А потом что-то большое, четвероногое на мгновение ступило между мной и одной из трубок. Темнопес оказался здоровенным зверем — возможно, крупной немецкой овчаркой, и она словно нарочно постояла на месте, демонстрируя свои размеры, прежде чем снова раствориться в темноте.

Я стоял, выставив перед собой обрез, и сильно жалел о том что у меня нет с собой сломанного Инари жезла. В качестве оружия я бы предпочел его, а не этот чертов дробовик. Без жезла, помогавшего мне фокусировать разрушительную энергию огня, я не осмеливался использовать против нехороших парней свою магию, особенно в замкнутом пространстве убежища. Впрочем, может, оно и к лучшему. Боюсь, свою квоту на поджоги общественных зданий на эту неделю я уже исчерпал.

Я не видел больше ничего, но понимал, что там кто-то таится. Поэтому я опустил веки, не зажмуриваясь окончательно, и сосредоточился, прислушиваясь. Я уловил слабое дыхание, но ничего больше.

Черт, плохо старался. Я опустил обрез, расслабил плечи и попробовал еще раз. Звуки дыхания сделались громче, отчетливее, и я разобрал несколько отдельных источников этих звуков. Еще через секунду я расслышал слабый ритмичный стук — биение сердца. Сердец. Стук сливался в нестройный хор, но мне удалось выделить две группы. В одной стук раздавался чаще, легче — сердца меньшего размера, должно быть, собачьи. Таких обнаружилось четверо. Другие точно принадлежали людям: пять сердец бились в свирепом адреналиновом угаре — обладатели их прижались к стенам по обе стороны от двери в коридор, вне поля зрения, но менее чем в двадцати футах от меня.

А из дальнего конца помещения до меня донеслись шаги — медленные, осторожные. Они почти бесшумно приближались по каменному полу, и в свечении одной из моих трубок возникла темная, несомненно женская фигура.

И ни звука сердцебиения от нее не доносилось.

Мавра.

Появились темнопсы, окружив вампира размытыми в полумраке силуэтами. Сердце мое сжалось от нехороших предчувствий, и я мотнул головой, стряхивая концентрацию. Подняв обрез, я поднялся на ноги и попятился назад.

И снова этот негромкий, издевательский смех нарушил тишину подвала.

— Проблема, — бросил я через плечо. — Пять ренфилдов, по меньшей мере пять псов, и Мавра не спит.

— Разумеется, — произнес сухой, словно пыльный голос Мавры. — Я ждала тебя, Дрезден. Мне кое-что хотелось у тебя спросить.

— Да? — удивился я. Повернувшись к Кинкейду, я чуть слышно спросил: — Долго еще?

Кинкейд пригнулся и подобрал с пола свою пику.

— Секунд тридцать, — буркнул он, на мгновение повернувшись ко мне.

— Забираем детей — и уносим ноги! — шепнул я.

— Я тобой давно уже восхищаюсь, Дрезден, — снова послышался Маврин голос. — Я видела, как ты своей волей останавливаешь пули в полете. Я видела, как ты останавливаешь ножи, и клыки, и когти, — она сделала жест рукой. — Вот мне и хочется узнать всего одно: как выстоишь ты против своего же излюбленного оружия.

И сразу же из-за двери, заслонив от меня Мавру, выступили в коридор двое ренфилдов. Оба держали в руках по длинной металлической штуковине, у обоих торчали из-за плеч какие-то округлые металлические предметы. На концах металлических трубок заплясали голубые огоньки зажигания, и я понял, что это такое.

Оба ренфилда как по команде подняли огнеметы и залили узкий коридор морем огня.

Рявкнул дробовик — не знаю, правда, сознательно ли я нажал на спуск или просто дернулся от неожиданности. Нехорошие парни находились от меня на расстоянии футов двадцать — отменная дистанция для рассеивания картечи. Если бы я целился по-настоящему, наверное, мне удалось бы уничтожить одного из двух. Однако основная часть заряда прошла между ними, хотя, судя по тому, как дернулись и скорчились оба, некоторая часть картечин им все-таки досталась. А может, это они от грохота. Огонь неуверенно вырвался из жерл огнеметов и обрызгал пол, стены, потолок коридора горящими шарами — судя по всему, комками смеси бензина и нефтяных сгустков, самодельным напалмом. Воздух в подвале разом сделался из холодного обжигающе-горячим. Даже этот не то, чтобы слишком удачный залп почти лишил мои легкие кислорода.

