— Но констебль Фордхилл по-прежнему в замке? — уточнил я.

— Да, капитан Кетт сумел с ним договориться. Он по-прежнему будет комендантом, но станет выполнять приказы Кетта. Некоторые тюремные надзиратели тоже остались здесь.

— Можно поговорить с констеблем? — спросил я.

Караульный бросил вопросительный взгляд на Эдварда; тот кивнул.

— Хотя ты и лондонец, тебя здесь уважают, — усмехнулся Барак, когда мы оказались во внутреннем дворе замка.

— Все знают, что я свой человек в лагере, — ответил Браун. — Никому и в голову не приходит, что три года назад я был помощником старого адвоката Хеннинга.

— Да, как выяснилось, у тебя имеются скрытые таланты, — заметил я.

— У каждого человека есть скрытые таланты, но не всякому подворачивается шанс их проявить, — заявил Эдвард. — Мне такой шанс выпал.

— Верно, — кивнул я, пристально глядя на него. — Надеюсь, это не обернется несчастьем для Джозефины.

— Я не забываю о ней ни на минуту, — покачал головой Эдвард. — Как бы мне хотелось, чтобы они с Мышкой перебрались в лагерь. Но жена ни за что на это не согласится.

Мы вошли в замок. Солнце клонилось к закату, в огромном сводчатом холле царил полумрак. Народу там было значительно больше, чем прежде; надзирателей сменили повстанцы, вооруженные пиками и арбалетами. Эдвард что-то сказал одному из них, и тот провел нас в покои констебля Фордхилла. Мне вспомнилось, что в прошлый раз, когда я, еще до начала восстания, был у него с визитом, в гостиной мирно играл его маленький сынишка.

Фордхилл принял нас в своем кабинете. Его по-прежнему окутывала атмосфера властности, а седые волосы и борода были аккуратно расчесаны; однако, приглядевшись, я заметил, что взгляд коменданта исполнен беспокойства. Эдвард, слегка поклонившись, показал ему пропуск, подписанный капитаном Кеттом. Фордхилл удивленно взглянул на меня:

— Итак, адвокат Шардлейк, вы решили примкнуть к повстанцам?

— Я помогаю проводить суды над землевладельцами, слежу за тем, чтобы все требования закона неукоснительно соблюдались, — сообщил я. — Это мой помощник Джек Барак.

— Полагаю, мы с вами заняты одним и тем же делом: служим порядку и справедливости, — важно изрек констебль. — Надеюсь, власти в Лондоне отнесутся к этому с пониманием. Я не получил от них никаких распоряжений, а следовательно, должен был выполнять распоряжения капитана Кетта. — Он бросил взгляд на Эдварда. — Так или иначе, мои обязанности остаются неизменными. Я должен следить за тем, чтобы арестанты не разбежались и были обеспечены всем необходимым.

— Именно это от вас и требуется, констебль, — проронил Эдвард.

— Насколько я понимаю, адвокат Шардлейк, вы пришли сюда, чтобы повидаться с Джоном Болейном, — продолжал Фордхилл, буравя меня взглядом. — Скажите, вам удалось выяснить, каким образом приказ об отсрочке казни вдруг затерялся?

— Нет. Подозреваю, кому-то заплатили за то, чтобы этот приказ исчез.

Фордхилл понимающе кивнул.

— Я полагаю, вы хотите подробнее узнать о попытке отравить Болейна? — осведомился он.

От неожиданности у меня отвисла челюсть.

— Что?! — возопил я, едва обретя дар речи. — Его отравили?

Настал черед Фордхилла удивляться.

— Так вы ничего не знаете?

— Ровным счетом ничего. Я всего лишь хотел навестить Болейна — и своего помощника Николаса Овертона, который тоже содержится здесь. Ради бога, расскажите, что случилось!

Фордхилл тяжело откинулся на спинку стула:

— Болейн жив и здоров. А вот человек, который съел жареную курицу, доставленную ему вчера вечером, умер. Камер у нас не хватает, и мы поместили к Болейну одного из старших городских констеблей, у которого вышла с повстанцами какая-то стычка. По словам Болейна, парень вел себя по-хамски. Когда соседу принесли еду, он попросту схватил курицу и с жадностью съел ее. Как видно, яд был сильнодействующим. Через два часа бедолага опорожнил кишки прямо на пол, а через три был мертв. Сейчас его тело у коронера.

— Значит, яд предназначался Болейну.

