Капитан сочувственно кивнул:

— Что ж, может, вы сумеете отыскать ваших друзей здесь. Женщины находятся в особом помещении. — Он указал в дальнюю часть собора, отделенную занавесками. — Если вы их найдете, сообщите об этом мне, чтобы я записал их имена. — Наш собеседник вновь понизил голос. — Мы пытаемся выявить всех мятежников. У меня есть список тех, кого необходимо арестовать.

— Благодарю вас, — кивнул я, думая о том, что Барак и Джозефина вряд ли числятся в этом списке. А вот Эдвард Браун там наверняка есть.

Мы с Николасом двинулись вдоль стоявших рядами кроватей. Дыхание у меня перехватило от радости, когда я увидел знакомую фигуру, сидевшую на соломенном тюфяке в нефе, предназначенном для повстанцев. Железная рука, приветственно взметнувшаяся в воздух, не оставляла сомнений в том, что я не ошибся.

— Вы живы, черт вас обоих подери! — восторженно завопил Барак. — А я уже собирался напиться в стельку на ваших поминках!

— Джек! — заорал я, сжимая его в объятиях так же крепко, как несколько лет тому назад сам он стиснул меня, убедившись, что я не пошел ко дну вместе с кораблем «Мэри Роуз».

Освободившись, Барак потряс руку Николаса:

— Да, парень, выглядишь ты дерьмово. Господи Исусе, а что это с вашими запястьями? Вы что, были среди скованных цепью джентльменов? Здесь, в лазарете, только и разговоров что об этом. Как это вас угораздило?

— Майкл Воувелл оклеветал нас. Слушай, у нас столько новостей, что сразу и не расскажешь. Но прежде надо вытащить тебя отсюда. Ты серьезно ранен?

Я окинул Барака изучающим взглядом. Он был бледен как полотно.

— Когда мы отступали, какой-то солдат, будь он трижды неладен, ткнул меня копьем в лодыжку. Рана не очень глубокая, кость не задета, но кровь хлестала из меня, как из зарезанной свиньи. Поверите ли, я потерял сознание, словно девица. Рухнул замертво у дверей какой-то лавки. Меня в беспамятстве притащили сюда. Конечно, я потерял много крови, но рану зашили, и, надеюсь, она скоро заживет.

— Значит, свидетелей того, что ты сражался на стороне повстанцев, нет, — вполголоса заметил я.

— Надеюсь, что нет. При мне был меч, и на этом основании солдаты решили, что я мятежник и что мое место здесь. — Джек откинул грубое одеяло и продемонстрировал нам свою перевязанную ногу. — Думаю, я вполне способен ходить, опираясь на палку.

— Может, стоит сказать, что ты — мирный городской житель, а меч подобрал на улице, дабы защитить себя от возможных нападений, — предложил я.

— С моим лондонским произношением эта байка вряд ли пройдет.

— Тогда скажем, что ты мой помощник, случайно оставшийся в Норидже. Полагаю, мне удастся убедить здешнего начальника, что тебя сочли мятежником по ошибке, — улыбнулся я и вперил в Барака пристальный взгляд. — Если тебя начнут расспрашивать, говори, что никогда не испытывал к бунтовщикам ни малейшего сочувствия. Уяснил?

Джек поджал губу, но кивнул в знак согласия.

— Сейчас мы отведем тебя в «Девичью голову» и как следует накормим, — объявил я. — А уж потом решим, как быть дальше. Комнату в трактире нам, скорее всего, придется сегодня освободить. — Набрав в грудь побольше воздуха, я спросил: — Тебе известно что-нибудь об Эдварде и Джозефине? Возможно, они тоже здесь, в лазарете?

— Судя по всему, Эдварда здесь нет. И Нетти тоже. Но вы все равно поищите. И загляните в женскую часть, если вам позволят. Я понятия не имею, кто там лежит.

Я кивнул и бросил на Николаса предостерегающий взгляд, давая понять, что пока не стоит сообщать Бараку о смерти Нетти. Мы принялись бродить между кроватями, на которых лежали люди. Раны некоторых были так ужасны, что я невольно отводил глаза. Обойдя весь лазарет, мы убедились, что Эдварда Брауна здесь нет. Когда мы заглянули в женскую часть, сестра милосердия, миловидная и пухленькая, сообщила нам, что никакой Джозефины Браун здесь тоже нет. Мы подробно описали внешность моей бывшей служанки, но сестра отрицательно покачала головой. Нет, к ним не поступала женщина, наружность которой отвечала бы этому описанию, ни с ребенком, ни без него. Выяснилось, что наша собеседница — повивальная бабка, которую пригласили сюда ухаживать за женщинами, пострадавшими во время уличных боев.

