Кабина одолела это расстояние за каких-то пять-шесть ударов моего сердца — это при моем-то учащенном пульсе. Она снесла стопоры на верхнем конце направляющих и кувалдой ударила в перекрытие шахты. Удар раздавил скорпиона о бетон — послышался хруст хитинового панциря, и от него осталось бесформенная коричневая клякса. Бесцветная жижа — эктоплазма тела, построенного с помощью магии — брызнула сквозь изорванный потолок внутрь кабины.

Одновременно с этим нас с Мёрфи швырнуло вверх, так что мы встретились с останками скорпиона где-то на полпути к потолку. Я все время прикрывал Мёрфи, стараясь оказаться между ней и потолком. В результате я впечатался в него спиной с такой силой, что из глаз посыпались искры. Впрочем, все мои старания уберечь Мёрфи от ушибов пошли псу под хвост, потому как мы незамедлительно рухнули обратно на пол, и Мёрфи только слабо застонала, когда я приземлился на нее сверху.

Мгновение я лежал, оглушенный. Скорпион был мертв. Я убил его, раздавив между кабиной лифта и перекрытием шахты. Вот только нам с Мёрфи пришлось вымокнуть в его потрохах. Ерунда, главное, против всех шансов мне удалось-таки спасти наши жизни.

И все же меня не оставляло неприятное ощущение того, что я забыл какую-то деталь.

Лифт негромко скрипнул, содрогнулся и заскользил по направляющим вниз — мощная, но недолговечная колонна воздуха, вознесшая его на эту высоту, исчезла. Мы падали тем же путем, каким попали сюда, и я заподозрил, что внизу нам придется ненамного приятнее, чем скорпиону здесь, наверху.

Вот теперь пришло время браслета. Не теряя ни мгновения, я сграбастал Мёрфи, прижав ее к себе, и принялся строить вокруг нас щит. Думаю, на все про все у меня оставалось не больше двух секунд. Я не мог делать защитный шар слишком прочным, ибо в таком случае мы разбились бы об его внутреннюю поверхность с таким же успехом, как о пол лифта. Я должен был придать ему максимум эластичности, чтобы он поглотил чудовищную энергию удара при падении со стофутовой высоты.

Было темно, и времени у меня оставалось в обрез. Мы с Мёрфи зависли в невесомости где-то посреди кабины, и я лихорадочно заполнял пространство между нами и полом слой за слоем магической оболочки из слипшихся друг с другом молекул воздуха. Ощущение было такое, будто меня вдруг закатали как арахис в упаковочный поролон.

Мы падали все быстрее и быстрее. Я кожей ощущал надвигающееся дно шахты. Последовал оглушительный грохот, и я изо всех сил сжался внутри своего шара.

Когда я снова открыл глаза, я сидел на покореженном полу разбитой кабины, сжимая в руках лежавшую без сознания Мёрфи. Дверь шахты сдавленно тренькнула и со скрипом отворилась.

В дверном проеме стояли и ошарашенно смотрели на нас двое медиков с аварийными аптечками в руках. Должно быть, зрелище им открылось хоть куда, поскольку челюсти их отклячились аж до колен. В воздухе клубилась пыль.

Я был жив.

Я оглушенно моргал, глядя на все это. Я был жив. Я опустил взгляд на себя, на свои руки-ноги, и все оказалось на своих местах. Только тогда я позволил себе откинуть голову и разразиться ликующим смехом — хриплым, диким, полным первобытной радости.

— На-кось, выкуси, Виктор Тень! — кричал я. — Ха! Ха! Ну, давай же, стреляй! Вот возьму свой посох и вколочу тебе в глотку!

Я продолжал хохотать и кричать чего-то, когда ребята из «скорой» подхватили нас с Мёрфи и помогли добраться до машины. Вопросов они не задавали: похоже, они так и не оправились еще от потрясения. Впрочем, на меня они смотрели с опаской, а то, как они при этом переглядывались, заставило меня заподозрить, что они накачают меня снотворным при первом же удобном случае.

— Я круче всех! — возглашал я. Количество адреналина, выброшенного в мою кровь, вряд ли намного уступало по объему Колорадо-ривер. Я потряс в воздухе кулаком и заметил, что от браслета из серебряных щитов осталась только почерневшая полоска спекшегося, исковерканного металла. Ну и что? — Я мачо! Эй, тень долбаная, поцелуй себя в...

