Вернувшись в Норидж, королевский посланник приказал Кодду и Элдричу закрыть городские ворота и «не подпускать мятежников к еде»[160]. Это в очередной раз подчеркивает, сколь важное значение для питания повстанцев имел нориджский рынок, о чем мы уже упоминали ранее.

Отданное королевским посланником распоряжение закрыть городские ворота Нориджа — вне всякого сомнения, именно так ему приказал действовать Сомерсет в случае, если повстанцы откажутся разойтись, — было чрезвычайно опрометчивым шагом. После этого у жителей лагеря не осталось иного выбора, кроме как захватить город. Посланник задержался в Норидже, он несколько раз прочел свое воззвание на рыночной площади, возможно рассчитывая на поддержку горожан. Это тоже оказалось серьезной ошибкой; согласно свидетельству Сотертона, «вскоре после сего чтения, вследствие вероломства многих горожан, бунтовщики вошли в город»[161].

На следующее утро, двадцать второго июля, повстанцы, после неудачной попытки достичь с городскими властями соглашения и получить доступ в Норидж мирным путем, начали полномасштабное наступление[162]. По атакующим был открыт огонь из нескольких пушек, находившихся в замке; но ни городские канониры, ни повстанцы, в распоряжении которых тоже имелись орудия, не обладали (по крайней мере, в то время) навыками прицельной стрельбы. В отличие от них, городские лучники (в большинстве своем то были слуги состоятельных горожан, констебли и солдаты из охраны замка) владели своим оружием достаточно искусно. Заняв позиции на крепостных стенах, они нанесли мятежникам немалый урон. Епископские ворота, главный стратегический пункт, подверглись двум мощным атакам повстанцев: первая была отбита; однако вторая, благодаря значительному численному преимуществу атакующих, оказалась успешной. По словам Сотертона, «богомерзкая свора мальчишек… устремилась на город под градом стрел, выдергивая те, что вонзились им в ноги»[163]. Следует отметить, что мальчишками в эпоху Тюдоров называли всех молодых неженатых мужчин; свидетельство же о выдернутых из ног стрелах представляется вполне достоверным, так как, скорее всего, в то время использовались стрелы, лишенные зазубренных наконечников. Битва за Норидж доказала, что повстанцам, одержимым яростью и гневом, не занимать храбрости и решимости, — эти качества они проявили и во всех последующих сражениях. Местные сторонники мятежников оказали им немалую помощь, пустив по городу слух, что неприятель якобы ворвался в Норидж с другой стороны; благодаря этому удалось отвлечь военные силы от Епископских ворот[164].

Отныне весь Норидж превратился в продолжение лагеря; шесть пушек, находившиеся в замке, были доставлены на Маусхолдский холм. Кодд, Элдрич и прочие отцы города были заключены под стражу; исключение сделали лишь для одного из самых уважаемых олдерменов, Августина Стюарда, которого Кетт назначил своим представителем, поручив ему следить за поддержанием порядка. (Вне всякого сомнения, Кетт сознавал, что не может всецело полагаться на лояльность этого человека.) Надо признать, что в первые дни после захвата Нориджа повстанцы активно занимались мародерством, однако вскоре в городе был восстановлен такой же строгий порядок, который царил и в лагере. Королевский посланник отправился в Лондон. Процессы под Дубом реформации продолжались; ныне перед судом предстали наиболее богатые и влиятельные горожане. Согласно свидетельству Невилла, «ежели они [жители лагеря] не находили за тем или иным знатным горожанином никакой вины, то кричали: „Добрый человек, он добрый человек!“ — и подсудимого отпускали на свободу; но ежели перед ними стоял тот, кому довелось обидеть кого-нибудь из них… толпу охватывала ярость, и раздавались крики: „Повесить его!“»[165] Учитывая, что ни один из джентльменов, захваченных повстанцами, не был повешен, можно предположить, что Невилл дает волю вымыслу; что еще более вероятно, руководители лагеря, несмотря на упорные требования толпы, отказывались совершать казни.

Количество повстанцев, погибших во время атаки на Норидж, нам неизвестно, но вряд ли их было меньше ста. В жизнь обитателей лагеря впервые вошла смерть. Они горевали по погибшим товарищам и родственникам, но по-прежнему были преисполнены решимости стоять до конца.

Нам неизвестно также, какая территория находилась под контролем восставших; исследователь С. Лэнд предполагает, что протяженность этой территории составляла 15–20 миль[166]. В течение июля предпринимались неоднократные попытки продвинуться на север и в центральные части Норфолка. В конце месяца еще один повстанческий лагерь возник поблизости от Кингс-Линна; возможно, мятежники рассчитывали захватить этот город. В то же время сельские дворяне, оправившись от первоначального шока, принялись создавать вооруженные отряды. С помощью этих отрядов они пытались теснить повстанцев, которые продвинулись на 25 миль к югу, в сторону Уоттона, и вышли на дорогу, ведущую в Лондон, возможно намереваясь задержать правительственную армию, прибытия которой ожидали в самом скором времени. Впрочем, в начале августа лагерь в Кингс-Линне был уничтожен, а многие его жители присоединились к своим товарищам на Маусхолдском холме.

Еще один лагерь был образован в Хингхэме, в 15 милях от Нориджа, тоже с целью контролировать дорогу на Лондон; однако в скором времени вооруженный отряд, организованный сэром Эдмундом Кнайветтом, совершил атаку на этот лагерь, вынудив повстанцев разойтись.

Небольшой отряд из Саффолка попытался захватить Грейт-Ярмут, однако жители города оказали мятежникам решительное сопротивление. Таким образом, все попытки повстанцев расширить территорию, которая находилась под их контролем, и захватить два важнейших норфолкских порта закончились неудачей. К тому же в лагерь стали приходить вести о том, что правительство готовит в Лондоне войска, собираясь двинуть их против мятежников.

Что оставалось делать повстанцам в сложившихся обстоятельствах? Выжидательная стратегия Кетта (отнюдь не лишенная смысла, учитывая все обещания и посулы лорда-протектора) не принесла должного результата. Перед жителями лагеря встал выбор: сражаться далее или признать себя побежденными. В Лондоне никаких волнений не наблюдалось, однако, опасаясь возможных беспорядков, городские власти ввели в столице военное положение[167]. Многие повстанцы справедливо боялись, что, в случае если они прекратят сопротивление, разъяренные сельские джентльмены добьются для них самых суровых кар. Было немало и таких, кто считал, что армия, направленная на подавление мятежа, не имеет никакого отношения к протектору Сомерсету, но в действительности организована местными дворянами и их сторонниками в Королевском совете. Можно сказать, что мятежники до самого конца упорствовали в своем нежелании увидеть поведение Сомерсета в истинном свете.

Возглавить правительственную армию было поручено Уильяму Парру, маркизу Нортгемптону. Он приходился братом покойной королеве Екатерине Парр и своим возвышением был обязан исключительно этому обстоятельству. Маркиз, вне всякого сомнения, являлся человеком придворным, а не военным. То же самое можно было сказать и про его помощника Эдмунда, барона Шеффилда. Шеффилд, судя по всему, относился к числу джентльменов-головорезов. Узнав, что муж его сестры завел любовницу, он вместе с тремя родственниками избил несчастную женщину, изуродовав ее до такой степени, что любовник порвал с ней отношения[168].