— Боб, — произнес я как мог рассудительно. — В настоящий момент меня совершенно не интересуют стриптизерши. Меня интересует Мавра.

— Ну… Да, конечно, босс. Э… да, я вижу этот молоток у тебя в руке. И чего это у тебя пальцы побелели? И взгляд какой-то такой?

— Ничего, — заверил я его. — Сейчас мне полегчает. Еще как полегчает.

— Ха, — не очень убедительно хохотнул Боб. — Ха-ха. Ха. Смешно, Гарри.

Я поднял молоток.

— Боб, — сказал я. — Ну-ка убирай свою потустороннюю задницу из черепа. Возвращайся в Мистера. И марш на улицу, и чтобы ты нашел мне Мавру до полуночи, а не то я разнесу этот твой гребаный череп в труху, ясно?

— Но я устал, и на улице дождь, и я не знаю…

Я занес молоток и сделал шаг вперед.

— Эк!.. — поперхнулся Боб. Облачко оранжевого света поспешно вынырнуло из черепа и устремилось обратно вверх по лестнице. Я поднялся на несколько ступенек и проследил за тем, чтобы оно втянулось в ухо Мистеру. Я отворил им дверь, и кот исчез на улице.

Я запер дверь и нахмурился. Мысли мои роились в голове в полном беспорядке, хотя в панику я пока не ударялся. Я ощущал кое-что, чего не испытывал раньше — этакую горечь во рту, которая время от времени проваливалась вниз, к самому желудку.

Злость и страх — к этим-то чувствам я привык давно. В конце концов, обе эти эмоции не раз спасали мне жизнь. Но это ощущение было другим — оно напоминало переживания за Мистера, когда я посылал его с Бобом, но потише, зато навязчивее, и оно не слабело от минуты к минуте.

Я решил, что это тревога за Томаса. Черт, ведь до нынешнего утра в жизни моей не было никого — ну, кроме нескольких совсем уже закаленных друзей, нескольких знакомых по профессии, кота, да еще одного-двух заклятых врагов, навещавших меня едва ли не чаще, чем друзья. Но теперь у меня отыскался брат. Родная кровь, как сказал бы Эбинизер. И это меняло положение вещей.

Я привык заботиться о себе сам — ну, не то, чтобы мои друзья никогда не помогали мне, но в основном я действовал все-таки в одиночку… если не считать, конечно, целой толпы мыслей, каждая из которых уже запросто могла вогнать в депрессию. Чего стоит хотя бы мысль о могиле с беломраморным надгробным камнем, ожидавшей меня уже пару лет на кладбище Грейсленд — враг, подаривший мне ее, уже умер, от чего могила никуда не делась и была готова принять меня. Или мысль о том, что мое полное неумение устроить личную жизнь сохранит мой статус холостяка как минимум еще на несколько десятков лет. Или мысль о том, сколько нехороших парней с радостью разделалось бы со мной, и сколько недель пройдет, прежде чем кто-нибудь заметит мое отсутствие…

И еще мысль о старости. Одинокой. Среди чародеев не редкость жить больше трех столетий, но рано или поздно время все-таки берет свое. Рано или поздно я стану старым и слабым… возможно, уставшим от жизни. Умирающим. И у меня не было никого, кто разделил бы это со мной, или хотя бы держал мою руку в минуту душевной слабости.

Каким-то простым, но совершенно непостижимым для меня образом наличие в моей жизни Томаса все это меняло. Кровь в его жилах было сродни моей, и знание этого создавало между нами крепкую связь, какой я не испытывал никогда прежде. Даже сердце начинало биться чуть сильнее при мысли об этом.

Однако сколько бы счастья я ни испытывал про мысли о том, что у меня отыскался брат, я был бы идиотом, не осознавай я и оборотной стороны медали.

После стольких лет одиночества у меня появился брат.

И я запросто могу потерять его.

Чем больше я об этом думал, тем больнее становилось при мысли об этом. Похоже, я начал понимать, что это такое — тревожиться за близких.

Я захлопнул люк в мастерскую и прикрыл его ковром. Потом пошарил в кухонном шкафу, пока не нашел пузырек с аспирином. Щен следовал за мной по пятам и нападал на шнурки от моих башмаков, стоило мне остановиться. Я отвинтил крышку, прожевал три таблетки и проглотил, не запивая. Я слышал, это вредно для желудка, зато лучше усваивается.

