гарантии? — Я в недоумении развела руками. — Нет их, и быть не может.
— Обезоруживающая откровенность. — Капитан Юмашева ухмыльнулась. — Я сразу поняла, что тебе можно доверять. Но серьезно, если понадобится подмога, дай знать. Мы будем слушать частоту твоего коммуникатора.
— Договорились. Чуть что – буду кричать изо всех сил…
* * *
Через несколько часов «Фидес» приземлился на границе старого карьера недалеко от того самого места, где я когда-то поднялась на трап «Виатора». Я рассудила, что привлекать лишнее внимание к кораблю не стоит, поэтому выбрала уже знакомую безлюдную площадку.
Оливер заблаговременно и по заоблачной цене вызвал глайдер шеринговой компании. Машина, сверкая чистым отполированным металлом, уже ждала неподалёку от места посадки. Войдя на Пирос через ту же «дверь», из которой когда-то вышла, я вдыхала знакомый сухой воздух с едва уловимым привкусом ячменя и испытывала смешанные чувства. Первый внутренний подъём при виде родных мест сменялся волнением. Слишком долгая разлука отчуждает, всё вокруг было знакомо и одновременно изменилось до неузнаваемости. Я чувствовала себя так, будто вынужденно вернулась в детдом навестить давно брошенного сироту, эти вспаханные поля, ветхие деревянные заборы, разбитые дороги и жухлую, почти оранжевую траву…
Приняв ударную дозу антигриппина, я подняла аэромобиль в небо над неровной степью, покрытой кустарником и редкими рощицами приземистых деревьев, и ввела автопилоту координаты. Внизу серыми пятнами выделялись брошенные плиты, бетонные трубы и насквозь проржавевшие бытовки с разбитыми стёклами. Змеились заросшие травой колеи, ползущие от карьера в сторону цивилизации…
Я вспоминала последние дни, словно наскоро слепленный разноцветный пластилиновый ком. Грязный заснеженный город остался далеко позади, в нескольких световых годах отсюда, и столь резкий скачок от перенаселённого мегаполиса к безлюдным степям Пироса вызывал оторопь. Буквально вчера мне казалось, что из той передряги, в которую я угодила, выхода нет, но теперь осознавала весь символизм ситуации – из безвыходного положения выход располагался там же, где вход.
Вскоре на горизонте показалась двухполоска, ведущая на Олиналу. Чёрное полотно отсюда выглядело идеально гладким, свежевыстланным. И я знала, почему – жаркая Мю Льва, скрытая сейчас за монотонной сливочно-белой дымкой, плавила, размягчала асфальт, который покрывался трещинами и вдавлинами за год-полтора, после чего покрытие срезали и клали новое. Намного выгоднее было накатывать старый-добрый асфальт, нежели один раз проложить дорогу на десятилетия с использованием углеродных примесей, регенерирующих нитей и прочих современных технологий, ведь на ежегодной закупке асфальта участвующие в этом процессе люди наживали целые состояния…
Впрочем, после московской городской суеты, царившей во всех трёх плоскостях, бросалось в глаза полное отсутствие воздушного транспорта. Тянувшаяся к северо-восточному горизонту бетонная трасса, впрочем, тоже была не слишком оживлённой. Редкие разноцветные пятна автомашин проползали внизу, а я двигалась на высоте сотни метров чуть в стороне от дороги. До Олиналы оставалось около сотни километров, но цель моя располагалась намного ближе. Итогом борьбы неуверенности с ностальгией стал крюк южнее, к старому дому дяди Алехандро. Я просто не могла туда не заехать…