Оба ренфилда, ничем не примечательные мужчины в оборванной одежде — только глаза у них горели диким, фанатичным огнем — помедлили секунду-другую, прежде чем расставили ноги пошире и прицелились еще раз. Всего секунду, но и ее хватило, чтобы спасти мою жизнь. Я бросил дробовик, перехватил посох правой рукой и встряхнул браслетом-оберегом. Потом сосредоточил все свои подогретые паникой эмоции в один заряд — и швырнул его вперед стеной энергии.

На этот раз ренфилды пальнули как надо. Огонь ударил из жерл мощной струей, не хуже водяного потока из пожарного рукава. Я остановил этот ревущий огненный шторм своим щитом… вот только щит этот никогда не рассчитывался на то, чтобы останавливать пламя. Вообще-то он неплохо защищает от материальных предметов, и за свою карьеру чародея я справлялся с его помощью с разными штуками, от пуль и до сошедших с ума лифтовых кабин. Остановить-то он огонь остановил, но жар его передался через браслет прямиком мне в руку. Несколько галлонов напалма размазались по щиту, продолжая пылать ослепительно-ярким огнем.

Это было больно. Боже, как больно! Первыми это ощутили пальцы левой руки, потом ладонь, вся кисть, запястье — все за какую-то секунду. Если вы никогда не обжигались как следует, вам не понять, каково мне приходилось. И миллион осязательных нервов в кончиках моих пальцев разом послали полные паники сигналы моему мозгу. Казалось, рука моя просто взорвалась и превратилась в сгусток пульсирующей боли.

Я отдернул руку, ослабив концентрацию воли, и щит начал подаваться. Мне пришлось стиснуть зубы и снова выбросить руку вперед, вновь укрепив щит. Все же я медленно, маленькими шажками пятился назад, почти ослепленный болью, из последних сил не давая щиту развалиться.

— Десять секунд! — крикнул Кинкейд.

Я увидел, как на левой руке вспухают волдыри от ожогов. Пальцы против воли скрючились. Они казались тоньше, словно вылепленные из тающего воска, и из-под плоти проступили тени костей. Щит все слабел. Боль усиливалась. Я стоял у нижней ступени, и пустое пространство между мной и дверью казалось никак не меньше мили.

Не было у меня этих десяти секунд.

Я сосредоточился, присовокупил к своим эмоциям — страху, ярости — еще и эту багровую боль, и обратил все это в новый заряд энергии. Потом послал ее в посох, и вырезанные на нем руны разом засияли ослепительным светом. В нос ударил запах горелой древесины, и когда посох готов был уже рассыпаться пеплом, я выкрикнул: — Ventas servitas!

Энергия, которую я накачал в посох, выметнулась из него невидимой змеей. Щит рухнул, и почти сразу же по лестнице с визгом слетел ураганный вихрь. Он закрутил полы моей старой ветровки, он захлопал ими как флагом, а потом подхватил горящий напалм и швырнул его обратно, добавив ему воздуха для лучшего сгорания.

Огонь обезумел. Он слизнул плесень со старых камней, сгладил трещины в полу; напитанные влагой камни трескались и плевались паром.

Еще мгновение я видел ренфилдов, продолжавших поливать коридор огнем. Они завизжали, но Мавра выкрикивала им команды стоять на месте. Они повиновались, и это убило их. Напалм накатил на них, и оба исчезли в клубящемся пламени.

То, что осталось лежать на полу после того, как огонь схлынул, ни капельки не напоминало человеческие останки.

Я не ослаблял напора воли, гнавшего огонь все дальше, вглубь кладовой, заливая ее смертоносной оранжевой рекой, оставляя там только почерневшие угли. Еще несколько полных боли секунд я поддерживал ветер, потом силы мои иссякли, и руны на посохе померкли. Боль захлестнула меня с головой, я даже ослеп от боли.

— Чародей! — взвыла Мавра полным змеиной злобы голосом. — Чародей! Чародей! Убейте его! Убейте их всех!

— Подберите его, — рявкнул Кинкейд. Я почувствовал, как Мёрфи подхватывает меня под руки и тащит меня прочь от огня. Зрение мое понемногу прояснялось, и сквозь багровую пелену я увидел, как обугленная, мало напоминающая человека фигура вынырнула из огня и замахнулась на Кинкейда топором. Наемник вонзил пику ему в грудь, остановив в какой-то паре футов от себя. Еще одна фигура показалась из дыма; в руках у этой виднелся дробовик. Послышался грохот, огненная струя вырвалась из спины пронзенного пикой ренфилда и ударила в лицо второму. Кинкейд выдернул пику из не подававшего признаков жизни ренфилда, а второй тем временем слепо оглядывался по сторонам и в конце концов уставил дробовик в более-менее верном направлении.