— Чародей Дрезден! — возмущенно вскинулся Кристос. — Сейчас не время и не место для ваших поджигательских бредней.

Его властность произвела на меня столь сильное впечатление, что я повысил голос.

— Верни ребенка, которого ты похитила у родителей, Арианна Ортега, воровка, или давай встретимся лицом к лицу согласно дуэльному кодексу.

По толпе собравшихся в зале чародеев пробежал ропот, и в наступившей тишине он казался раскатом грома.

— Чародей Дрезден! — возопил разъяренный Кристос. — Это посол народа, подписавшего Неписаный Договор, и ей гарантирован свободный проход, тем более что она находится здесь с миссией мира. Это возмутительно! — Он огляделся по сторонам и ткнул пальцем в группу людей в серых плащах, стоявших не так далеко от меня. — Стражи! Выведите этого человека из покоев!

Я покосился в их сторону. Стражи старой закалки, круче крутых, и все они меня, скажем так, недолюбливали. На меня смотрели шесть пар глаз, и доброты с милосердием в них виднелось не больше, чем в дуле пистолета.

Я услышал, как поперхнулась Молли.

Я посмотрел на них пристальнее.

— Вы действительно хотите этого, ребята? — спросил я у них по-английски.

Должно быть, это получилось более угрожающе, чем мне казалось, потому что они остановились, переглядываясь.

Я снова повернулся к помосту.

— Ну, воровка? — спросил я у вампира.

Арианна повернулась к Кристосу и мягко, даже печально улыбнулась ему.

— Прошу прощения за это недоразумение, чародей Кристос. Я не знаю точно, о чем идет речь, но совершенно очевидно, чародей Дрезден полагает, что сильно пострадал от моих собратьев. Прошу, не забывайте, что вольно или невольно, его чувства в немалой степени способствовали развязыванию этой войны.

— Приношу вам свои извинения в связи с его возмутительным поведением, — отвечал чародей Кристос.

— Ничего страшного, — заверила его Арианна. — В конце концов, я тоже потеряла в этом конфликте близких. Контролировать свои эмоции в таких случаях всегда очень трудно — особенно тем, кто молод. Это одна из проблем, которые нам предстоит преодолеть, если мы хотим вырваться из порочного круга насилия между нашими народами. Ветераны этой войны пережили ужасные эмоциональные страдания, как вампиры, так и чародеи. Я не обижена ни словами, ни поступками чародея Дрездена, и не виню его ни в чем. — Она повернулась ко мне, и голос ее сделался прямо-таки сочувственным. — Искренне заверяю вас, чародей Дрезден, в том, что прекрасно понимаю, какую боль вы сейчас испытываете.

Мне пришлось приложить все силы, чтобы не вскинуть жезл и не выжечь с лица графини это фальшивое сочувствие. Я лишь покрепче сжал свое оружие, чтобы удостовериться в том, что мои руки не предпримут ничего, не посоветовавшись предварительно со мной.

— Нам уже не вернуть наших любимых, которых забрала у нас эта война, — продолжала она. — Все, что мы можем сделать — это прекратить воевать, пока не пострадал еще кто-нибудь из наших любимых. Я здесь именно затем, чтобы предотвратить никому не нужные смерти, Дрезден. Вы наверняка способны понять, почему я делаю это.

Еще бы не понимать! Ей было мало просто убить меня. Она хотела прежде меня раздавить, насладиться моими мучениями. Стоит ей остановить войну подобным образом, и ее авторитет в сверхъестественном сообществе поднимется на невероятную высоту — а если при этом она нанесет удар мне, ее победа станет совсем уж элегантной.

Она снова улыбнулась мне, и на сей раз издевка в этой улыбке оказалась едва заметна; сомневаюсь, чтобы ее мог увидеть хоть кто-то: не более того, чем нужно, чтобы я разглядел таившееся за улыбкой садистское наслаждение и отчетливо уяснил, как она утерла меня на глазах всего Белого Совета. Должно быть, она репетировала это перед зеркалом.

— Я даю тебе шанс, — хрипло произнес я. — Верни ребенка, и все. Мы квиты. Позволь мне забрать ее у тебя, и я воздержусь от любых других шагов.

Она прижала к груди длинные холеные пальцы, словно мои слова привели ее в замешательство.

— Я не понимаю, чем огорчила вас, сэр, или что плохого сделала ребенку, о котором вы говорите, — сказала Арианна. — Но я могу понять ваш гнев. Жаль, что не могу вам помочь.

