Старый солдат, по обыкновению, был облачен в стальной шлем и нагрудник. Как и другие командиры, сегодня он собирался проводить военные учения. К нам подошел Нетти, с луком в руках и колчаном за спиной.

— Теперь я могу за минуту выпустить пять стрел, — сияя от гордости, сообщил он.

Тетушка Эверник печально взглянула на парнишку, и я догадался: подобно мне, она думает о тех, кому предстоит погибнуть в бою.

Мы с Бараком направились на восток, к дальней границе лагеря. По пути мы обратили внимание на то, что лошади и коровы находятся теперь в деревянных загонах — местные плотники потрудились на славу, — а овцы теснятся за плетеными изгородями, позаимствованными на уничтоженных пастбищах. Впрочем, сейчас овцы предназначались не на шерсть, а на мясо, точно так же как куры, утки, гуси и голуби, которых в лагере тоже было предостаточно. В одном из просторных загонов молодые парни занимались верховой ездой, среди них мы заметили Саймона. В отличие от всех прочих животных, свиньи разгуливали на свободе, роясь в земле и валяясь в лужах. При всем этом нельзя было сказать, что в лагере царит зловоние: по настоянию Кетта повстанцы строго следили за чистотой и регулярно опорожняли выгребные ямы. Ни о каких заразных болезнях пока слуху не было. Мы прошли мимо пекарни, откуда доносился запах свежего хлеба, и кузницы, где выковывались новые пики и алебарды. По дороге в лагерь по-прежнему тянулись повозки, груженные провизией, однако теперь их стало значительно меньше — месяц перед новым урожаем был самым голодным в году. Согласно распоряжению Кетта, нориджский рынок был открыт едва ли не каждый день, так что все необходимое можно было купить там.

Прежде чем лагерь остался позади, мы прошли не менее трех миль. Солнце уже клонилось к закату, однако на пустоши продолжались военные учения. Несколько десятков лучников, выстроившись в ряд, по приказу командира одновременно выпустили в воздух стрелы. Чуть в стороне мужчины, вооруженные копьями, наносили сокрушительные удары соломенным чучелам, сопровождая атаку воинственными криками. Несколько чучел развалились на части под ударами самодельных пик и алебард.

— Молодцы, ребята, — довольно изрек Барак. — Майлс и его канониры тоже потрудились на славу. Можно не сомневаться: наши пушки будут бить точно в цель.

— Да, просто удивительно, каких успехов в военном деле эти люди достигли за считаные дни, — кивнул я.

Увидев Гектора Джонсона, опиравшегося на алебарду, мы подошли, чтобы поздороваться с ним.

— Как дела? — улыбнулся старый солдат.

Мы с ним оба помнили, как на переходе из Ваймондхема он был приставлен ко мне в качестве караульного. Но ныне Джонсон проникся ко мне доверием и держался с неизменной приветливостью.

Командир, обращаясь к лучникам, говорил о том, что вскоре им предстоит столкнуться со своими заклятыми врагами, богатыми землевладельцами, в помощь которым призваны итальянские наемники.

— Этим чужестранцам, готовым воевать за деньги, неведомо, что такое преданность и верность! — воскликнул он. — А мы, англичане, сражаемся на своей земле за свободу и справедливость и, уж конечно, дадим отпор этим продажным шкурам!

Лучники разразились одобрительными криками, однако Джонсон саркастически усмехнулся.

— Среди англичан наемников тоже предостаточно, — заметил он. — После окончания Французской кампании многие солдаты остались в Европе, готовые сражаться за того, кто больше заплатит. И платят им куда щедрее, чем это делал старый король.

— Люди везде одинаковы, — пожал я плечами.

— Что верно, то верно.

