Пока он докладывал, из-за угла разбитой стены выскочил другой Страж, нацелил свой посох куда-то вверх и выкрикнул слово заклинания. Послышалось басовитое гудение, блеснула вспышка, и иссиня-белая вспышка молнии, сорвавшись с конца посоха, ударила в склон примерно в том месте, откуда слышались выстрелы. Здоровенный валун, в который она угодила, рассыпался фонтаном каменных брызг — сквозь выставленную Люччо завесу это выглядело довольно странно.

— Осторожно! — крикнул Рамирес. — Они захватили двоих ребят!

Тот, второй Страж испуганно покосился на него и тут же нырнул в укрытие: со склона снова открыли стрельбу. Он испустил короткий, сдавленный вскрик и схватился за ногу. Одна из лежавших недалеко от него учениц тоже охнула, и щека ее окрасилась кровью.

— Черт, — зарычала Люччо. Она остановилась, подняла другую руку, и висевшее в воздухе марево сгустилось, переливаясь красками как эти декоративные масляные светильники.

Частые очереди сменились одиночными выстрелами: завеса мешала нападавшим прицеливаться. С каждым выстрелом подростки вздрагивали и охали.

— Курсантам лежать! — громко скомандовала Люччо. — Не шевелитесь. Не шумите, чтобы не выдать своего положения противнику.

Пули ударили в землю у самых ее ног: уж ее-то голос неприятель точно слышал. Она не пошевелилось, хотя лицо ее покрылось капельками пота. Впрочем, возможно, это просто от усилий, которых требовало от нее маскирующее заклятие.

— Дрезден, — бросила она мне сквозь зубы. — По нам стреляет только один из них. Прижимает нас к земле, пока остальные отходят с пленными. В первую очередь мы должны защитить ребят, и мы не можем помочь раненым, пока по нам стреляют.

— Подержите еще завесу, прикройте их, — отозвался я, и новая пуля тут же осыпала меня землей. Я благоразумно шагнул в сторону. — Стрелком я займусь.

Она кивнула, и во взгляде ее мелькнуло что-то, напоминающее уязвленную гордость.

— Только быстро. Я долго не продержусь.

Я кивнул в ответ, посмотрел вверх по склону — и отворил Взгляд.

Наведенная Люччо завеса исчезла, словно ее не было. Теперь я видел склон весь до мельчайшей детали — и это при том, что на картину накладывались все отпечатки магии и эмоций, что случились здесь за много лет. Таковы уж побочные эффекты моего Взгляда: я видел отметину на склоне, где девушка, что лежала теперь, скорчившись и дрожа от попадания пули, попала под огонь; место, где больше ста лет покончил с собой безнадежно пристрастившийся к опиуму старик, и где до сих пор блуждала по ночам его неприкаянная тень.

И я видел небольшой сгусток темноты, сотканной из эмоций разгоряченного боем вурдалака.

Запомнив это место, я убрал Взгляд и бросился вверх по склону, виляя из стороны в сторону. Попасть в такую мишень чертовски нелегко, даже если она неуклонно приближается к тебе — а мне очень не хотелось, чтобы меня подстрелили, даже при скрывавшей меня до поры завесе Люччо. Бежать вверх по неровному склону тяжело, но дневная жара еще не началась, к тому же я регулярно занимаюсь бегом… вот только бегать я обыкновенно предпочитаю от нехороших парней, а не в их сторону.

Стрельба продолжалась, но пули пока ложились довольно далеко от меня. Я бежал, не сводя взгляда с той точки на склоне, где лежал в укрытии стрелявший вурдалак. До сих пор завеса мешала мне разглядеть его; впрочем, окажись это по-другому, и это означало бы либо то, что я вышел из зоны ее действия, либо то, что она вообще исчезла — а значит, что и я представляю для вурдалака легкую цель. Надо было подобраться ближе. Я не захватил с собой ни жезла, ни посоха, что изрядно ограничивало радиус эффективного действия моей магии и ее точность. Удерживать защитное поле и атаковать одновременно с этим я тоже не мог. У меня в распоряжении имелась только одна попытка.

Я бежал, смотрел на склон и накапливал энергию для удара.

Завеса исчезла, когда я огибал очередной куст.