Я поморщился, снова потер виски и попытался обуздать шквал эмоций. Мне предстояло заниматься делом, и если я хотел остаться живым, голова должна была оставаться ясной. Первым делом я произвел инвентаризацию проблем.

Множественные мелкие травмы и отчаянная головная боль от удара Инари.

С одной стороны от меня скрывался загадочный автор немного неповоротливых, но все же смертоносных заклятий.

С другой — кровожадный вампир и его шайка головорезов.

Ну и не стоило забывать, конечно, о спокойном, невозмутимом наемнике, который собирался убить меня, если я не расплачусь с ним… и представления не имел пока, откуда взять деньги.

Ничего положеньице. И ведь это еще только утро. Как-то я сомневался, чтобы по мере приближения к вечеру я чувствовал себя бодрее. Из всего этого следовало, что умнее всего было бы навалиться на проблемы прямо сейчас, безотлагательно, пока голова еще не совсем отупела.

И, кстати, стоило пошевелиться, пока нехорошие парни не собрались и не пришли опять по мою душу.

Черт. Еще бы мне знать, куда мне двигаться…

И еще бы не это противное ощущение того, что я, возможно, уже опаздываю.

Я подождал на стоянке у управления чикагской полиции, пока приехала из спортзала Мёрфи. Она явилась на мотоцикле, во всем положенном снаряжении: тяжелые башмаки, черный шлем, темная кожаная куртка. Она заметила мою машину и свернула на свободное место рядом со мной. Движок ее мотоцикла испустил довольный львиный рык и стих.

Мёрфи соскочила с седла и сняла шлем. Потом тряхнула головой, рассыпав золотые волосы — очень, надо сказать, милое зрелище.

— Доброе утро, Гарри.

При звуках ее голоса щенок забарахтался у меня в кармане. Наконец, ему удалось выставить мордашку наружу и уставить ее, счастливо ухмыляясь, в направлении Мёрфи.

— Доброе, — откликнулся я. — Вид у тебя ничего, бодрый.

— Вполне, — согласилась она, потрепав щена по голове. — Иногда я забываю, как это здорово — проехаться на мотоцикле.

— Девушки вообще это любят, — заметил я. — Ну там, мотор рычит, и все такое.

Голубые глаза Мёрфи возмущенно вспыхнули.

— Свинья. Тебе ведь доставляет удовольствие видеть во всех женщинах только демографические единицы, да?

— Я не виноват, Мёрф, в том, что женщинам нравятся мотоциклы. В сущности, это ведь большие вибраторы. С колесами.

Она попыталась было сохранять сердитый вид, но против воли хихикнула и тут же расцвела в широкой улыбке.

— Ну ты и извращенец, Дрезден, — она пригляделась ко мне и нахмурилась. — Что-то не так?

— Так, заработал колотушек немного вчера, — кивнул я.

— Я ведь видела тебя поколоченным раньше. Что-то еще.

Мёрф знает меня слишком давно.

— Личные дела, — вздохнул я. — Пока не могу рассказать.

Она кивнула и промолчала.

Пауза затянулась, и я нарушил ее первым.

— Я тут узнал, что у меня, возможно, есть семья.

— О… — она нахмурилась, но по-дружески, заботливо, а не как недовольный коп. — Ну, не буду давить. Если сам захочешь поговорить об этом…

— Не сейчас, — сказал я. — Не сегодня утром. У тебя есть еще время перехватить завтрак со мной?

Она покосилась на часы, потом на зрачок камеры видеонаблюдения, потом — предостерегающе — на меня.

— Это о том деле, что мы с тобой обсуждали?

Ну да… У стен есть уши. Она права, говорить лучше иносказательно.

— Угу. Надо бы нам встретиться с еще одним специалистом по решению проблем, чтобы обсудить ситуацию.

Она кивнула.

— Получил информацию?

— Типа того, — кивнул я.

— Что ж. Ты ведь знаешь, как я жду не дождусь семейного пикника, но пару минут как выкрою. Где ты хотел поесть?

— МДО.

Мёрфи вздохнула.

— Моя талия ненавидит тебя, Дрезден. И задница.

— Подожди, пока она не усядется в мою шикарную тачку.

Мы забрались в машину, и я сунул щена в коробку на месте заднего сиденья, в которую предварительно напихал валявшихся на полу салона тряпок. Он принялся сражаться с носком. Мне показалось, носок побеждает. Мерфи наблюдала за этим со счастливой улыбкой.