— Приходите в церковь Святого Михаила к двум часам, — распорядился Уильям. — И еще раз примите мою благодарность за то, что вы сделали сегодня.

Мы с Бараком вернулись в свою хижину. Соседи наши еще не пришли с работы, и лишь вдова Эверник, сидя на пороге, чинила одежду.

— Как прошел суд? — осведомилась она.

— Превосходно, — ответил Барак. — Джентльмены получили по заслугам, и справедливость восторжествовала.

Старуха, довольно кивнув, заметила:

— Я так понимаю, братцы, что вы сегодня вдоволь насиделись. Не пойти ли вам малость прогуляться? — Она бросила взгляд в сторону хижины. — Ваш долговязый дружок весь день лежит как бревно. Совсем захандрил. Возьмите его проветриться. Видно, парень он неплохой, — добавила она.

— Да, немного пройтись ему не помешает, — улыбнулся я.

Барак сунул голову внутрь:

— Эй, Ник, хватит пролеживать бока. Идем подышим воздухом!

Мы направились на восток, в самый центр лагеря. Скопища деревянных хибарок украшали разноцветные приходские знамена, позволявшие каждому без труда отыскать свое жилище. Казалось, лагерю нет ни конца ни краю; повсюду петляли бесчисленные тропинки, протоптанные множеством ног. Впрочем, холм был так велик, что между хижинами оставалось немало свободных участков, поросших пожелтевшей от зноя травой, где мелькали чертополох и пыльные маки, которые местные жители называли медными розами.

— Удивляюсь, как ты не спекся, провалявшись целый день в хижине, — ухмыльнулся Барак.

— Ну что, свершили правосудие? — пропустив насмешку мимо ушей, спросил Николас.

Я рассказал о том, что произошло сегодня под Дубом реформации, но прежде всего сообщил, что Кетт согласился оставить его на свободе. Николас заметно приободрился.

— А я уж боялся, что без виселицы не обойдется. Опасался, что толпа придет в ярость и ваш Кетт не сумеет ее сдержать, — признался он, узнав, что мы не вынесли ни одного смертного приговора. Помолчав, Овертон пробормотал едва слышно: — И ждал, что за мной вот-вот придут.

— Кетт умеет держать толпу в узде, — заметил я. — И он действительно хочет соблюсти все нормы правосудия. Ты недооцениваешь его, Николас. Поверь, он всеми силами стремится избежать кровопролития. Капитан Кетт — прирожденный командир и к тому же умный и опытный политик. Вдобавок Роберт — искренний человек, у которого слово не расходится с делом.

— Возможно, — кивнул Николас, подбросив ногой камешек. — Но мятеж — это не самый лучший способ служить закону.

— Кетт не мятежник, — возразил Барак. — Он хранит верность королю. Все, чего он хочет, — это восстановить справедливость. Или, по-твоему, в этом нет никакой необходимости?

— Честно скажу, я окончательно сбит с толку, — покачал головой Овертон. — Вчера вечером я разговорился с одним крестьянином, который воевал в Шотландии. По его словам, в армии царит полный хаос, война ведется самыми дикими методами. И вообще, наших солдат просто-напросто обманули. Сказали, что шотландцы якобы ждут нас с распростертыми объятиями. А в результате солдатам пришлось убивать мирных жителей, и для многих из них это стало невыносимым позором. Признаюсь, я уж и не пойму, нужна нам эта война или нет. — Николас вздохнул и окинул взором лагерь. — Кто бы мог подумать, что мы окажемся в подобном месте?

Я тоже огляделся по сторонам. Повсюду кипела жизнь. Сапожники и портные уже успели соорудить прилавки, за которыми торговали своими изделиями. На столах сушились внутренности заколотых овец, а живые овцы и коровы теснились в загоне, который был сооружен из плетней, позаимствованных на уничтоженных пастбищах. В другом, более просторном загоне, огороженном дощатыми стенами, разгуливало десятка три лошадей. Неподалеку возводилось деревянное здание — как я догадался, будущая скотобойня. Я вновь подивился тому, как много эти люди успели сделать за несколько дней. Правда, здесь, в лагере, многие из них впервые за долгое время стали есть досыта, и это прибавляло им бодрости и желания трудиться не покладая рук. Как и всегда, бродячие торговцы переходили от хижины к хижине, предлагая обитателям лагеря булавки, иголки, пряжки и прочие мелочи. Проходя мимо распахнутых дверей кузницы, мы увидели, как кузнец и его помощник, стоя у горна, перековывали сохи и бороны на мечи и пики.