Парни из «скорой» вывели меня на улицу. Под дождь. Мокрые капли на лице отрезвили меня быстрее любого другого средства. Я вдруг сообразил, что на руке моей все еще наручник, что я так и не раздобыл Викторова талисмана, чтобы использовать против него. Виктор так и находился там, далеко от меня, в доме у озера, и мои волосы как были у него, так и остались, так что никто не мешал ему вырвать мое сердце при первой возможности, как только гроза сообщит ему необходимую для этого энергию.

Я был жив, и Мёрфи тоже — пока, во всяком случае — но торжествовал я явно преждевременно. Мне все еще нечего было праздновать. Я запрокинул лицо к небу.

Где-то совсем близко зарокотал гром. В клубившихся надо мной тучах вспыхивали молнии, окрашивая небо призрачными цветами.

Пришла гроза.

Капли колотили по земле вокруг меня — большие, смачные, какие бывают только весной. Воздух сгустился и потеплел, даже несмотря на идущий дождь. Мне ничего не оставалось, как думать — думать быстро, шевелить мозгами, сохранять спокойствие и при этом не терять ни секунды. Мёрфины наручники продолжали сковывать наши с ней запястья. Оба мы были с головы до ног покрыты пылью, налипшей на вонючую жижу — эктоплазму, вызванную силой заклинания откуда-то из потустороннего мира. Впрочем, это меня не волновало: еще несколько минут, и эктоплазма должна была бесследно исчезнуть, вернувшись туда, откуда взялась. Сейчас же эта липкая дрянь не столько мешала, сколько раздражала.

Впрочем, ее еще можно было использовать с пользой для себя.

Мои лапищи были, конечно, слишком здоровы. Зато руки Мёрфи были, как и положено миниатюрной женщине, маленькими и изящными, если не считать мозолей от постоянных занятий стрельбой и боевыми искусствами. Услышь она эти мои мысли (и сохраняй она при этом сознание и способность двигаться), она наверняка съездила бы мне по зубам за шовинистически-свинский склад ума.

Один из медиков разговаривал по рации, другой стоял рядом с Мёрфи, поддерживая ее за плечи. Другого шанса мне могло и не представиться. Я склонился над Мёрфи и попытался спрятать то, что делаю, под полами своей темной ветровки. Я сжал ее ладонь, сложив ее вялые, скользкие пальцы вместе, и потянул стальной браслет наручника с ее запястья.

Я все-таки ободрал ей руку — она даже застонала — но зато я успел снять наручник до того, как мы с медиком усадили ее на бордюрный камень рядом с машиной «скорой помощи». Второй медик бросился к машине, распахнул задние двери и полез внутрь искать чего-то. В отдалении уже слышались сирены: похоже, сюда спешили и полиция, и пожарные.

Черт, все не слава Богу, когда в деле замешан я.

— Она отравлена, — сказал я медику. — Рана где-то на правом плече или предплечье. Проверьте содержание скорпионового яда в крови — доза была очень большой. Наверняка где-нибудь имеется противоядие. Ей нужно переливание и...

— Приятель, — раздраженно перебил меня парень в зеленом комбинезоне. — Я свою работу знаю. Что, черт возьми, у вас там случилось?

— И не спрашивайте, — буркнул я, оглядываясь на здание. Дождь понемногу усиливался. Может, я уже опоздал? Может, мне не успеть к дому у озера живым?

— У вас кровь идет, — сообщил мне медик, не поднимая при этом взгляда с Мёрфи. Я посмотрел на ногу. Забавно: я даже не ощущал особой боли до тех пор, пока не увидел рану и не вспомнил, откуда она. Чертова скорпионова клешня вспорола мне икру, разорвав штанину моих тренировочных штанов дюймов на шесть и оставив соответствующую же рваную рану под ними.

— Сядьте, — посоветовал мне медик. — Я займусь вами через секунду-другую, — он выразительно сморщил нос. — В каком это дерьме таком вонючем вы оба измазались?

Я провел рукой по мокрым волосам, отбросив их с лица. Вернулся второй медик; он тащил бегом носилки и кислородный баллон. Оба занялись Мёрфи. Лицо ее утратило естественный цвет: часть сделалась белой как мел; другая покраснела как рак. Она обмякла как размокший доллар, только время от времени по мускулам ее пробегала судорога, и тогда, судя по лицу, ее терзала резкая боль.