Мёрфи внимательно посмотрела на пару медиков, хлопотавших над Риком.

— Угу, — кивнула она. — С ним все будет в порядке. Все-все. — Она с видимым усилием заставила себя отвести взгляд отбывшего мужа. — Мне надо теперь поставить все это под контроль, пока не восстановится цепочка управления. С ранеными я вроде разобралась. Семьи оповестить надо… Господи… — Она тряхнула головой и стала смотреть, как Рика укладывают на носилки и катят к выходу. Голос ее звучал теперь почти виновато. — А потом начнутся вопросы, вопросы и тропический лес бумагомарания.

— Я все понимаю, Мёрф, — сказал я негромко. — Такая уж у тебя работа.

— Такая работа. — Она смотрела куда-то в пространство. Я буквально ощущал, как вибрирует в ней напряжение. Я не первый день знаком с Мёрфи и уже видел ее в таком состоянии — когда она с удовольствием рассыпалась бы на части, да только некогда. Мёрфи справлялась с таким куда лучше моего. На лице ее не читалось ничего, кроме спокойной уверенности. — Улажу здесь все, что смогу, и вернусь к тебе. Где-нибудь завтра.

— Обо мне не беспокойся, Мёрф, — сказал я. — И не казни себя слишком, ладно? Если бы ты послушалась Грина и не совалась в это дело, уже погибла бы куча народа.

— Куча народа уже погибла, — возразила она. — Что там наш нехороший парень?

Губы мои против воли сложились в волчьей ухмылке.

— Принимает нежданных гостей.

— Он останется жив после этого?

— Не думаю, — признался я без малейших угрызений совести. — Даже одна такая тварь, если нападет внезапно, могла бы одолеть меня. А уж три наверняка превратили бы в шницель.

Мёрфи вдруг покосилась в сторону двери. Там стояли, крутя головами, несколько типов в мятых костюмах. Мёрфи машинально оправила одежду.

— А побочный ущерб?

— Думаю, серьезного не будет. Я их выслежу и позабочусь об этом.

Мёрфи кивнула.

— Роулинз, — позвала она.

Пожилой коп выхаживал в нескольких ярдах от нас, старательно изображая отсутствие интереса к происходящему.

Она ткнула пальцем в мою сторону.

— Поработаете за меня нянькой?

— Обижаешь, — буркнул Роулинз. — Можно подумать, мне больше делать нечего.

— Уж потерпите, — сказала она ему и сама невольно улыбнулась. Потом крепко сжала меня за локоть (стравив этим, похоже, часть распиравшего ее изнутри давления), повернулась и пошла к продолжавшим вертеть шеи костюмам.

Роулинз задумчиво смотрел ей вслед.

— Вот стервоза — просто из чугуна отлитая, — произнес он, и в голосе его звучало неподдельное восхищение. — Литой чугун.

— Настоящий коп, — согласился я.

— С чугуном свои проблемы, — хмыкнул Роулинз. — Он хрупок. Ударь в нужную точку, и он рассыплется. — Он огляделся по сторонам и покачал головой. — Ох, некстати для нее все это.

— А? — не понял я.

— Управлению надо кого-нибудь за это распять, — объяснил Роулинз. — Они просто обязаны.

Я горько усмехнулся.

— В конце концов, она ведь спасла сегодня кучу жизней.

— Добрые дела не остаются безнаказанными, — согласился Роулинз.

Сидевший на стуле с окровавленным полотенцем в руках Грин заморгал, приглядываясь.

— Роулинз? — выпалил он. — Какого черта ты здесь делаешь? Я же тебя домой отослал! — Лицо его перекосилось от злости. — Чертов сукин сын! Это неподчинение приказу. Ты мне за это жопой ответишь…

Роулинз вздохнул:

— Видите, я же говорил.

Я поднял правую руку, растопырив три пальца, и покачал ею из стороны в сторону.

— Это не Роулинз.

Грин уставился на меня мутным взором. Помеха сбила его с мысли, а думать сейчас ему было ой как тяжело. Мне приходилось получать по башке — я имею в виду, в прямом смысле. Так вот — мозгу требуется некоторое время, чтобы он вновь начал справляться с работой, и любая мелкая помеха становится для него почти неодолимым препятствием, безнадежно путая остаток мыслей.

Я повторил жест.

— Это не Роулинз. Можете заниматься своим делом. Не отвлекайтесь.

