Сотник не удостоил их прямого ответа, а лишь изрек:

— В Норидже погибли сотни наших людей. Мы не хотели кровопролития, но Королевский совет двинул против нас армию и вынудил нас сражаться. И перестаньте причитать: вы же джентльмены, а значит, вам полагается встретить смерть с достоинством, — ухмыльнулся он. — Ладно, ждите, когда за вами придут.

С этими словами сотник вышел прочь, и стражники заперли за ним дверь.

Время тянулось медленно. Кто-то из заключенных плакал, кто-то вновь принялся молиться, но в большинстве своем люди сидели, погрузившись в молчаливое оцепенение. Неожиданно темная комната озарилась отсветами огня, полыхавшего снаружи. Отсветы эти становились все ярче, до нас донеслось потрескивание пламени. Несмотря на плотно закрытое окно, в комнату проник запах дыма.

— Они подожгли дворец графа Суррея, — предположил кто-то дрожащим от ужаса голосом.

Николас вновь встал на ноги и приблизился к окну.

— Господи Исусе! — потрясенно прошептал он.

— Что происходит? — пронзительно крикнул какой-то арестант. — Неужто особняк и впрямь запалили?

— Нет, — покачал головой Николас. — Как видно, это сигнал. Повстанцы дают знать врагу, что готовы сражаться. Готовы одержать победу или умереть.

Я поднялся на ноги, Болейн наклонился, давая мне возможность сделать несколько шагов и бросить взгляд в окно. Зрелище, открывшееся моим глазам, я не забуду до конца жизни. Весь лагерь был охвачен пламенем. Деревянные хижины, так долго служившие нам пристанищем, превратились в огромные костры. Западный ветер нес в сторону Нориджа клубы густого черного дыма.

— Лагерю на Маусхолдском холме пришел конец, — едва слышно проронил я.

— Если завтра повстанцы победят, то где они будут жить? — с недоумением спросил Николас.

— В Норидже, где же еще, — пожал я плечами. — А потом двинутся дальше. Ведь их цель — поднять всю страну.

Спину мою пронзила острая боль, и я невольно застонал. Николас и Болейн помогли мне сесть.

— Хватит уже дергаться! — сердито крикнул кто-то. — Из-за того что вам не сидится на месте, цепь впивается нам в руки.

Мы вновь погрузились в молчание, созерцая багровые отблески зарева, вспыхивающие на потолке и стенах. Я заметил, что Николас то и дело бросает взгляды в дальний конец комнаты. Наконец он шепнул, нагнувшись к моему уху:

— Вы хорошо видите, что за человек прикован к другому концу цепи, у противоположной стены? Можете его описать?

— Насколько я могу судить, он далеко не молод, — ответил я, вглядываясь в сумрак. — Да, волосы у него совсем седые. Роста он небольшого, сложения тщедушного.

— Черт! — буркнул Николас. — Завтра все будет зависеть от того, насколько силен человек на другом конце цепи.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я, с недоумением глядя на него; глаза мои начало щипать от дыма, проникавшего в комнату.

— Да так, ничего, — пробормотал Ник. — Может быть, все это полная ерунда.

Прошло еще несколько часов. В конце концов усталость взяла свое, и я забылся сном. Разбудил меня лязг отпираемой двери. В комнату вошел уже знакомый нам сотник, за ним следовала дюжина солдат, молодых и крепких. На поясе у каждого висел меч.

— Встать! — рявкнул сотник. — Пришло время идти в бой!

Один из солдат открыл висячий замок и, вытащив конец цепи из вделанного в стену кольца, обмотал его вокруг собственного запястья. Второй солдат проделал то же самое с другим концом цепи, тем, где был прикован тщедушный старикан.

— Гоните их в Дассиндейл! — распорядился командир.

С трудом поднявшись на затекшие ноги, я глянул в окно. Пламя, пожравшее лагерь, уже почти улеглось, небо начинало светлеть; приближался восход.

— Предупреждаю: всякому, кто попытается убежать, выпустят кишки штыком, — процедил сотник. — Выходите наружу!

Стражник, стоявший на другом конце комнаты, дернул цепь. Старик пошатнулся, однако сохранил равновесие и побрел к дверям. Наша кошмарная процессия пришла в движение.

