На него набегали сразу двое. Замахиваясь оружием. С единственной целью — убить, уничтожить.

Кричать, объяснять, поднимать руки бесполезно.

Мушка встала по центру планки. Перед ней стремительно росло лицо с безумными глазами, кривым носом, раззявленным щербатым ртом...

Выстрел.

Кровавые брызги...

Рыжий увернулся от падающего тела соратника и замахнулся своим бердышом. /

В ослепительной вспышке прозрения Кирилл понял, что сейчас — вот прямо сейчас! — он умрёт.

Он понял это. И метнулся вперёд, целясь прикладом между бородой и шлемом.

Удар. Хруст.

И всё кончилось.

Это явление известно и в физике, и в биологии. Когда накладываются две волны в противофазе, они гасят друг друга. В сумме получается «штиль». Обжёгшись или больно ударившись, человек закусывает губу — одна боль как бы гасит другую. Кажется, это называется «эффект торможения». За последний час разум и психика несчастного аспиранта подверглись таким многообразным агрессиям, что их результаты устроили междоусобицу, победили друг друга и в сумме дали ноль. Временно, конечно. Для Кирилла это означало, что он, в целом, может двигаться, говорить, соображать (но не думать!) и принимать какие-то решения.

Воины, участвовавшие в перестрелке, удирали со всех ног и были уже далеко — кое-кто успел даже погрузиться на нарты. Отстали в основном те, кто тащил убитых и раненых. В непосредственной близости от Кирилла находилось два изуродованных трупа. Третий нападавший лежал на боку, закрыв разбитое лицо руками, и тихо стонал:

— Убили нехристи, убили... Бляжьи дети... Су-уки...

Метрах в двадцати справа, за краем проталины, слабо копошились, пытаясь встать, опутанные ремнями упряжные олени, на которых приехали русские. Похоже, у животных были переломаны кости. Один олень был на ногах и отчаянно пытался убежать. Ничего у него не получалось — не пускал кожаный «хомут» и потяг, привязанный к перевёрнутой нарте. Он, конечно, утащил бы её, но труп его «напарника» играл роль мощного якоря. Левее и дальше бесновались собаки, впряжённые в гружёные нарты. Они просто с ума сходили от близости большого количества свежего мяса — рвались, рычали, взгавкивали. Лаять по-настоящему, похоже, они не умели. От упряжки к упряжке бегал мальчишка и успокаивал собак криками и ударами чего-то похожего на кнут. Чуть ближе на краю проталины пытался подняться на ноги воин, облачённый в костяные доспехи. Шлема на его голове не было, щит с крылом перекосился и мешал двигать руками. Рядом с ним находились два трупа: парня в кожаных доспехах и русского.

Во всём этом пейзаже больше всего Кирилла почему-то взволновали мучения оленей. «Раненых нужно добить, а уцелевшего отпустить на волю. Нехорошо так...» — подумал он и двинулся к оленям, на ходу переламывая ружьё. Только стреляная гильза из ствола не выдвинулась, а осталась на месте. «Ч-чёрт, заело! — мысленно ругнулся Кирилл. — Старый патрон, наверное». Он остановился и попытался подцепить латунный ободок ногтями. Ничего не получилось. «Ножиком надо, — сообразил аспирант. — Лезвием поддеть». Он сунул руку в карман, но нащупать перочинный нож под патронами не успел. Мощный удар в спину заставил его голову резко мотнуться назад. В глаза ударил сноп искр...

И наступила тьма.

Больно было во всех местах, но, в общем-то, не сильно — примерно как после нокдауна на ринге. «Тренер когда-то сказал, что приличного боксёра из меня не получится — голова слабая. А я, помнится, ответил, что это из-за мозгов, и перестал ходить на тренировки. Что это было? И почему так темно?»

Всё прояснилось довольно быстро. Оказалось, что он лежит на животе, уткнувшись лицом в свой «шлем». При этом край котелка больно давит между верхней губой и носом.

Кирилл встал на четвереньки и отбросил злополучную посудину в сторону. Первое, что он увидел, сфокусировав зрение, — удаляющаяся нарта с одним оленем и единственным седоком. Он глянул назад и всё понял: рыжебородого русского, утверждавшего, что его убили нехристи, на месте не оказалось. Зато рядом с Кириллом валялся его ржавый бердыш. «Похоже, он этой штукой мне по спине и врезал. Только у меня там нехилая подкладка оказалась. И сделал ноги...»

