— Какую бы новость ни принес посланник, — сказал Коннерс, — он может нелицеприятно отозваться о лагере и даже назвать его обитателей бунтовщиками и предателями. Именно так поступали герольды в других лагерях. Возможно, — продолжил преподобный, — нам придется пойти на некоторые уступки. Как бы то ни было, каждый предстоящий шаг следует обдумать самым тщательным образом.

Собравшиеся внимали ему затаив дыхание. Я почувствовал, что на душу мою снизошло спокойствие, которого я не ощущал годами. Оно явилось, как дар свыше, без всякого моего участия. Я испустил вздох столь глубокий, что привлек несколько любопытных взглядов.

Преподобный Коннерс завершил свою проповедь словами о том, что всеобщий мир и согласие приведут к торжеству справедливости, после чего мы хором спели по-английски «Te Deum» и несколько псалмов. Голос Саймона, стоявшего неподалеку от меня, был так звонок и чист, что люди невольно оглядывались на него.

— Ну и парень! — пробормотал Джек, чей собственный голос был столь же благозвучен, как у мартовского кота.

Пение наше было прервано появлением запыхавшегося и потного юнца, который, взобравшись на помост, прошептал что-то на ухо преподобному Коннерсу. Тот, кивнув, обратился к толпе:

— Королевский посланник прибыл. Сейчас он в Норидже. Нам сообщают, что, немного отдохнув, он намерен отправиться сюда.

Услышав это, многие обитатели лагеря, включая меня, Барака, Нетти и Саймона, устремились к откосу; некоторые спустились с холма чуть ниже, чтобы лучше видеть дорогу, ведущую в город. Прошел час, потом другой, но посланник не появлялся. До нас доносился лишь звон нориджских колоколов, призывавших к утренней службе. У церкви Святого Михаила царило оживление, люди без конца сновали взад-вперед. Ко мне подошел стражник и сказал, что капитан Кетт хочет меня видеть.

Войдя в церковь, я заметил нескольких человек, расположившихся за столом в алтарной части. Лицом ко мне сидели Уильям и Роберт Кетты, а также капитан Майлс. Все прочие тоже были мне знакомы, хотя я никак не ожидал встретить их здесь: Майкл Воувелл, Тоби Локвуд, старый Гектор Джонсон, Эдвард Браун, вновь явившийся из Нориджа, и, к моему великому удивлению, Питер Боун. Кетт сделал мне знак сесть. Никогда прежде я не видел его таким встревоженным и обеспокоенным.

— Адвокат Шардлейк, мне необходим ваш совет, — произнес он и шумно перевел дыхание. — Как вам известно, сегодня в наш лагерь должен приехать королевский посланник. Именно поэтому я созвал сюда людей, хорошо друг с другом знакомых и способных откровенно выражать собственное мнение. Это и простые обитатели лагеря, такие как Питер Боун; это и военные, и управляющие, и жители Нориджа. Я знаю, что вы не в ладах с мастером Локвудом, но прошу вас на время забыть все распри. Как нам следует принять королевского посланника? Вот вопрос, на который необходимо найти ответ.

Кетт вновь перевел дыхание. Я с раздражением подумал, что этот человек нарушает нашу договоренность, согласно которой я обязался давать ему советы лишь относительно вопросов правосудия. Однако возможности встать и уйти у меня, сами понимаете, не было.

— Прежде всего должен сообщить вам, что вчера вечером гонец привез в лагерь письмо от лорда-протектора. — Кетт потряс в воздухе листом бумаги. — Насколько мне известно, подобные письма были доставлены и в другие лагеря Восточной Англии. Все они начинаются в точности так же, как и это послание, — с упреков в мятеже и неповиновении, однако содержат и определенные обещания. Например, в ответе, отправленном в Тетфорд, говорится, что впредь члены комиссий по огораживаниям будут избираться местными жителями. — Сидевшие за столом одобрительно закивали, но Кетт вскинул руку. — Письмо, которое получили мы, тоже начинается с выражений недовольства. В нем сказано, что король считает себя оскорбленным, ибо мы имели дерзость говорить с ним как враги, чувствующие за собой силу. Можно подумать, мы мало выражали свою преданность и верность его королевскому величеству и лорду-протектору, — процедил Роберт, и голос его дрогнул от досады. — Что же касается обещаний, они отличаются крайней неопределенностью. Дескать, члены комиссии разберутся с незаконно огороженными пастбищами, но нам придется подождать до нового заседания парламента в октябре, ибо только парламент сможет заставить помещиков выполнить решения комиссии. Те из вас, кто разбирается в политике, — здесь капитан выразительно взглянул на меня, — знают, что парламент состоит исключительно из высокородных лордов и джентльменов. Можно не сомневаться, они никогда не одобрят мер, направленных против крупных землевладельцев. В заключение протектор повелевает нам разойтись по домам и не вынуждать его, — тут Кетт бросил взгляд на письмо и прочел вслух: — «…применить суровые меры».