Выйдя в холл, мы увидели другую связку точно таких же изможденных и оборванных арестантов, как и мы сами. Еще одна скованная цепями вереница медленно спускалась по лестнице со второго этажа. Когда эти люди оказались внизу, один конец их цепи прикрепили висячим замком к той, что соединяла нас, а второй — к цепи арестантов из другой камеры. В результате мы с Николасом и Болейном попали в самый конец колонны, состоявшей примерно из пятидесяти едва живых от страха людей. Еще один молодой командир прошелся вдоль строя, проверяя, надежно ли закрыты замки. Кто-то из заключенных принялся рыдать, умоляя сохранить ему жизнь и обещая отдать солдатам припрятанные в надежном месте деньги. Никто из караульных даже бровью не повел. Парадные двери дворца распахнули настежь, и в холл моментально ворвались клубы дыма.

— Что ж, джентльмены, выходите на улицу! — распорядился сотник. — Да смотрите крепко держитесь на ногах. Если кто-то посмеет упасть, пусть пеняет на себя.

Арестанты, стоявшие первыми, двинулись к выходу, шаркая подошвами и громыхая цепями.

Внутренний двор был пуст; палатки, обычно здесь стоявшие, исчезли. Конвоиры повели нас к широко открытым воротам. Сквозь густую завесу дыма я бросил взгляд в сторону догорающих хижин. Одна за другой они превращались в груды пепла, испуская в воздух снопы искр. Трава между хижинами тоже горела и дымилась. С мучительно сжавшимся сердцем я вспомнил деревянную конурку, ставшую для нас домом, крестьян из Свордстоуна, с которыми мы успели сдружиться, Гектора Джонсона и Саймона, навсегда оставивших этот мир. Эх, если бы знать, живы ли Нетти и Барак. В любом случае нам вряд ли доведется увидеться вновь. Внезапно мне пришло в голову, что я даже не спросил у Нетти, как его фамилия.

Путь наш оказался долгим, медленным и мучительным. Стражники, идущие впереди и сзади нашей колонны, несли масляные лампы, но свет их не мог проникнуть сквозь стоявшую в воздухе завесу дыма. Мы миновали церковь Святого Михаила, опустевшую, однако не тронутую пламенем, и двинулись к вершине холма по дороге, петлявшей между догоравшими хижинами. Мы все внимательно смотрели под ноги; тем не менее некоторые арестанты имели неосторожность споткнуться и упасть, угрожая повалить всю колонну. Их грубо поднимали, и процессия продолжала свое движение обреченных.

Как это ни удивительно, сосед Николаса, мужчина средних лет, с длинными седеющими волосами, ухитрялся не терять присутствия духа. Он сообщил, что его зовут Дейл и что ему принадлежат два имения в южной части графства.

— Вся моя вина заключается в том, что земли в одном из этих имений я пустил под пастбища. Бог свидетель, я собирался компенсировать арендаторам убытки и даже выделил на это немалые деньги. Но беда в том, что живу я совсем в другом месте, а потому не мог проследить за всем лично. Мой пройдоха-управляющий присвоил деньги, сговорившись с местным законником, а арендаторов просто-напросто прогнал прочь, заявив, что такова воля землевладельца. Помню, когда меня судили под Дубом реформации, сэр, вы заявили, что управляющего необходимо привлечь в качестве свидетеля, в противном случае все обвинения против меня основаны на показаниях с чужих слов. Вы даже предложили отложить рассмотрение моего дела, пока управляющий не будет найден. Но арендаторы заявили, что он удрал в неизвестном направлении, и, полагаю, это чистая правда. Поэтому отвечать за все пришлось мне. В результате этот проходимец живет сейчас где-то в свое удовольствие, тратя мои денежки, а меня гонят на убой, и, что особенно обидно, погибнуть мне предстоит от пули, пущенной своими. Согласитесь, жизнь — на редкость глупая шутка! В ней столько всякой путаницы, что до смерти не разберешься!

— Хватит болтать! — грубо бросил Болейн. — Лучше смотрите себе под ноги, иначе всех нас повалите.

Мы повернули на север и прошли вдоль берега реки, а потом свернули на запад и медленно двинулись к подножию холма. В северной части города горели бесчисленные костры, которые разложили солдаты армии Уорика.