Секунду-другую Гард молча смотрела на меня.

— Все в порядке, — произнесла она наконец.

Хендрикс сунул в пистолет свежую обойму, щелкнул затвором, дослав патрон, и выразительно подержал его несколько секунд дулом в мою сторону. Потом встал, одернул плащ и шагнул в мою сторону.

Хендрикс ниже меня ростом, что исключает у меня проблему комплекса неполноценности. С другой стороны, силищи у него достаточно, чтобы перешибить меня кулаком пополам, и мы оба это понимаем. Он остановился в футе от меня, сунул пистолет в карман и оглянулся на Гард.

— Буду за дверью, буркнул он.

— Майкл, — произнес я. — Пожалуйста.

Он встал, сунул кинжал в ножны и следом за Хендриксом вышел на улицу. Оба шли, старательно сохраняя дистанцию — ни дать, ни взять два пса, которые еще не решили, драться им или нет. Я закрыл за ними дверь и повернулся к Гард.

— Дайте мне то, что нужно для того, чтобы найти и допросить Торелли.

Она покачала головой.

— Я могу дать вам его домашний адрес, местоположение принадлежащей ему недвижимости, точки, которые он регулярно посещает, известных мне помощников, но ни в одном из этих мест вы его не найдете. Он слишком долго в этом бизнесе, чтобы совершить такую ошибку.

— Ох, да ладно вам, — я закатил глаза. — У вас наверняка хранятся где-то образцы крови или волос всех ваших сотрудников. Дайте мне те, что принадлежали Торелли.

Гард смотрела на меня с лицом, непроницаемым как у игрока в покер.

— И да, кстати, — добавил я, — Дайте мне еще образцы Марконе. Если я подберусь достаточно близко, это поможет мне отыскать его.

— Мой работодатель хранит их, соблюдая строжайшие меры безопасности. Он единственный, кто имеет к ним доступ.

Я фыркнул.

— Тогда дайте мне образцы из второго комплекта.

— Второго комплекта?

— Ну, того, который храните вы. Того, о котором не знает Марконе.

Гард отбросила с щеки прядь волос соломенного цвета.

— С чего вы взяли, что у меня есть такие образцы?

Я блеснул зубами.

— Вы же наемник, Гард. Наемникам приходится быть более бдительными по отношению к своим нанимателям, чем к врагам, для борьбы с которыми их нанимали. Они предпринимают собственные меры предосторожности. Типа, персональная страховка. Даже если бы Марконе не держал собрания образцов, бьюсь об заклад, все равно это сделали бы вы.

Взгляд ее на мгновение скользнул к двери, потом вернулся ко мне.

— Давайте притворимся на минуту, что у меня есть такое собрание, — сказала она. — С какой стати я поделилась бы ею с вами? Вы отрицательно относитесь к бизнесу моего нанимателя и можете нанести ему катастрофический ущерб, окажись такие образцы в вашем распоряжении.

— Господи, ну и чувствительны же вы — с учетом того, какой катастрофический ущерб причиняет его бизнес ежедневно тысячам людей.

— Я всего лишь защищаю интересы моего нанимателя, — она блеснула зубами в ответной улыбке. — Почти как если бы я была наемником.

Я вздохнул и скрестил руки на груди.

— Что, если я возьму только образцы Торелли и Марконе?

— Значит, вы все еще сможете использовать это против Марконе в будущем.

— Если бы я хотел навредить Марконе, — возразил я, — мне всего-то достаточно было бы сидеть с упаковкой пива и пакетом крендельков и не мешать ему извиваться.

— Возможно, — признала Гард. — Поклянитесь мне, что вы не используете никаких других образцов, только Торелли и Марконе, и что вы не используете их для причинения какого-либо вреда, и что вы вернете их мне по первому требованию. Поклянитесь своей силой.

В сверхъестественном мире клятвы играют роль своего рода валюты. Они связывают человека не только теоретически, но и во многих других смыслах. Каждое нарушение обещания вызывает всплеск духовных энергий. Таким сверхъестественным созданиям, как сидхе, нарушенное обещание способно причинить чудовищную боль. Когда обещание нарушает чародей, тем более, если он клялся своей силой, результат возмущения иной: это уменьшает его магические способности. Не то, чтобы эффект был критическим — но стоит вам нарушить достаточно обещаний, и рано или поздно у вас не останется ничего.