Попрощавшись с Джонсоном, мы продолжили путь. Нам встретилась небольшая толпа: человек примерно сорок — в большинстве своем старики, не способные сражаться, и женщины, — внимавшая очередному бородатому проповеднику. Он взгромоздился на перевернутый ящик и, потрясая Библией, которую держал в руке, громогласно вещал:

— Времена, которые настали теперь, предсказаны еще в Книге Царств. Вы помните, что Езекия, царь Иудейский, благочестивый и справедливый правитель, взошел на престол восьми лет от роду. Первым делом он приказал уничтожить языческих идолов, их статуи и изображения, и велел поклоняться лишь истинному Богу. Наш юный король Эдуард — это второй Езекия, он уничтожает последние остатки папства и стремится учредить справедливое государство, где все люди будут равны. В Библии говорится, что именно в таком государстве люди станут жить перед вторым пришествием Христа.

Словно подтверждая истинность своих слов, он с размаху ударил себя кулаком в грудь.

Сей драматический жест, несомненно, произвел на публику неотразимое впечатление.

Вечером, когда мы с Бараком, как и всегда, ужинали у костра в обществе жителей Свордстоуна, завязался спор. Все мы не только сытно поели, но и неплохо выпили. Хотя Кетт никогда не поощрял пьянства, сегодня нам доставили бочонок крепкого пива, и к тому времени, как сгустились сумерки, все сидевшие у костра, включая Джека, успели изрядно набраться. Исключение составляли лишь я (отец мой был горьким пьяницей, и еще в юности я поклялся себе никогда не злоупотреблять горячительными напитками) да Саймон Скамблер, искренне веривший, что пьянство — это смертный грех. Заметив Майкла Воувелла, возвращавшегося с очередного совещания, которое устроил Кетт, мы предложили ему присоединиться к нам. Мастер Диксон, деревенский староста, некогда выступивший на суде с обвинениями против свордстоунского землевладельца, дремал, уронив голову на грудь. Эдвард Браун был в городе, а Джозефина сидела у костра между мной и Бараком. Маленькая Мышка спала в хижине. Еще одна молодая женщина, живущая в лагере, сидела, прижавшись к своему мужу; рядом с ними расположились три парня, которым вскоре предстояло вступить в бой, — кузнец, кожевенник и батрак. Все они прихлебывали пиво из глиняных кружек, то и дело наполняя их из бочонка. Тетушка Эверник, накормив нас, отправилась спать.

Разговор зашел о королевском посланнике. Один из повстанцев непререкаемым тоном заявил, что в лагерь явился самозванец, нанятый землевладельцами, и что армию, которая движется на нас, тоже собрали они. Протектор, по его убеждению, не имел ко всему этому ни малейшего отношения.

— Так оно и есть, — подхватил очнувшийся от дремоты Диксон. — Капитан Кетт с самого начала всячески доказывал свою верность лорду-протектору.

Кузнец по имени Милфорд, тяжеловесный, широколицый мужчина лет тридцати, недоверчиво покачал головой:

— Мастер Шардлейк, помните, вы сказали, что человек этот был одет в точности так, как подобает королевскому посланнику?

— Да, — кивнул я. — И, судя по описаниям, командир армии, с которой нам предстоит сражаться, — не кто иной, как маркиз Нортгемптон.

— А откуда вы знаете, как выглядит командир наших врагов? — подозрительно взглянул на меня Милфорд.

— Однажды мне довелось с ним встретиться. Я не делаю секрета из того, что в свое время служил его сестре, покойной королеве Екатерине Парр. Мне казалось, вы мне доверяете, — обиженно пожал я плечами.

— Я вижу, вы не хотите выпить с нами за компанию, — не унимался кузнец, судя по всему пребывавший в раздраженном настроении.

— Говорят, у законников слишком слабое нутро. С пива их мигом проносит, — попытался сострить кто-то.

— Попридержи язык, — буркнул Барак, наставив на шутника нож, прикрепленный к искусственной руке.

— Оставьте мастера Шардлейка в покое! — вмешался Воувелл. — Он уже не раз доказал, что мы можем считать его своим другом. А вы все так напились, что утратили разум и несете всякую околесицу. Дураку ясно, протектор нас предал, и рассчитывать на его поддержку теперь нечего. Мы сами должны заставить тех, кому принадлежит власть в королевстве, выполнить наши требования. Для этого нам предстоит разбить армию, которую Сомерсет направил против нас, учредить свое правление в Норфолке и распространить его на всю Англию, восстановить лагеря, что были уничтожены.