Что осталось?

Кусок серебра и маленький камешек.

И Мэгги.

Я сел и принялся ждать, что будет дальше.

Шаги послышались на пристани, потом на трапе, на палубе. Спустя мгновение Мёрфи постучала в дверь и спустилась в кубрик.

Похоже, она приехала прямо из церкви: на ней был все тот же выбеленный боевой наряд, и, судя по выражению лица, поспать ей тоже не удалось. Она медленно перевела дух и кивнула:

— Так я и знала.

— Мёрф, — сказал я. — Тебе, наверное, не стоило приезжать.

— Мне надо было повидаться с тобой, — возразила она. — Ты… просто взял и уехал.

— А ты хотела попрощаться?

— Не говори ерунды, — мотнула головой она. — Вовсе не хотела. — Она сглотнула. — Гарри… ну, просто… я за тебя волновалась. Я никогда не видела тебя таким.

— Мне никогда прежде не доводилось убивать мать моего ребенка, — бесцветным голосом отозвался я. — К этому надо… надо еще приспособиться.

Она поежилась и отвернулась.

— Я… Я только хотела убедиться, что ты делаешь это не для того, чтобы наказать себя. Что ты не сделаешь… ничего драматического.

— Ну конечно, — сказал я. — Ничего драматического. Это я.

— Черт подери, Дрезден.

Я развел руками:

— Чего ты хочешь от меня, Мёрфи? Ничего не осталось.

Она подошла и села рядом со мной, глядя на мое лицо, на мою грудь и плечи, на шрамы.

— Я знаю, каково тебе, — сказала она. — После того как я устроила Мэгги, я позвонила в контору. Там… там начали новое расследование. Этот поц Рудольф. — Она сглотнула, и я буквально кожей ощущал ее боль. — Исход предрешен. Столлинз надеется, что сможет выбить мне не волчий билет, а уход по состоянию здоровья. С половинной пенсией.

— Господи, Мерфи, — выдохнул я.

— Я коп, Гарри, — прошептала она. — Но после такого… — Она развела руками, демонстрируя мне, что они пусты.

— Прости, — пробормотал я. — Это я втянул тебя во все.

— Иди ты. Тоже мне, втянул он. — Она подняла на меня сердитый взгляд голубых глаз. — Даже не пытайся вешать мне лапшу на уши. Я знала что делаю. Я принимала риск. Я за это заплатила. И буду поступать так и дальше, если, черт подери, сочту нужным. И не пытайся отобрать у меня это.

Я отвернулся от нее, испытывая некоторый стыд. Возможно, она была права. Она давно уже могла отстраниться от меня. Она выбрала дружбу со мной, хотя прекрасно понимала всю опасность этого. Не могу сказать, чтобы я стал от этого более высокого мнения о себе, но это заставило меня уважать ее еще больше.

И разве это плохо — восхищаться женщиной, которая умеет держать удар? Принимает его с достоинством, которому можно только позавидовать, и снова встает, готовая к бою?

Если плохо, я всегда могу свалить все на свое тяжелое детство.

— Хочешь взять Меч? — спросил я.

Она негромко застонала.

— Ты прямо как Саня. Это первое, что он сказал. — Она изобразила на лице широкую улыбку и постаралась воспроизвести русский акцент. — Это замечательно! А то слишком много работы для меня одного!

Я почти засмеялся.

— Ну, что я могу сказать? На тебе он смотрится классно.

— И ощущения тоже хорошие, — призналась она. — Если не считать этого вещания, обещания-геенны-огненной. Это как если бы кто-то использовал меня как перчаточную куклу. — Она поежилась. — Бррр.

— Угу, архангелы тоже могут раздражать. — Я мотнул головой в сторону тайного рундука. — Там, вон за той панелью. Захочешь принять, найдешь его там.

— Не собираюсь бросаться во что-то очертя голову. Романы с целью забыть о предыдущих у меня уже случались. Мне не хватало еще такой карьеры.

Я хмыкнул:

— Ну… И что ты собираешься делать?

Она пожала плечами:

— Не знаю. И не хочу думать об этом. Не хочу принимать никаких решений. Ну… Думаю, пойду и напьюсь как следует. Потом займусь бездумным сексом с первым более или менее здоровым самцом, что подвернется под руку. Потом справлюсь с бодуном. А там посмотрим.

