— Леди сидхе, призрачная смерть, — пробормотала Молли. — Теперь повышенная в звании до леди сидхе, безумной призрачной смерти.

Леанансидхе оскалила острые клыки в улыбке, похожей на лисью.

— Милая детка. Такой потенциал. Мы побеседуем с тобой, когда все это закончится.

Я испепелил Леа взглядом; ее это, правда, нимало не смутило.

— Ладно, ребята. Согласно плану, я буду там, где горячее всего. И если кто из вас будет ранен или падет, я вас там не брошу. — Я продолжал пристально смотреть на крестную. — Все, кто идет со мной, вернутся обратно, живыми или мертвыми. Я верну всех домой.

Леа отстала на несколько шагов и вопросительно посмотрела на меня. Потом прищурилась.

— Если они все смогут выйти из этого сами, — сказал я, — мне кажется, это будет куда удобнее, чем если не смогут. Правда ведь, крестная?

Она закатила глаза.

— Невозможное дитя, — сказала она, однако в уголках ее губ угадывался намек на улыбку. Она чуть склонила голову — как фехтовальщик, признающий туше. Я поклонился в ответ: я решил, что разумнее не задевать ее Эго сильнее, чем я это уже сделал.

— Будьте осторожнее, разговаривая с ней, — посоветовал я остальным. — Не предлагайте ей ничего. И не принимайте ничего от нее, даже мелочей, ибо даже безобидные на вид вещи могут впоследствии обернуться против вас. Слова у сидхе обладают реальной силой, а эта женщина — одно из самых опасных созданий во всей Феерии. — Я почтительно склонил перед ней голову. — К счастью для нас. Я думаю, еще до рассвета мы все будем благодарны тому, что она с нами.

— О, — пробормотала Леа, расцветая на глазах. — Пустяки, конечно, но… Надо же, как вырос ребеночек.

— Da, — жизнерадостно согласился Саня. — Я благодарен тому, что она здесь. Впервые в жизни еду на лимузине. Мне уже нравится. И если леди сидхе, безумная призрачная смерть может служить правому делу, мы, носители Мечей, — он сделал паузу, чтобы улыбнуться, — все трое носителей, — еще пауза и улыбка, — примем ее помощь.

— Ты так обаятелен, о рыцарь Меча, — отозвалась Леа, улыбаясь еще более обворожительно, чем Саня. — Мы все так милы нынче. Прошу тебя, не сомневайся в том, что, буде один из Мечей вдруг уронят или утеряют каким-то иным способом, я сделаю все, что в моих силах, чтобы вернуть его.

— Саня, — вмешался я. — Будьте добры, заткнитесь.

Он раскатисто засмеялся, поправил на плече ремень от дробовика и действительно промолчал.

Я еще раз сверился с записями моей матери и кивнул — мы подошли к основанию Пьяного Холма.

— Ладно, ребята. Первый переход. Простая прогулка по тропе вдоль речки. Да, не рехнитесь, если вдруг заметите, что вода течет вверх по склону. — Я всмотрелся в воздух над холмом и сосредоточился.

— Что ж, — произнес я скорее себе самому. — А воооооот и мы. Aparturum!

Первый отрезок пути не отличался особой сложностью: прогулка по лесной тропе до текущей задом наперед реки привела нас к менгиру — большому, поставленному вертикально камню (это я для тех, кому надо объяснять, что такое менгир). Я нашел на камне знак — вырезанную пентаграмму вроде той, что я ношу на шее. Вырубали его каким-то маленьким долотом или чем-нибудь в этом роде, и вышел он чуть кривоватым. Это сделала моя мать, чтобы обозначить место перехода.

Я провел по пентаграмме пальцами. Как и мой оберег на цепочке, как и камень, она являлась наглядным доказательством маминого существования. Она действительно жила, и даже если у меня самого не сохранилось о ней никаких воспоминаний, этот невинный маленький значок лишний раз это доказывал.

— Это моя мать вырезала, — тихо произнес я.

Я не смотрел на Томаса, но буквально ощущал его внезапно возросший интерес.

Он помнил ее больше, чем я, но ненамного. Вполне возможно, по части нехватки родительской ласки он переплюнул даже меня.

