— Одноэтажный желтый дом поблизости от Охотничьего двора. Похоже, это здесь! — провозгласил Тоби и постучал в дверь.

Через несколько мгновений нам открыла низенькая тучная женщина; круглое лицо ее бороздили морщины, из-под черного чепца выбивались седые волосы. Губы были неодобрительно поджаты, а маленькие серые глазки, буравившие нас, полезли на лоб от изумления при виде железной руки Барака.

— Что вам нужно? — проворчала она. — Я не звала в гости законников. И вообще, почему вы сейчас не в церкви, как все добрые люди?

— Нам необходимо поговорить с Саймоном Скамблером, — сообщил я. — Насколько я понимаю, вы, сударыня, доводитесь ему тетей?

Она испустила сокрушенный вздох:

— Что еще натворил этот негодник Грязнуля? Вы не имеете права его арестовать, если с вами нет констебля. А если он опять что-то разбил или испортил, у меня нет денег платить за его пакости.

Она вцепилась в ручку двери, явно намереваясь ее захлопнуть.

— Успокойтесь, ваш племянник ровным счетом ничего не натворил, — поспешно произнес я. — Я расследую дело мастера Болейна, у которого он прежде работал конюхом. Если вы предоставите Саймона в наше распоряжение, мы в долгу не останемся, — добавил я, извлекая из кармана кошелек.

Женщина немедленно протянула руку, в которую я вложил шиллинг. Она плотно сжала пальцы; я заметил, что у нее воспаленные распухшие суставы, — в точности так же, по словам Пэрри, выглядели суставы Эдит Болейн.

— Ладно уж, заходите, — разрешила хозяйка. — Хотя в нашем домишке едва ли хватит места для четверых. Заниматься делами по воскресеньям — значит нарушать закон, установленный Богом, — нравоучительно добавила она, однако провела нас в комнату, все меблировка которой состояла из деревянного стола, где лежало потрепанное Евангелие, шкафа, пары стульев и деревянного сундука, стоявшего у стены. Я заметил, что ставни на окнах покосились и едва держатся в петлях. Подойдя к закрытой двери в соседнюю комнату, дама гаркнула так оглушительно, что я едва не подпрыгнул: — Грязнуля! Иди-ка сюда, шельмец! — Повернувшись к нам, она покачала головой и сообщила: — Этот парень доводится сыном моей покойной сестре. Знали бы вы, как он меня бесит своей бесконечной болтовней и дурацким пением!

Я уселся на один из стульев, предоставив Тоби, Бараку и Николасу тесниться на сундуке. Через несколько мгновений перед нашими взорами предстал подросток, которого мы уже имели случай видеть на рыночной площади. Одет он был в грязную ночную рубашку, из-под которой торчали тощие ноги; каштановые волосы были спутаны, лицо заспано. Стоило парнишке увидеть нас, как у него отвисла челюсть.

— Кто это такие, тетя Хильда? — пробормотал он, повернувшись к даме.

— Вот этот господин хочет расспросить тебя о том, как ты работал у Джона Болейна, — сообщила она и добавила с горьким смехом: — Когда Грязнулю взяли конюхом в Бриквелл, я уж подумала, что избавилась наконец от тяжкого бремени. Но нет, случилось это проклятое убийство, и теперь он снова притащился сюда объедать свою старую тетку.

Мальчик слушал ее сетования, понурив голову. Тоби, подавшись вперед, негромко произнес:

— Будет лучше, если вы придержите язык, сударыня. Мы заплатили за то, чтобы поговорить с вашим племянником, и совершенно не желаем слушать ваши жалобы и причитания. Ваши религиозные воззрения нас тоже нисколько не интересуют. Так что оставьте нас, сделайте такую милость.

Морщинистые щеки старухи побагровели, а лицо приняло такое выражение, словно она только что проглотила осу. Тем не менее женщина сочла за благо не спорить и двинулась к дверям комнаты племянника.

— Только не тяните долго, — бросила она на прощание. — Сегодня мы должны быть в церкви. И Грязнуля нужен мне, чтобы читать псалмы вслух.

Я ободряюще улыбнулся мальчику, который настороженно разглядывал незваных гостей, как видно прикидывая, какого подвоха от нас можно ожидать.

— Мы с тобой уже встречались, Скамблер. На рыночной площади, два дня назад. Помнишь, какие-то скверные мальчишки поставили тебе подножку и ты уронил тюк?

