— Пива стали давать совсем мало, — сокрушенно вздохнул он.

— В городе нам будет не до пива, — отрезал я.

Едва мы вышли на дорогу, нас обогнали несколько всадников в добротных, но скромных костюмах. То были Роберт Кетт, его брат Уильям и их ближайшие сподвижники, включая Тоби Локвуда, который, прищурившись, окинул нас подозрительным взглядом. Кетт сделал мне знак подойти:

— Да ниспошлет вам Господь доброго утра, мастер Шардлейк.

— И вам также, капитан Кетт.

Про себя я отметил, что лицо Роберта сияет бодростью и энергией: он явно пребывал в наилучшем расположении духа. Уильям Кетт, напротив, смотрел на нас хмуро и неприветливо. Как видно, он считал, что брат его излишне мне доверяет.

— Работы по сооружению помоста у Дуба реформации почти закончены, — отрывисто бросил Уильям. — Готовьтесь к завтрашнему дню.

— Понятно.

— Что вы намерены делать в Норидже?

— Посетить друзей, а также мастера Болейна, заключенного в Нориджском замке.

— А мы собираемся продолжить переговоры с Коддом, — сообщил Роберт Кетт. — Нам стало известно, что еще один лагерь возник в Касл-Райзинге, неподалеку от Кингс-Линн. Мы послали отряд захватить Грейт-Ярмут. Скоро все мы вдоволь полакомимся знаменитой ярмутской селедкой!

Кетт расплылся в довольной улыбке и, кивнув нам на прощание, двинулся вниз по дороге. Люди, завидев его, махали руками и выкрикивали приветствия. Тоби, отстав от своих спутников, подъехал к нам.

— Вы намерены повидаться с Болейном? — обратился он ко мне.

— Да, он по-прежнему мой клиент.

— Я слышал, прошлой ночью его сыновья, сговорившись с другими пленниками, пытались бежать. Теперь их держат в цепях. Удивительно, что в семье богатого джентльмена выросли такие дикари.

— Вам прекрасно известно, Тоби, что я не питаю симпатии к этим молодчикам.

Николас обжег меня сердитым взглядом. Я испугался, что Овертон сейчас взорвется, но он всего лишь процедил:

— Тоби, ты ел с нами за одним столом. Ты вместе с нами дрался с этими паскудными близнецами. А теперь смотришь на нас как на заклятых врагов. Скажи, ты всегда питал к нам ненависть?

— Да, ответь нам! — подхватил Барак, глядя на Локвуда с откровенным любопытством.

Щеки Тоби вспыхнули.

— Я уже говорил мастеру Шардлейку, что считаю своим долгом хорошо выполнять любую порученную мне работу, — пробормотал он, глядя в пространство. — Уверен, ты, Николас, при первой же возможности присоединишься к нашим врагам. Что касается Джона Болейна, то мне наплевать, справедливо его осудили или нет. Этот тип прежде всего землевладелец и джентльмен, а значит, относится к числу наших недругов. Очень жаль, что ваше расследование повлекло за собой смерть двух простых людей. Впрочем, не сомневаюсь: для вас это мелочь, не стоящая внимания.

— Вы считаете, что Джон Болейн не заслуживает справедливости? — спросил я.

— Мы все заслуживаем справедливости. Но за спиной большинства из нас не стоит леди Елизавета, и нам нечего рассчитывать на помилование. — Свесившись с лошади, он наклонился ко мне. — Здесь, в лагере, есть крестьяне из Бриквелла. Некоторые из них видели вас на поле, когда били голубей Вайтерингтона, и приняли за члена Комиссии по огораживаниям. Один из этих людей спросил меня, что вы тут делаете и почему не носите мантию. Я объяснил, что капитан Кетт к вам благоволит. Но, мастер Шардлейк, боюсь, вы недооцениваете его прозорливости.

Мы спустились с холма. Входя в Епископские ворота, я заметил висевший на них листок — очередное воззвание протектора Сомерсета. Я надеялся, что в тексте его сообщается о скором прибытии комиссии, однако там говорилось о награде, ожидающей всякого, кто сообщит имена предателей, подстрекающих народ к мятежу. Я невольно нахмурился. Это воззвание никоим образом не свидетельствовало о том, что протектор сочувствует повстанцам.