Слева раздался крик, и пострадавший аспирант повернул «слабую» голову. Костяной латник стоял, воздев к небу руки. В левой был зажат лук с оборванной тетивой, а в правой — полуметровый тесак. Пребывая в такой позе, воин хрипло и яростно вопил вслед беглецу:

— О, горе! Он ушёл, уехал он! О, горе! Сколько железа! Сколько волшебных предметов! О, горе — красноволосый не будет петь на костре пыток!! — и так далее.

— Хорош орать! — пробурчал Кирилл, поднимаясь на ноги и подбирая ружьё.

Оно находилось в «переломленном» виде, и Кирилл щёлкнул фиксатором, приводя оружие в боевое состояние. Правда, тут же вспомнил, что это бесполезно, и «сломал» его вновь. Наверное, это получилось слишком резко — стреляная гильза выскочила из ствола и упала на снег. «То-то же, — удовлетворённо подумал аспирант и вложил новый патрон. — Кончится эта война когда-нибудь или нет?!»

Вряд ли латник услышал пожелание, но тем не менее кричать перестал и уставился на идущего к нему Кирилла. Тот поднял ружьё, направив ствол прямо в лицо собеседнику, и грозно изрёк:

— Как выразился один еврей: стрелять так стрелять!

— Еврей — это кто? — опасливо поинтересовался таучин.

— Не важно! — заявил аспирант. — Будешь со мной сражаться? Попросишь смерти? Или имеешь другие мысли?

Латник зачем-то огляделся по сторонам и кивнул:

— Да, имею. Давай «станем друзьями». Меня зовут Чаяк. Я — «сильный человек».

Как ни был Кирилл ошарашен последними событиями, кое-какие нюансы таучинской этнографии он вспомнить всё-таки смог: «Первое выражение, помимо прямого, имеет и другие смыслы. Стать чьим-то другом может означать наняться к кому-то на работу — пастухом при стаде, каюром в торговый караван, гребцом на байдару. Нанять самому кого-то тоже означает «стать другом». В отличие от нравов «белых» людей, отношения хозяина и работника у таучинов обычно включали и собственно дружбу или, по крайней мере, доброжелательное отношение друг к другу.

Выражение «сильный человек» в зависимости от контекста имеет массу значений: физически крепкий, мудрый, богатый, удачливый, пользующийся авторитетом, имеющий много друзей или родственников. Причём физическая сила по значению стоит на первом месте и подразумевает воинственность, агрессивность. Только человек, обладающий данными качествами, может быть «богатым» — владеть чем-то сверх необходимого для выживания, например избыточным поголовьем оленей. И что же ему ответить?»

— Зачем нам «становиться друзьями»?

— Мы оба — «сильные люди». Тебе не увезти свою долю добычи. Мне тоже. Придут менгиты и всё отнимут. Мы уедем вместе и будем очень богатыми.

«Во-от оно что! — догадался Кирилл. — У него на три упряжки только два погонщика, а собаки, в отличие от оленей, без каюра работать не будут. У меня же, как он верно заметил, транспорта вообще нет».

— По-моему, ты недостаточно «сильный», чтобы быть моим «другом», — проговорил аспирант, тщательно подбирая слова. — Но ладно уж, давай дружить! Меня зовут Кирилл.

— Давай, — с явным облегчением ответил Чаяк.

Лук свой он бросил на землю, переложил тесак в левую руку и пальцем правой провёл по лезвию. Потекла кровь. Воин шагнул к Кириллу и этой кровью нарисовал у него на лбу (измазанном, кстати, остатками каши) две горизонтальные линии. Тому, естественно, пришлось извлечь свой перочинный ножик и проделать аналогичную операцию над собеседником.

На этом Кирилловы силы иссякли — он опустился на снег и тупо уставился в пространство перед собой. Понять и принять случившееся было невозможно. При этом не оставалось никакой надежды на то, что всё происшедшее сон или бред — мир вокруг слишком реален...

Новые знакомые (или уже родственники?) учёного не тревожили — они как бы утратили к нему интерес и занялись подготовкой к отъезду. Эта подготовка включала «похороны» погибших, сбор имущества и трофеев. Кирилл смотрел на их манипуляции словно из другого мира, словно сквозь толстое стекло, создающее эффект присутствия, но позволяющее зрителю оставаться в полной безопасности на своём диване. Он смотрел и тихо (по-идиотски!) радовался тому, что не должен участвовать в переноске трупов и в таучинском похоронном обряде — от христианского, как известно, он отличается очень сильно.