Мальчик перевел взгляд с меня на Николаса, и лицо его прояснилось.

— Да-да, помню! Вы пытались за меня заступиться! — выпалил он с внезапным оживлением. — Те парни, они вечно меня изводят, еще со школы…

Приглядевшись к Скамблеру, я убедился, что слабоумным его назвать никак нельзя. Теперь, после знакомства с его тетей, можно было не сомневаться — жизнь этого мальчика омрачают не только издевательства других подростков.

— Мастер Болейн рассказал, что ты — единственный, кто мог поладить с его любимой лошадью, — начал я, стараясь говорить как можно мягче.

Услышав это, Скамблер буквально просиял:

— Да, Полдень — это такой умный конь! Если знать к нему подход, он ни в жизнь не станет лягаться…

— Я видел жеребца в конюшне, — вставил Николас. — Он бил копытами без передыху. Если ты знаешь к нему поход, значит ты большой знаток по части лошадей.

— Это верно, с лошадьми я умею ладить! Главное, надо им показать, что ты их любишь и готов им помочь.

— Но насколько нам известно, всех прочих, кроме тебя, Полдень не жаловал. Например, сыновей мастера Болейна.

Лицо Скамблера моментально помрачнело.

— Наверняка прежде, еще до моего прихода, они пытались ему как-то навредить. Наверное, сделали бедняге больно. Вот он и лягнул этого злого Барнабаса.

— А тебе близнецы тоже пытались навредить?

— Еще бы! — устало вздохнул он. — Щипали, толкали, швыряли в меня всякой дрянью. Один раз даже кирпичом запустили. А как-то раз подкараулили меня на дороге и избили до синяков — просто так, без всякой причины.

— Думаю, ты далеко не единственный, с кем они так поступали, — заметил Николас.

— Это уж точно, — кивнул я, вспомнив нищего мальчика, на которого близнецы устроили охоту в Лондоне. — Но так или иначе, мастер Болейн доверял тебе, верно? Ты ведь был единственным, у кого имелся ключ от конюшни, где стоял Полдень?

— Да. Мастер Болейн велел мне всегда держать ключ при себе, чтобы никто не мог его взять. Он очень боялся, что ключ окажется у его сыновей. После убийства я отдал его констеблю, — сказал Скамблер, устремив на меня беспокойный взгляд.

— Может, именно по этой причине близнецы так тебя изводили? — предположил Николас. — Им было завидно, что ты имеешь доступ к лошади, а они нет?

— Людям не нужна причина, чтобы изводить меня, сэр, — покачал головой Скамблер. — Тетя говорит, наверное, на меня навели порчу.

— И ты в это веришь?

— Нет! — ответил парнишка с неожиданным пылом. — Не верю я ни в какую порчу! Все это чертова хрень, да и только! — Он осекся и зажал рот рукой. — Простите, я не хотел сквернословить.

— Ерунда. Мы же не в церкви. А теперь, Грязнуля…

— Прошу вас, сэр, не называйте меня этим дурацким прозвищем. Меня зовут Саймон.

— Отлично, Саймон. Я уверен, ты понимаешь, что в этом деле ключ от конюшни имеет первостепенное значение. Думаю, тебе известно, что именно в конюшне были обнаружены главные улики — ботинки, облепленные грязью, и окровавленный молоток, послуживший орудием убийства. Ты можешь поклясться, что ключ всегда был при тебе?

— Я никогда никому не давал его! — выпалил мальчик.

Однако во взгляде его мелькнуло смущение; я заметил, что он неловко переминается с ноги на ногу. Скамблер никоим образом не относился к числу людей, умеющих скрывать свои чувства; возможно, это обстоятельство изрядно усложняло ему жизнь.

— Ты не ответил на мой вопрос, — мягко возразил я. — Я спросил, всегда ли ключ был при тебе?

Внезапно мальчик закрыл лицо руками и разрыдался, отчаянно всхлипывая.

— Прекрати реветь, как девчонка, и отвечай, когда тебя спрашивают! — нетерпеливо прикрикнул на него Тоби.

Я поднял руку, подавая ему знак молчать:

— Слезами делу не поможешь, парень. Успокойся и расскажи мне правду. Обещаю, тебе за это ничего не будет. Если, конечно, речь идет не о преступлении.

Мальчишка вскинул голову. Слезы оставили на его чумазом лице грязные полосы.