Оказавшись на Холм-стрит, между высокими стенами, ограждавшими кафедральный собор, и столь же высокими стенами Большого госпиталя, мы убедились, что нищие по-прежнему сидят на земле рядом с плошками для сбора милостыни. На тротуаре стояла компания молодых людей, отпускавших шуточки и громко хохотавших. В центре я заметил крепко сбитого мужчину постарше, с каштановой бородой. Лицо его было мне знакомо.

— Глядите-ка, Воувелл! — воскликнул Барак.

— Да, — кивнул я. — Надо перемолвиться с ним словечком. Доброе утро, мастер Воувелл! — приветствовал я Майкла, приближаясь.

Перемены, произошедшие в моей наружности за последние несколько дней, были столь разительны, что я полагал, бывший управляющий Рейнольдса меня не узнает. Однако я ошибался.

— Адвокат Шардлейк, вижу, вы снова на свободе! — ответил он.

— Мы живем в лагере повстанцев, — сообщил я.

— И нас отпустили под честное слово, — добавил Николас. — По крайней мере, меня.

— А вы? — обратился я к Воувеллу. — Вы оставили лагерь?

— Конечно нет! — Майкл гордо вскинул голову. — Мне осточертел не только мой прежний хозяин, но и порядки, царящие в нашей стране.

Мне вспомнился вечер, когда я увидел его в трактире «Голубой кабан», разговоры о близящемся восстании. Да, этот человек уже давно носил в сердце своем горечь и обиду.

— Такие упыри, как твой прежний хозяин, выпили немало нашей кровушки! — вступил в разговор тощий юнец с полыхающими яростью глазами. — Землевладельцы притесняют крестьян, а богатые купцы не дают вздохнуть городским беднякам.

— Вы видели дом Сотертона? — осведомился Воувелл.

— Нет.

— Сотертоны — одна из богатейших семей в Норидже. Дом их находится на Сент-Эндрю-стрит. Стены из кремния, отделанного так, что он выглядит ровным, как кирпич. Просто чудо какое-то. Страшно подумать, сколько времени и усилий потратили на это несчастные каменщики, вынужденные трудиться за гроши.

Мне вспомнился Эдвард Браун, его руки, покрытые мозолями.

— Вы намерены посетить вашего клиента Джона Болейна? — негромко спросил Воувелл, наклонившись к моему уху.

— Да. И его жену тоже, если она по-прежнему живет в Норидже.

— Что ж, не забывайте, что эта семейка — настоящее гадючье гнездо, — пожал он плечами. — В особенности старый Рейнольдс и его внуки.

— Идем же, Майкл, — окликнул Воувелла один из его молодых приятелей. — Иначе опоздаем на рынок.

Воувелл пристально взглянул на меня, кивнул на прощание и поспешил прочь.

Мы оказались на площади Тумлэнд. Ворота богатых домов были плотно закрыты, ворота собора тоже. Слуги, вечно спешившие по своим делам, куда-то исчезли. Однако бедно одетых людей стало намного больше, и некоторые из них приобрели вид гордый и уверенный. Какой-то человек, проходя мимо особняка с закрытыми ставнями, крикнул во весь голос:

— Берегитесь, богатые купцы! Скоро мы до вас доберемся!

— Теперь понятно, почему отцы города пошли на переговоры с Кеттом, — заметил Барак, запустив руку в бороду. — Боятся, что в противном случае их власти придет конец. — Он взглянул на меня. — Как вы думаете, откуда взялись деньги, которые вчера раздавали в лагере?

— Не сомневаюсь, что значительную часть этих денег изъяли у жителей богатых особняков и поместий.

— Попросту говоря, украли, — поправил меня Николас.

Мне вспомнилась встреча с Саутвеллом, выходившим из церкви Святого Михаила, однако я счел за благо промолчать.

Прежде всего мы отправились в «Девичью голову». Двери трактира были закрыты, а ставни на окнах опущены. Мы постучали. Слуга, чуть приоткрыв входную дверь, подозрительно уставился на нас. Я попросил позвать мастера Теобальда. Когда тот явился, глаза у него буквально на лоб полезли от изумления при виде наших небритых лиц и простых грязных рубах. Пришлось объяснить ему, что мы находимся в лагере повстанцев, но получили дозволение посетить город.

Мастер Теобальд пригласил нас в трактир, непривычно тихий и безлюдный.

— Мне очень жаль, что вас довели до подобного состояния, мастер Шардлейк, — вздохнул он, разведя руками. — Но сейчас у вас появилась возможность спастись. Если вы покинете город через западные ворота, констебли вас не остановят. Многие богатые горожане уже дали деру, — сообщил он, понизив голос.