Я отворил портал на новую Тропу, и мы оказались в пересохшем русле с каменными стенками, тянувшемся параллельно глубокому каналу — возможно, раньше здесь текла вода, но сейчас его забило песком. Было темно и холодно; небосвод сплошь усыпали звезды.

— О'кей, — объявил я. — А теперь пошли.

Я засветил талисман и возглавил отряд. Мартин всматривался в небосвод.

— Гм. Какие созвездия… Где мы?

Я вскарабкался по пологому склону, состоявшему из камня и рыхлого песка, и окинул взглядом бело-серебряную в лунном свете пустыню.

— В Гизе, — ответил я. — Вон там желающие могут разглядеть сфинкса, но экскурсовод из меня никудышний. Идем.

От пересохшего оврага до пирамид было мили две или три, все по песку. Я по-прежнему шагал впереди, перейдя на расслабленную, чуть шаркающую трусцу. Насчет жары мы могли не переживать: близился рассвет, и через час это место обещало превратиться в огромную сковородку на плите, но к тому времени мы должны были уже переместиться дальше. Амулет матери вывел меня прямиком к подножию меньшей и самой потрепанной временем из трех пирамид. Нам пришлось подняться на три яруса, откуда открывался портал на следующую Тропу. Я задержался, чтобы предупредить остальных насчет того, что мы перемещаемся в очень жаркое место, где надо беречь глаза, отворил проход и мы двинулись дальше.

Мы вышли из портала на равнину у подножия огромных пирамид, только не каменных, а из гладкого, отполированного хрусталя. Неестественно большое солнце висело в небе прямо у нас над головами, и свет, отражаясь от хрустальной поверхности земли, преломляясь в пирамидах, больно резал глаза.

— Держитесь подальше вот от тех лучей, — посоветовал я, махнув рукой в направлении нескольких лучей, столь ярких, что по сравнению с ними лазеры Звезды Смерти показались бы чахлыми дилетантами. — Их жара хватит, чтобы расплавить металл.

Я вел свой отряд дальше, вокруг подножия пирамиды, в узкий коридор с… нет, не тенью, и все же света здесь было чуть поменьше. Мы шли так, пока не дошли до следующей вехи — на безупречно-гладкой поверхности пирамиды зияла ниша размером с большой кулак. Там я повернул под прямым углом направо и принялся считать шаги. Очень действовал на нервы свет. Не жар, а именно какой-то запредельный избыток света, от которого начинала поджариваться кожа.

Досчитав до пятисот, я остановился перед очевидным отклонением от нормы: обыкновенным неровным валуном на гладкой хрустальной поверхности. На камне виднелось примитивное изображение человеческого лица.

— Здесь, — произнес я, и моему голосу вторило странное, неестественное эхо, отразившееся непонятно от чего.

Я открыл новый портал, и из полной света пустыни мы шагнули в зябкий туман и разреженный горный воздух. В лицо ударил холодный ветер. Мы стояли на вымощенном каменными плитами дворе. Окружавшие его стены потрескались и во многих местах обвалились; крыша над головами отсутствовала как класс.

Мёрфи запрокинула лицо к небу, где сквозь туман слабо просвечивали звезды, и тряхнула головой.

— Где мы теперь?

— Мачу-Пикчу, — ответил я. — Воду кто-нибудь захватил?

— Я, — хором откликнулись Мёрфи, Мартин, Саня, Молли и Томас.

— Ну, — добавил Томас. — Раз так, я делиться не буду.

Я чувствовал себя дурак дураком.

Саня фыркнул и протянул мне флягу. Я состроил рожу Томасу, сделал несколько глотков и вернул флягу. Мартин дал Сьюзен напиться из своей фляги, после чего убрал ее обратно в карман. Я потащился дальше. От одного края Мачу-Пикчу до другого идти всего ничего, но всю дорогу в гору, а подъем в Андах — совсем не то же, что подъем в Чикаго.

— Хорошо, — объявил я, остановившись у большого кургана, напоминавшего (если прищуриться как следует) ступенчатую пирамиду. Ну, или абсурдно большой свадебный пирог. — Когда я открою этот портал, мы окажемся под водой. Плыть нам всего десять футов, но в темноте. За следующим порталом уже Мексика. — Я ругал себя на чем свет стоит за то время, что мы потеряли в царстве Эрлкёнига. — Шнур альпинистский есть у кого-нибудь?