Кто-то подошел ко мне сбоку. Совсем невысокий по сравнению со мной. Молодая женщина с вьющимися каштановыми волосами и чувственным, симпатичным, если не просто красивым лицом. Однако взгляд ее не уступал твердостью стали.

— Гарри, — произнесла Анастасия Люччо, командующая Корпусом Стражей. — Не делай этого. Пожалуйста.

Я стиснул зубы.

— Ана, — прошипел я злобным шепотом. — Если б ты знала, что она сделала.

— Ты не имеешь права возобновлять войну и лишать Белый Совет остатков его авторитета, нападая на посла, обладающего гарантиями неприкосновенности, — ровным голосом настаивала она. — Вы сильны, Дрезден. Но не настолько сильны. Попытайтесь вы совершить это, и здесь найдется не менее трех десятков чародеев, способных справиться с вами в одиночку. А уж действуя сообща, они вас как младенца спеленают — а потом посадят в темницу и еще три или четыре месяца будут решать, что с вами делать.

В груди и животе у меня словно костер горел. Я снова перевел взгляд с Анастасии на графиню Арианну.

Та внимательно смотрела на меня — черт, возможно, и слушала. С таким-то слухом, как у вампиров. Улыбка ее ощущалась у меня на коже острием скальпеля.

Анастасия положила руку мне на локоть — очень мягко, не сжимая. Она просила, не требовала.

— Гарри, пожалуйста.

— Этим Мэгги не помочь, босс, — добавила стоявшая у меня за спиной Молли.

Мне хотелось визжать. Мне хотелось драться.

Одна из стоявших на помосте фигур, членов Совета Старейшин, подняла руку и откинула капюшон. Мой старый наставник, Эбинизер Маккой — крепкий, коренастый старик с мозолистыми руками, почти совершенно лысый. Лицо его оставалось бесстрастным, непроницаемым, но он встретился со мной взглядом и едва заметно кивнул. Очень недвусмысленно кивнул. Я практически слышал его ворчливый голос. «Доверься мне, Хосс. Ступай с ней».

Я приподнял губу в недоброй волчьей ухмылке.

А потом повернулся и, грохоча по мрамору подошвами армейских башмаков, продолжая крепко-крепко сжимать в руке посох, вышел из покоев. Анастасия шла со мной, не отпуская моей руки. Что ж, все понимали, что она эскортирует меня из зала, пусть и не так жестко, как предпочел бы Кристос.

Дверь за моей спиной мягко закрылась, а за ней осталась недоступная мне объединенная мощь Белого Совета.

— Эй, — окликнул меня один из дежуривших за дверью молодых Стражей. — Эй, Гарри, что происходит?

Я многим обязан Карлосу Рамиресу, и он заслужил большего, чем короткий кивок. Но я не мог дать ему большего. Если честно, я вообще не хотел говорить, потому что боялся сорваться на крик. Молли, которая шла за мной, повернулась к нему.

— Не сейчас, — торопливо сказала она. — Есть одна проблема, мы над ней работаем, и я обещаю позвонить вам, если вы сможете в чем-то нам помочь.

— Но… — начал он, делая шаг в нашу сторону.

— Страж, — скомандовала Люччо. — Вернитесь на пост.

Он не мог не подчиниться. Мы пошли дальше, а он остался у двери.

Люччо повела меня по туннелю, ходить по которому прежде мне еще не доводилось, несколько раз сворачивала в темные коридоры, освещаемые лишь неярким, вызванным ее заклинанием свечением воздуха, и, наконец, отворила дверь в теплую, озаренную живым огнем комнату, напоминавшую чье-то уютное убежище. В большом камине трещал огонь, горело несколько свечей, а вокруг камина стояли по одному, по два и по три кресла, так что каждый мог выбрать себе компанию подходящего размера. А еще здесь был бар. Большой и отлично оснащенный бар.

— Ой, — подала голос вошедшая следом за мной Молли. — Круто.

Анастасия отпустила мою руку и направилась прямиком к бару. Она выбрала бутылку темного стекла и налила в три стопки какой-то напиток янтарного цвета. Потом отнесла стопки на ближний столик и махнула рукой, чтобы мы садились. Стопки она поставила в центре стола, предоставив нам самим выбирать, кто из какой хочет пить: привычка Стража с двухсотлетним послужным списком.