Со временем ритм движения наладился — километров 10-12 в день при отсутствии на пути серьёзных препятствий. А препятствий встречалось немало — в основном реки. По сути дела, войско теперь двигалось вслепую. Высылаемые на разведку пешие отряды мавчувенов, усиленные несколькими икутами, обычно не возвращались. Иногда потом в тундре находили их тела с многочисленными дырками от стрел и копий. Получить информацию от местного населения тоже не удавалось — за полным отсутствием такового. В лучшем случае на пути россиян встречались спешно покинутые жителями маленькие летние стойбища таучинов. Выйдя на берег какой-либо значительной реки, войско начинало двигаться вверх по течению в поисках удобного для переправы места. Через день-два история повторялась, так что маршрут, наверное, был зигзагообразным и всё время забирал куда-то к югу.

Снег, кроме многолетних снежников, растаял, вода сошла, тундра зазеленела и украсилась множеством цветов. Из всего этого ботанического многообразия российских воинов в основном интересовали иван-чай, щавель и дикий лук. Со сбором даров природы у служилых постоянно возникали проблемы, поскольку покидать колонну на марше или лагерь на стоянке без спроса не разрешалось. Кирилл умилился почти до слёз, когда узнал, что народ не только поедает зелень с превеликой жадностью, но и торгует ею друг с другом по «безналу», а также даёт ею взятки (подарки) начальству.

Наверное, кругом вовсю чирикали птички, пищали пищухи и перекликались евражки, но Кирилл слышал в основном чавканье воды под ногами, хорканье оленей и мат служилых — не считая гудения комаров, конечно. «Много» этих насекомых стало сразу — словно они сидели где-то в засаде. Потом их стало «очень много», но не надолго, потому что следом наступило обычное летнее состояние тундры, когда для оценки количества кровососов термины «много» — «мало» не используются, а говорится просто, что «комар есть». Это означает, что любой обнажённый участок кожи мгновенно покрывается серой копошащейся массой в несколько слоёв. Дымокуры и дёготь, которым многие мазались, помогали плохо. Реальное облегчение приносил только ветер. Как только он поднимался, народ первым делом начинал справлять нужду — чтоб без мук, чтоб по-человечески.

Публичные порки батогами участились. Били в основном мавчувенов — они теряли оленей. Русским, вероятно, дела не было до того, что удерживать контроль над животными, когда их заедают насекомые, целое искусство, что содержать их в это время нужно в подходящих местах, а не в каких придётся, что наконец жители тундры не используют летом оленей в качестве транспорта вовсе не по своему тупоумию.

Кое-что положительное в этой ситуации для Кирилла всё-таки было. Обилие комаров он переносил сравнительно легко — словно родился и вырос в тундре. В отличие от большинства русских, он даже не страдал от бессонницы, а если и страдал, то вызвана она была причинами внутренними, а не внешними. Кроме того, на ночёвки теперь останавливались обычно на возвышенных, продуваемых ветром местах. Древесная и кустарниковая растительность если и присутствовала поблизости, то в очень незначительном количестве. Соответственно, топлива для приготовления пищи всем не хватало — в лучшем случае чуть подваренное мясо вкушало только начальство. Рядовой состав плевался, матерился, но сырым мясом брезговал и жил впроголодь. Когда становилось невтерпёж, куски мяса пытались обжаривать на пучках шикши, рододендронов или на веточках сырой ольхи и карликовой берёзы. Встретить заросли кедрового стланика считалось праздником. Тем не менее оленей регулярно забивали, и несъеденное мясо доставалось «иноземцам», которые «аки звери алчные и сырьём сожрут». В общем, привычный к сырой оленине Кирилл в это время питался «от пуза».