— В этом нет никаких сомнений. Как и все корзинки с едой, которые передавала ему жена, эта была обмотана тканью и перевязана веревочкой. А к веревочке прикреплена бумажка с именем Болейна, написанным рукой Чаури.

— После того как корзинку принесли в замок, могли ее открыть и подменить содержимое?

— Она была надежно упакована, — покачал головой Фордхилл. — Предосторожность нелишняя, так как караульные любят выхватывать из таких корзинок лакомые куски. Болейн отрицает, что его жена либо управляющий мог быть к этому причастен. Надо признать, миссис Изабелла производит впечатление любящей и преданной супруги. Что ж, коронеру решать, какого рода обвинения тут следует предъявить. Думаю, он сообщит о результатах своего дознания командирам вашего лагеря.

— Я могу увидеться с Болейном?

— Разумеется. Но предупреждаю, он еще не совсем пришел в себя после пережитого потрясения.

— А Николаса Овертона я могу увидеть? Он ведь тоже находится у вас?

— Да, делит камеру с другими дворянами. Условия там не такие хорошие, как в новой камере Болейна. Но… — Фордхилл многозначительно поднял бровь, — мастер Овертон ведь не подавал королю просьбу о помиловании.

— Можно нам с Бараком поговорить с Болейном без свидетелей? — обратился я к Эдварду.

Поколебавшись, он отрицательно покачал головой:

— Дело слишком серьезное. Неизвестными злоумышленниками убит человек. Думаю, мне стоит присутствовать при вашем разговоре, а затем сообщить о случившемся представителям власти, которую капитан Кетт установит в Норидже.

Фордхилл поднялся и, подойдя к дверям, рявкнул:

— Паркер! Посетители к Джону Болейну! Проводи их к нему в камеру!

Раздались торопливые шаги. Фордхилл, несомненно, обладал авторитетом и властью — по крайней мере, пока.

Болейн по-прежнему находился в относительно просторной и светлой камере, в которую его перевели после суда. Впрочем, сейчас воздух там был пропитан самым отвратительным зловонием, пол залит жидким дерьмом и рвотой, а в углу валялись куриные кости и прочие объедки. Болейн сидел за столом, уронив голову на руки. Он распрямился, когда мы вошли. Вид у него был подавленный и угрюмый, лицо бледное, на щеке свежий синяк. Однако я заметил, что в глазах его тлеют искры ярости.

— Мэтью, — проронил Джон ледяным тоном. — Значит, вы по-прежнему пособничаете этим мерзким бунтовщикам? Мне сказали, сегодня они захватили Норидж и бросили в тюрьму множество несчастных, вся вина которых состоит лишь в том, что они джентльмены. — Он махнул рукой в сторону Брауна. — Кто этот человек?

— Благодаря ему я получил возможность увидеться с вами, — резко ответил я.

— Думаю, говоря о повстанцах, вам стоит воздержаться от оскорблений, — процедил Эдвард.

Болейн вздохнул и покачал головой:

— Слышали, что меня пытались отравить?

— Да, — кивнул я и бросил взгляд на зловонную массу на полу. — Почему никто не уберет все это?

— Здесь вам не трактир «Девичья голова», — саркастически усмехнулся Джон. — Они вымоют пол, когда сочтут нужным.

— Как это произошло?

— Изабелла, да хранит ее Господь, по-прежнему живет на постоялом дворе, — произнес Болейн другим, уже более мягким тоном. — Каждый день она приносит мне корзинку с едой. Надежно завязанную, с ярлычком, на котором Чаури пишет мое имя, — Изабелла ведь не умеет писать. Вчера днем я тоже получил такую корзинку. Накануне у меня появился сосед, городской констебль, который затеял с бунтовщиками драку и в результате оказался в тюрьме. — Голос Джона задрожал от гнева. — О мертвых не принято говорить плохо, но этот парень был настоящим скотом, грубым и наглым. Когда мне принесли корзинку с едой, он просто-напросто схватил ее. Я попытался было отнять, но где мне тягаться с этой свиньей. Он так меня ударил, что я отлетел на несколько шагов. — Мой собеседник коснулся пальцами синяка на щеке и горько рассмеялся. — А затем вытащил из корзинки курицу и стал пожирать ее, сказав, что разрешит мне обсосать кости. Где-то через полчаса у него скрутило живот, да так сильно, что он орал от боли. А потом из него потекла вся эта дрянь. — Болейн кивнул на смердящую массу. — Я принялся колотить в дверь и звать стражников. Когда они пришли, мой сосед был уже мертв. Не знаю, каким ядом пропитали курицу, но яд этот был очень силен. И предназначался он мне.