— Перековывают орала на мечи, — проронил Николас. — Библия призывает делать обратное.

Заметив повозку, на которой стояла огромная пушка, повстанцы разразились радостными криками; телегу тащили лошади-тяжеловозы, вне всякого сомнения изъятые из какого-нибудь поместья. Мы пошли дальше, к недостроенному сооружению из кирпича — будущей пекарне. В некотором отдалении молодые парни — человек пятьдесят, не меньше, — упражнялись в стрельбе из лука; стрелы со свистом рассекали воздух, вонзаясь в мишени.

— Господи Исусе, сколько же народу сейчас в лагере? — спросил Барак.

— Так много, что и не сосчитать. Думаю, тысяч восемь.

Джек толкнул Николаса в бок:

— Погляди-ка, кое-кто ухитряется удовлетворять здесь все свои телесные похоти. — Он указал на двух молодых женщин, которые, выйдя из хижины, оправляли юбки. — Нориджские шлюхи всегда найдут тут клиентов.

— Похоже, все эти люди уже не считают нас чужаками, — заметил Овертон. — Наверное, дело в том, что мы здорово пообтрепались, перепачкались и насквозь провоняли потом.

— Подходящий случай вспомнить, что все мы слеплены из самой обычной глины, — внимательно глядя на него, ухмыльнулся Барак.

— И все мы в конце концов уйдем в самую обычную землю, — завершил я. — Надеюсь, это будет еще не очень скоро.

Мы пошли по тропе, тянувшейся вдоль старой каменоломни: на холме таких заброшенных каменоломен было несколько. Вскоре мы оказались у края обрыва — почти отвесной стены высотой около сотни футов; здесь следовало соблюдать особую осторожность. Найдя место, откуда можно было обозреть весь лагерь, который раскинулся так далеко, что не видно было ни конца ни краю, мы немного постояли, любуюсь видом.

— Пошли, — сказал я. — Вскоре люди начнут возвращаться с работы. Нам тоже пора идти назад.

Барак и Николас не стали спорить. Стояла такая духота, что все мы сильно устали и покрылись потом. Из Торпского леса уже не доносился визг пил и стук топоров; дровосеки, закончив работу, двинулись по домам. Человек с Библией в руках, облаченный в белый стихарь, взобрался на перевернутый ящик. То был один из местных пророков, готовый разразиться очередной проповедью. Здесь, в лагере, они пользовались почетом и уважением, никто не потешался над ними, как это было заведено в Лондоне. Я вытащил из кармана памфлет, найденный на земле, и протянул своим спутникам:

— Что вы об этом думаете?

— Обычная чушь, которая в ходу у проповедников, — поморщился Николас, пробежав текст глазами.

— Но сейчас эпоха проповедников и пророков, — возразил я. — Ты сам знаешь, протестантские радикалы разглагольствуют обо всем на свете. Если я не ошибаюсь, Джон Нокс провозгласил англичан и шотландцев новыми богоизбранными народами, которым предстоит, объединившись, одержать победу над своим главным врагом — папистами. Пока не слишком похоже, что этот прогноз когда-нибудь осуществится. Помню, во времена «Благодатного паломничества» доморощенные оракулы предсказывали падение короля на основании пророчеств, которые содержатся в древних книгах, вроде легенд о Мерлине и тому подобных. Все это смешивалось с призывами к радикальным переменам, каковыми были полны сочинения Мора, Кроули и некоторых других писателей. Надо сказать, они мечтали примерно о том же, о чем сейчас мечтает Кетт.

Мы подошли к двум небольшим группам, собравшимся вокруг приходских знамен. Как выяснилось, между ними шел жаркий спор: жители одной из деревень не позволяли работникам вырыть около своих хижин очередную выгребную яму.

— Копайте свою вонючую яму где хотите, но только не у нас под носом!

— Мы не желаем целыми днями нюхать чужое дерьмо!

— У вас самих дерьма хватает! И оно, видать, ударило вам в голову!