— У меня много осведомителей в сельской местности, — поглаживая голову, сообщил Локвуд. — По их словам, нигде, кроме Кента и Эссекса, комиссия еще не появлялась. Протектор утверждает, что выполнит свои обещания лишь тогда, когда лагеря будут распущены. В Кентербери ходят упорные слухи, что их предводитель по имени Латимер свернул лагерь, ибо был подкуплен правительством. — Злобно сверкнув глазами, Тоби продолжил: — Нам известно, что тысяча солдат была направлена в Оксфордшир. В местечке, называемом Чиппинг-Нортон, завязался кровопролитный бой. Многие повстанцы схвачены. Вскоре они будут преданы суду и, вероятно, отправлены на виселицу.

— Но оксфордширские повстанцы творили в окрестных деревнях всякого рода бесчинства, — заметил Майлс. — А в нашем лагере царят строгий порядок и дисциплина. Мы сразу же заявили, что верны королю, стремимся к всеобщему миру и не желаем кровопролития. Мы никого не убили и не собираемся убивать.

— Однако мы взяли в плен нескольких землевладельцев, — вмешался Гектор Джонсон. — Мы разоряли богатые особняки, захватывали скот, провизию, оружие и деньги. Как посмотрит на это протектор?

— Нам необходимо кормить несколько тысяч человек, — возразил Майлс. — Уничтожая незаконные пастбища, мы делали за членов комиссии их работу.

— Скажите, а петиция, состоящая из двадцати девяти пунктов, уже доставлена в Лондон? — спросил я. — Насколько я помню, гонец отправился в путь в среду.

Уильям Кетт запустил руку в свою седую гриву.

— Да, протектор уже получил перечень наших требований. Мы направили в Лондон своих осведомителей, но они пока молчат.

— Не исключено, суровый тон письма объясняется тем, что протектор хочет запугать нас, — предположил Майкл Воувелл. — А королевский посланник, прибыв в лагерь, возможно, согласится пойти на уступки.

— Капитан Кетт, я уже делился с вами своим мнением и ныне выскажу его вновь! — произнес я, набрав в грудь побольше воздуха. — Ни лорд-протектор, ни Тайный совет никогда не допустят, чтобы простые люди участвовали в управлении страной.

— Слова истинного джентльмена! — фыркнул Тоби Локвуд.

— Не смейте оскорблять адвоката Шардлейка! — Роберт Кетт стукнул кулаком по столу. — Пусть он говорит, что думает.

— Благодарю вас, капитан, — кивнул я. — Но я уже сказал все, что хотел. Могу лишь добавить, что правительство, вне всякого сомнения, видит в нашем лагере угрозу. Ведь он самый большой в Англии.

— Какие бы вести ни принес посланник, мы сохраним лагерь, — заявил Кетт. — Пусть все видят, насколько мы сильны.

Пристально посмотрев на него, я подумал, что он, подобно всякому дальновидному командиру, всегда рассматривает несколько вариантов развития событий.

— Но если нам не сделают никаких уступок, то на что рассчитывать крестьянам? — вопросил Уильям Кетт. — Мы давно уже поняли, что хорошего урожая в этом году ждать не приходится, а недавняя буря повредила даже те жалкие всходы, что появились на полях. Как бы ни сложились обстоятельства, в одном я уверен: в большинстве своем люди не захотят покинуть лагерь.

Все прочие вновь закивали в знак согласия.

— Если мы сохраним лагерь, достаточно ли в нашей казне денег для того, чтобы закупать съестные припасы на нориджском рынке? — осведомился Гектор Джонсон.