— Среди тех, кто лежит здесь, немало жертв распутного поведения солдат Уорика, — добавила она, вперив в нас холодный взгляд.

Нам оставалось лишь поблагодарить ее и вернуться к Бараку. Взяв его под руки, мы отправились к капитану, которого мои объяснения вполне удовлетворили. Обманывая этого простодушного малого, я ощутил легкий укор совести, однако выбора у нас не было.

Мы вернулись в «Девичью голову». Подходя к воротам постоялого двора, я заметил, что дверь церкви, расположенной напротив, приоткрыта.

— Там кто-то пищит, — заметил Николас. — Слышите? Для крысы слишком громко.

— Похоже, там грудной младенец, — предположил Барак.

Мне вспомнился женский визг, долетевший в комнату минувшей ночью.

— Отведи Джека в трактир, а я пойду посмотрю, что там такое, — обратился я к Николасу. Он уже открыл было рот, чтобы возразить, но я сердито рявкнул: — Делай, что сказано!

Опасливо озираясь по сторонам, я вошел в приоткрытую дверь. Звук, привлекший наше внимание, стал громче. Да, вне всякого сомнения, то плакал ребенок; плач доносился из дальнего угла, в котором лежало что-то темное и окровавленное.

То был Эдвард Браун, распростертый на спине. Лицо его было разбито, а на груди зияла глубокая ножевая рана, от которой бедняга и умер. Джозефина лежала головой у него на животе, словно бы до последнего вздоха пыталась защитить мужа своим телом. Она тоже была избита и исколота копьями; платье ее было во многих местах разорвано, а нижняя юбка и панталоны валялись в стороне. Кровавое месиво между ее ног свидетельствовало о том, что бедняжку изнасиловали, причем несколько раз, и только после этого убили, перерезав горло. Мертвые руки Джозефины прижимали к груди Мышку, грязную, промокшую от материнской крови и уже изнемогавшую от плача.

— Господи Исусе! — раздался за моей спиной дрожащий голос Николаса.

Нагнувшись, я осторожно разжал руки Джозефины и взял дрожащего всем тельцем ребенка.

— Это случилось прошлой ночью, — прошептал я. — Как видно, Джозефина с Мышкой убежала из дому, спасаясь от пожара. Где-то на улице она встретила Эдварда; оба укрылись здесь, но солдаты, искавшие главарей повстанцев, обнаружили их. Где Джек? — спросил я резко.

— Лежит на кровати в нашей комнате. Я не мог дождаться, пока вы вернетесь, и примчался сюда. Господи Исусе, несчастная Джозефина, несчастный Эдвард! Какая страшная участь!

Заметив, что по лицу Овертона катятся слезы, я осознал, что и сам плачу.

Мышка по-прежнему заходилась от крика. Николас погладил ее по шелковистым волосикам, таким же светлым, как у матери. Я отвел взор от убитых и посмотрел на ребенка:

— Она наверняка проголодалась, бедняжка. Надо ее вымыть и накормить.

— Джек наверняка знает, как обращаться с детьми, — заявил Николас. — У него же двое своих.

— Тем не менее накормить Мышку грудью он не сможет. Хотя у меня самого никогда не было детей, я в этом не сомневаюсь. Так что нужно немедленно найти кормилицу. Николас, иди расскажи Бараку, что произошло, а потом ступай в лазарет. Спроси у сестры милосердия, с которой мы разговаривали, нет ли у нее знакомой кормилицы. Объясни, что грудной ребенок умирает от голода. Думаю, потом мы сумеем найти женщину, которая согласится поехать с нами в Лондон. Я хорошо заплачу ей.

— Вы хотите взять Мышку с собой?

— Черт побери, неужели ты думаешь, что я брошу девочку на произвол судьбы? — Я раздраженно возвысил голос, но тут же спохватился: — Прости, Николас. Я сейчас не в себе.

— Я тоже. — Он вновь окинул взором кошмарную картину и тряхнул головой. — Мне надо спешить. Мы должны спасти Мышку.

Николас выбежал из церкви, а я еще крепче прижал к себе ребенка. «Слава богу, девочка еще слишком мала, чтобы понять, сколь страшная смерть постигла ее родителей», — подумал я.