С учетом того, насколько опасным сделался мир для чародеев за последние несколько лет, любой из нас был бы просто безумцем, рискуя своими способностями, а следовательно, и возможностью себя защитить. Даже малой их толикой.

Я расправил плечи и кивнул.

— Клянусь своей силой, что я буду соблюдать эти ограничения.

Гард прищурилась, слушая меня, и коротко кивнула. Потом сунула руку в карман — осторожно, чтобы не потревожить рану — и достала маленький серебряный ключ. Она протянула ключ мне.

— Юнион-Стейшн, камера двести четырнадцать. Все промаркировано.

Я протянул руку за ключом, но пальцы ее сжались на секунду.

— Не дайте ничему, что вам дорого, стоять прямо перед ячейкой, когда вы ее откроете.

Я заломил бровь и взял ключ.

— Ясно. Спасибо.

Она чуть натянуто улыбнулась мне.

— Не тратьте времени. Поезжайте.

Я нахмурился.

— Вы так переживаете за своего босса?

— Ни в коем случае, — ответила Гард, закрывая глаза и устало сползая на раскладушку. — Я просто не хочу оказаться поблизости в следующий раз, когда кто-нибудь явится вас убивать.

Машина Мёрфи выглядела так, словно она побывала в зоне боевых действий, и на снегу под ней темнели разноцветные потеки. В результате мы поехали на пикапе Майкла. Я сидел в кабине с Майклом, а Мыш разместился в кузове. Да, знаю, это небезопасно, но реальность была такова: двое мужчин нашего калибра и собака размером с Мыша просто-напросто не помещаются в кабине фордовского пикапа. А если бы и поместились, для кислорода бы там просто не осталось места.

Мыша, похоже, холод совершенно не беспокоил. Всю дорогу до Юнион-Стейшн он провел, выставив морду сбоку от кабины и счастливо высунув язык. Но, конечно, встречный ветер не отличался особой силой: в плохую погоду Майкл водит машину очень осторожно.

После того, как мы в третий или четвертый раз миновали машину, выехавшую на тротуар или уткнувшуюся в кювет, я перестал давить ногой на воображаемую педаль газа и понукать Майкла про себя, чтобы тот поспешил. Идти до Юнион-Стейшн пешком чертовски дольше, чем ехать с более чем уместной осторожностью.

Всю дорогу мы молчали. Поймите меня правильно: Майкл вовсе не трепло. Просто обычно у него всегда находится, что сказать. Он приглашает меня сходить с ним в церковь (чего я не делаю, если только кто-то или что-то за нами не гонится) или, как и положено гордому отцу семейства, рассказывает про проделки кого-нибудь из его детей. Мы обсуждаем Моллины успехи, или погоду, или спорт, или еще чего.

Только не в тот раз.

Может, он просто сосредоточен на дороге, убеждал я себя.

Въезд на вокзальную стоянку перегораживала снежная баррикада, оставленная только что проехавшей снегоуборочной машиной, но Майкл просто добавил немного скорости, и «Форд», пусть и по инерции, прорвался через этот барьер.

Фонари на стоянке не горели, а поскольку окна первого этажа оказались сплошь завалены сугробами, света внутрь почти не проникало. Многоэтажные стоянки выглядят угрожающе, даже когда вы можете их разглядеть. Однако когда в них царит абсолютный мрак, они выглядят даже еще более угрожающе — ну, за исключением небольших их участков, выхваченных из темноты светом фар.

— Ну, — заметил я, — по крайней мере, свободных мест здесь полно.

— Кому охота путешествовать в такую погоду? — хмыкнул Майкл. Он зарулил на ближайшее к нам свободное место, и пикап, скрипнув тормозами, остановился. Майкл вышел из кабины, вынул из нее большую спортивную сумку, в которой носит «Амораккиус» на людях, и закинул ремень на плечо. Я вышел, и Мыш тоже спрыгнул на землю из кузова. Пикап скрипнул и покачнулся на рессорах, освободившись от его веса. Я щелкнул карабином, пристегнув поводок к ошейнику, потом повязал ему на шею штуку вроде передника, на которой написано, что он собака-поводырь. Конечно, это ложь на голубом глазу, зато ходить так в общественных местах гораздо проще.