Вурдалак хоронился за валуном ярдах в двадцати выше по склону от меня. Лицо его почти не отличалось от человеческого: ну конечно, ему приходилось сохранять человеческий облик, поскольку пользовался он людским оружием — гребаным «Калашниковым». Слава Богу. Этот автомат вынослив и неприхотлив, но для снайперской стрельбы подходит не ах как. Окажись у него в руках что-либо с большей кучностью стрельбы, и он мог бы нанести нам гораздо больше урона.

Я держался чуть в стороне от линии огня, а вурдалак, прищурившись, наводил мушку на цель, поэтому тот засек меня боковым зрением, когда дистанция между нами сократилась до минимума. Ему потребовалось не меньше секунды, чтобы идентифицировать меня как угрозу и двинуть стволом автомата в мою сторону.

Это подарило мне необходимое время. Я выбросил правую руку вперед и выкрикнул: — Fuego!

Огонь вырвался из моей руки не узким лучом сфокусированной энергии, но ревущим потоком — как вода из поливального шланга. Чертова уйма огня, гораздо больше, чем я ожидал. Огонь ударил точно в вурдалака, воспламенив траву вокруг него — преимущественно, на склоне над его убежищем. Рев пламени сменился отвратительным воплем, а потом наступила тишина, и только клубы черного дыма поднимались над местом, где он только что лежал. Впрочем, и их почти сразу же разогнал легкий ветер, предвестник дневной жары.

Вурдалак, теперь уже в своем истинном облике, лежал навзничь на обугленной земле. Осталось, правда, от него не слишком много, практически только неприятно потемневший скелет, только на одной ноге сохранилось еще некоторое количество мускулов, и она продолжала конвульсивно дергаться. Даже так эта тварь умерла еще не совсем. Не могу сказать, чтобы это меня удивило. По опыту я знаю: все, что делают вурдалаки, в той или иной степени омерзительно. Вряд ли стоило ожидать от них, чтобы они хотя бы умирали красиво.

Удостоверившись, что этот вурдалак уже не встанет, я внимательно осмотрел склон на предмет любых признаков жизни, но не обнаружил ничего. Тогда я повернулся и начал спускаться в лагерь.

Люччо с головой ушла в оказание помощи раненым. Трое получили пулевые ранения, несколько других — включая одного взрослого Стража — были ранены осколками камня и острыми щепками от мебели.

Ко мне сразу же бросился Рамирес.

— Ты его убрал? — взгляд его метнулся мне за спину, на черневшее посередине склона пятно и продолжавшие еще дымиться кусты. — Ага, мог и не спрашивать.

— Типа того, — подтвердил я. — Ты сказал, они захватили двоих наших?

Он кивнул, и лицо его потемнело.

— Ужасную Двойню. Они ушли на гору поискать место для занятия. Наверное, хотели покрасоваться.

— Шестнадцать, — пробормотал я. — Господи.

Рамирес поморщился.

— Я кричал им, чтобы они вернулись, и тут из кустов выскочили вурдалаки и схватили их, а еще трое гадов, оказывается, пробрались в старую кузницу и открыли огонь.

— По следу идти умеешь? — спросил я его.

— Я думал, это вашего англосаксонского брата учат всем этим бойскаутским штучкам. Я рос в Эл-Эй.

Я резко выдохнул, пытаясь прочистить мозги.

— Люччо занята. Раненых много. Значит, за двойняшками некому идти, кроме нас двоих.

— Придется, блин, — буркнул Рамирес. — Как?

— У тебя пленные есть?

— Двое, которых я не добил.

— Вот мы их и допросим.

— Думаешь, они выдадут своих дружков?

— Если поверят, что это спасет им жизнь? — хмыкнул я. — Быстрее быстрого.

— Вот хорьки, — поморщился Рамирес.

— Такова уж их натура, дружище, — сказал я. — Глупо ненавидеть их за это. Лучше радуйся, что мы можем использовать это во благо. Идем.

Вурдалаки лежали, припорошенные светло-серой пылью, тонкой как детская присыпка — всем, что осталось от испепеленных Рамиресом стены, их спутника, а также правых руки и ноги одного из оставшихся в живых. Раненый вурдалак, тело которого под воздействием шока вернулось в естественное состояние, лежал, хрипя и плюясь пылью. Второй, лежавший рядом, сохранил более-менее человеческую внешность и в одеянии из оборванных тряпок песчаного цвета напоминал персонажа из «Лоуренса Аравийского». В нескольких футах от них лежал на земле еще один «Калашников», на который наступил ногой Билл Майерс, молодой Страж, стволы дробовика которого целились в голову оставшемуся целым вурдалаку.