Грин сделал попытку произнести хоть пару слов, потом тряхнул головой, закрыл глаза и плотнее прижал полотенце к раненой голове.

Роулинз удивленно поднял брови.

— Вы никогда не дирижировали переговорами сторон при разводе?

Я покачал головой:

— Пойдемте отсюда. Пока у него мозги не распутались.

Роулинз двинулся за нами с Мышом.

— Куда теперь?

Я изложил ему краткую версию того, что сделал с тремя остальными фагами.

— Сейчас мне надо их выследить и удостовериться в том, что вызвавший их парень выбыл из игры.

— Демоны, — буркнул Роулинз. — Чародеи. — Он покачал головой.

— Послушайте, старина…

Он выставил перед собой руку.

— Нет. Если я буду думать об этом слишком много, от меня вам будет мало проку. Ничего не объясняйте. Ничего не говорите. Дайте мне пережить эту ночь до утра, а потом можете грузить меня как вам угодно.

— Идет, — согласился я. — У вас машина есть?

— Умгум.

— Тогда поехали.

Мы вышли на улицу и направились к ближайшей стоянке. Роулинз ездил на старом синем универсале. Наклейка на заднем бампере гласила: МОЯ ДЕТКА СЛИШКОМ ХОРОШЕНЬКАЯ, ЧТОБЫ ВСТРЕЧАТЬСЯ С ВАШИМ СТУДЕНТОМ.

Мыш вдруг предостерегающе зарычал. Взревел мотор. Пес всей тяжестью навалился на меня, больно ударив о борт роулинзовой машины. Краем глаза я увидел мчащийся на меня фургон — слишком быстро, я уже не успевал отскочить. Он пронесся в пяти или шести дюймах от меня.

У Мыша не было шансов увернуться. Послышался тяжелый влажный удар. Взвизгнул от боли пес. Заскрежетали тормоза.

Я еще успел увидеть, как Дарби Крейн замахивается монтировкой. Потом перед глазами вспыхнули яркие звезды, и стоянка как-то разом повернулась на девяносто градусов. Я увидел Мыша, неподвижно распластавшегося на асфальте в трех десятках футов от нас. Глау, юрист Крейна стоял у открытой водительской дверцы фургона, нацелив на Роулинза пистолет.

Помните, что я говорил про ушибы головы?

Затемнение.

Я очнулся с дикой головной болью. Желудок, казалось, готов был выпрыгнуть через рот. Правда, сделать этого он не мог из-за кляпа. Повязку на глазах, решил я, с учетом головной боли можно считать почти облегчением: любой, даже самый слабый свет причинил бы мне еще больше боли.

В нос били разнообразные запахи. Старого машинного масла. Бензиновых паров. Пыли. Чего-то металлического и ускользающе знакомого. Я точно знал этот запах, но не мог его определить.

Я лежал навзничь на холодной жесткой поверхности — судя по всему, бетонной. Сведенные над головой руки были закованы во что-то ледяное, коловшее запястья множеством крошечных острых шипов. Значит, заговоренные наручники. Вместе с кляпом и повязкой на глазах они предназначались для того, чтобы не дать мне воспользоваться магией. Стоит только напрячь волю, и шипы вопьются мне в плоть. Не знаю, откуда берутся такие штуки, но Крейн не первый на моей памяти, у кого они имелись под рукой. Может, распродажа какая случилась…

Помнится, мне говорили раз, что их изобрел двухтысячелетний псих по имени Никодимус, но я также слышал, что изготовили их фейри. Лично я придерживаюсь гипотезы, что это сделала Красная Коллегия специально для войны с Советом. Вряд ли штука, превращающая смертного чародея в беспомощное существо, нужна для расправы с обычными людьми.

Блин, если я в руках у Красной Коллегии, из меня можно веревки вить. Думать об этом как-то не хотелось — по разным причинам.

Я вляпался в неприятности по самое не могу, но пока одной тошноты хватало, чтобы не слишком переживать. Ну же, Гарри. Ты еще даже не пробовал выкарабкаться. Головой работай, головой.

Для начала я был пока еще жив, и это говорило само за себя. Если бы Крейн хотел убить меня, он бы уже это сделал. Ему бы даже не пришлось беспокоиться из-за смертного проклятия, которое чародей может наложить на своих врагов по пути на тот свет. Валяющийся без сознания чародей проклясть не может. Я еще дышал, из чего следовало…