— План неплох, — согласился я. А мой рот продолжал, не посоветовавшись с остальным. Черт, опять. — Составить тебе компанию?

Последовало резкое тяжелое молчание. Мёрфи даже дышать перестала. Сердце мое забилось чуть быстрее.

Я хотел проклясть свой дурацкий рот за глупость, но…

Почему бы, черт подери, и нет?

Неудачный момент — это для тех, у кого есть время.

— Я… — Она поперхнулась, и я видел, каких усилий стоит ей говорить как ни в чем не бывало. — Я думаю, тебе стоило бы потренироваться. Это бы все упростило.

— Все просто, — сказал я. — Это я.

Рука ее невольно поднялась к волосам, и она, спохватившись, опустила ее обратно.

— Я хочу… — Она набрала в грудь воздуха. — Заеду за тобой через час?

— Идет, — сказал я.

Она встала. Щеки ее разрумянились. Черт, на нее было приятно посмотреть.

— Значит, через час.

Прежде чем она успела выйти, я поймал ее за руку. Руки у нее маленькие, сильные, чуть обветренные. Волдыри, натертые мечом за полчаса напряженного боя, она заклеила пластырем. Я наклонился и поцеловал ее пальцы, один за другим. Потом неохотно отпустил ее. Почему-то у меня дрожали поджилки.

— Через час.

Она вышла, и я в иллюминатор видел, как она быстро шагает к своей машине. Хвост на затылке с каждым шагом мотался вправо-влево.

Единственное в жизни, в чем можно быть уверенным — так это в переменах. Правда, большую часть перемен в моей жизни в последнее время вряд ли назовешь удачными.

Может, хоть эта… Впрочем, в душе я не был до конца в этом уверен.

Я потратил сорок минут на то, чтобы побриться и переодеться в самое пристойное, что имелось у меня из одежды — то есть в джинсы, футболку и старую джинсовую куртку. Одеколона я не нашел, поэтому пришлось обойтись мылом и дезодорантом. Я не позволял себе думать о том, что происходит. Во сне, как правило, стоит вам подумать о том, что это сон, как — пффф! — и все кончено.

А я не хотел, чтобы вышло так.

Потом я провел несколько минут, просто… дыша. Слушая плеск воды вокруг. Тиканье часов. Мирную тишину. Успокаивающее ощущение одиночества.

— К черту эту фигню с медитацией, — произнес я вслух. — Может, она приедет раньше. — И встал, собираясь уходить.

Я вышел на палубу, на начинавшее клониться к закату солнце. Во мне вибрировали приятное напряжение и усталость — и надежда. Я прикрыл глаза рукой от солнца и принялся всматриваться в городской силуэт.

Моя нога чуть поскользнулась, и я едва не потерял равновесия. Что-то с резким хлопком ударило в стену рубки у меня за спиной — словно камень, угодивший в деревянный забор. Я повернулся, и это вышло у меня почему-то медленнее обычного. Я смотрел на рубку «Жучка-плавунца», или переборку, или как там она называется, и думал: кто это заляпал мою лодку красной краской?

А потом левая нога начала подламываться подо мной.

Я опустил взгляд и уставился на дырку в моей футболке, чуть левее и выше солнечного сплетения.

Зачем это я надел футболку с дыркой от пули? — подумал я.

И упал за корму, в ледяную воду озера Мичиган.

Было больно, но всего секунду. А потом по телу разлились блаженное тепло, чудовищная усталость, и сон, ускользавший от меня, похоже, оказался на расстоянии вытянутой руки.

Сделалось темно.

Сделалось тихо.

И я понял, что я совсем один.

Умри в одиночестве, — прошептал полный ненависти старческий голос.

Цыц, ну! — прошептал женский голос. Он показался мне знакомым.

Я не шевелился, но увидел впереди свет. Теперь я мог разглядеть, что двигаюсь по направлению к нему по туннелю. А может, это он двигался навстречу мне. Свет показался мне теплым, и красивым, и я зашагал в его сторону.

До тех пор, пока не услышал звук.

Надо же, подумал я. Даже когда умрешь, легче от этого не становится.

Свет быстро надвигался, и я как сквозь вату услышал гудок и рык дизеля приближающегося поезда.

Жить тяжело.