Потом комар как бы схлынул, но появилась мошка и, конечно же, мокрец. Это означало, что короткое полярное лето перевалило за середину. В принципе, укусы мошки серьёзнее комариных — насекомое не протыкает кожу жалом, а выгрызает в ней миллиметровый кусочек и слизывает с ранки выступающую сукровицу. Такие «дырки» долго не зарастают и сильно чешутся. Кроме того, в отличие от комара, мошка любит заползать под одежду — за шиворот, в рукава, за голенища сапог. Тем не менее у неё есть три достоинства: укусы мошки вначале почти безболезненны, поскольку насекомые применяют анестезирующий секрет, они не жужжат в полёте и, соответственно, меньше «давят на психику», кроме того, мошка не атакует в замкнутом пространстве, будь то дырявая палатка или полог. Мокрец по сравнению с комаром и мошкой — мелочь, недостойная внимания. Сами насекомые микроскопичны, но, собравшись скопом, имеют привычку выедать кожу до мяса в местах, где одежда плотно прилегает к телу. Всё это безобразие сходит на нет вместе с первыми заморозками.

К тому времени армия Петруцкого перевалила водораздел и двигалась в ту же сторону, в какую текла вода в ручьях и речках. Всё чаще и чаще в разговорах служилых звучали слова «Айдар» и «острог». С исчезновением насекомых кончилась и «мирная» жизнь. Рядовой состав вряд ли имел полное представление о происходящем, что уж говорить о пленных или приравненных к ним персонах. Ни Кузьма, ни Мефодий не посещали Кирилла, а если оказывались поблизости, то в контакт не вступали. Создавалось впечатление, что введён «закон молчания» — участникам боевых действий запрещено разглашать подробности. Учёному приходилось довольствоваться крохами информации, которые до него долетали — иногда в буквальном смысле. Судя по всему, таучины вновь начали проявлять активность и предприняли несколько попыток отогнать стада, находящиеся под присмотром мавчувенов. Возможно, не все эти попытки были неудачными — возобновились порки ясачных союзников, а пленных в обозе не прибавилось. Потом состоялось некое сражение — со стороны русских убитых, кажется, не было, но появилось довольно много раненых, служилые ходили угрюмые и злые. Из всего этого Кирилл сделал вывод, что поход близится к концу, но его результаты никого не устраивают. По сути дела, этими результатами могут быль лишь цифры убитых в сражениях врагов (а кто их считал?), какое-то количество таучинов, согласившихся платить ясак (а будут ли?), да два десятка пленных, которые числятся аманатами, но вовсе не факт, что за них кто-то будет платить. Самим служилым перепал домашний скарб из разорённых стойбищ, но он был малоценен, и к тому же многое пришлось бросить по окончании санного пути. Самое главное, у таучинов не оказалось «товарной» пушнины — соболь в тундре не водится. Важнейшим завоеванием можно было, наверное, считать многотысячное поголовье захваченных оленей. Однако это поголовье с началом осени стало таять на глазах, особенно после вступления в лесотундровую зону. Судя по всему, войско оказалось в пограничной зоне: по Айдару, как известно, жили различные племена мавчувенов, которые подвергались постоянному «давлению» таучинов, и, соответственно, охотников за чужим скотом здесь хватало.

В конце концов «армия» вышла к самому Айдару и двинулась вниз течению. По слухам, до острога осталось несколько дней пути. Вокруг был уже лес — тополя, чозении, лиственницы с подлеском из ольхи, рябины, шиповника и прочей полезной и бесполезной растительности. Рябина представляла значительный интерес для служилого и промышленного люда — она хорошо сбраживалась «на вино», собирать её, в отличие от голубики, можно было в большом количестве. Однако транспортировать запас в острог было не на чем, так что пришлось в основном облизываться. Впрочем, кое-кто из неимущих решил всё-таки заняться сборами. Одним из них оказался Кириллов «хозяин». После разбивки лагеря на очередной ночлег он явился в обоз с двумя пустыми мешками в руках и знаками велел своему ясырю следовать за ним. Кирилл не возражал, однако в пути его удивило отсутствие у хозяина интереса к ягодам, за которыми они якобы отправились.

Довольно быстро темнело, а они шли всё глубже и глубже в прирусловые заросли. Наконец впереди засеребрилась вода, и путники оказались на открытой галечной косе, приятно продуваемой ветерком. У воды горел небольшой бездымный костерок, сидели какие-то люди в количестве трёх, а в воде на отмели стояла грубая досчатая лодка. Кириллов хозяин направился было к костру, но короткий посвист из-за кустов заставил его свернуть вправо.