Я посидел немного, размышляя.

В вопросе моей защиты моя мать, похоже, выказала изрядную дальновидность. Она даже предвидела то, что рано или поздно я найду моего сводного брата Томаса. Может, она приготовила для меня и еще что-нибудь? Что-то такое, о чем я и не догадывался?

Как бы я передал наследство ребенку, зная, что сам до этого не доживу? И что это за наследство может быть, если не считать набора магических приспособлений, которые можно, в принципе, достать и без чьей-либо помощи?

Единственным настоящим моим наследством оставалось знание.

Однако клянусь богами, большими и малыми, знание — наследство, но наследство опасное. Представляю себе, что бы могло случиться, узнай я лет этак в пятнадцать те тайны магического ремесла, до которых дорос своим умом к тридцати годам. Это все равно как если бы малолетнему ребенку дали в руки заряженный и снятый с предохранителя пистолет.

В таких делах совершенно необходим предохранитель — что-то такое, что не давало бы ребенку доступа к вышеупомянутым знаниям до тех пор, пока он не повзрослеет, чтобы пользоваться ими более или менее разумно. Особенно если этот ребенок — чародей.

Я улыбнулся. Ну, например, что-то вроде способности признать собственное невежество. Выраженное самым что ни на есть простым способом: готовностью задать вопрос. В конце концов, мою мать назвали Лефей не за красивые глаза.

— А скажите, крестная, — тихо спросил я. — Не оставила ли моя мать вам ничего, чтобы передать мне, когда я дорасту до этого? Книги? Карты?

Леа медленно, глубоко вздохнула. Глаза ее сияли.

— Ну, — прошептала она. — Ну, ну, ну.

— Ведь оставила, правда?

— Разумеется. Но меня просили, чтобы я тебя предостерегла. Это смертельно опасное наследство. Если ты его примешь, ты примешь и все, что ему сопутствует.

— Что именно?

Она повела плечом.

— С этим у каждого по-своему. Твоя мать, например, лишилась полноценного сна. С тобой может случиться что-нибудь и похуже. А может, вообще ничего.

Я подумал еще немного и кивнул.

— Я хочу получить это.

Леа не сводила с меня взгляда. Она подняла руку ладонью вверх, сжала пальцы и снова распрямила их.

На ладони у нее лежала маленькая, алая как кровь рубиновая пентаграмма.

— Здесь собрано все, что она знала о Тропах, — тихо сказала Леа. — Каждая тропинка, каждый обход, каждая лазейка. Она так поднаторела в их поисках, что в конце концов научилась предсказывать их изменения. Видишь ли, Тропы могут меняться от десятилетия к десятилетию, но твоя мать точно знала, где они находились и где будут находиться. Мало кто из моих сородичей может похвастаться такими знаниями. — Она прищурилась. — Вот, детка, какое знание лежит тяжким грузом в моей руке. Лично я полагаю, что оно тебя уничтожит. Однако же выбор за тобой.

Долгую минуту я, заставляя себя дышать ровно, смотрел на рубин. Все Тропы. Возможность путешествовать по всему миру без оглядки на географию. Блин, да обладай я таким знанием, мы бы выиграли войну с Красной Коллегией едва ли не прежде, чем она началась. Обладатель такого знания мог бы игнорировать законы, уходя от правосудия — хоть земного, хоть сверхъестественного. Попадать куда угодно. Бежать от чего угодно… ну, почти от чего угодно. Добывать любую мыслимую и немыслимую информацию.

Блин-тарарам! Этот маленький сияющий камушек обладал едва ли не самой сокрушительной силой, какую я только встречал на своем веку. Просто жуть какой силой.

Надо же, какой соблазн.

Интересно, подумал я, смогу ли я совладать с такой силой. Я ведь не святой.

И все же никогда у меня не было еще оружия, которое бы так подошло для спасения девочки. Где бы она ни находилась, я мог попасть к ней. Добраться до нее и благополучно вернуться.

Мэгги…

Я протянул руку и взял рубин с ладони моей крестной.

— Гарри, — окликнула меня Молли из гостиной. — Кажется, они просыпаются.

Я хмыкнул и поднял свою пентаграмму на цепочке к глазам, чтобы рассмотреть получше. Маленький рубин явно гранили с расчетом на эту серебряную штуку. Вернее, на ту, какой она была до того, как мне пришлось использовать ее в качестве серебряной пули. Нагрузки, которые пришлось испытать моей маленькой пентаграмме — заключенной в круг пятиконечной звезде, — заметно ее покорежили. Мне пришлось по возможности выпрямить ее с помощью своего набора ювелирных инструментов — тех самых, которые я использовал при создании Маленького Чикаго.

Рубин вставился в центр пентаграммы как влитой. Я несколько раз встряхнул цепочку, и он остался на месте. Впрочем, позволить себе рисковать я не мог. Я вытащил его, перевернул и капнул на тыльную поверхность суперклеем. Возможно, я мог это сделать и аккуратнее, но время поджимало.

— Не можешь не насвинячить, — буркнул я себе под нос и покосился на полку, обыкновенно занимавшуюся Бобом. Теперь на ней развалился Мистер; пара романов в бумажных обложках исполняли роль подушек, а застывший на поверхности свечной воск замечательно подходил для того, чтобы царапать его когтями. Я почесал котяру пальцем за ухом, отчего он замурлыкал, и пообещал себе как можно быстрее вернуть Боба на место: если уж на то пошло, подобно Мечам, череп был слишком ценным и опасным, чтобы оставлять его без охраны. Впрочем, как знать, в кровожадном садике Леа ему, возможно, грозило меньше опасностей, чем у меня дома.

Я оставил амулет со сверкавшим в его сердце рубином лежать на столе, чтобы клей подсох, а сам поднялся по стремянке в комнату.

Сьюзен я уложил на диван, подложив ей под голову подушку и укрыв одеялом. Мартина Молли перетащила на походный коврик из пенки и тоже укрыла. Мыш спал, разлегшись на полу рядом с Мартином. При этом, хотя глаза его оставались закрытыми, и он негромко, но всхрапывал время от времени, уши его чутко дергались при малейшем звуке.

Пока я возился в лаборатории, Молли прибралась наверху. Возможно, она лучше меня знала, где и что стоит у меня на кухне. А может, переставила все по-новому. Так или иначе, я не сомневался в том, что когда мне захочется яичницы из одного яйца, я не найду маленькой сковородки до тех пор, пока не использую большую и не вымою ее.

Я присел на краешек дивана рядом со Сьюзен. Она пошевелилась и что-то сонно пробормотала. Потом вдруг со свистом втянула воздух через нос и широко раскрыла полные панического ужаса глаза.

— Спокойно, — сказал я. — Сьюзен. Это я, Гарри. Тебе ничего не грозит.

Похоже, потребовалось три или четыре секунды на то, чтобы смысл моих слов дошел до ее сознания. Потом она снова обмякла, несколько раз моргнула и повернулась ко мне.

— Что со мной случилось? — спросила она.

— Тебя приняли за налетчика, — ответил я. — Вас усыпили с помощью заклинания.

Она устало нахмурилась.

— Ох… Мне снилось…

— Что?

— Мне снилось, что проклятие исчезло. Что я снова человек. — Она с горькой улыбкой тряхнула головой. — А я-то надеялась, с этим покончено. Мартин?

— Я здесь, — чуть заплетающимся языком ответил Мартин. — Я в порядке.

— Не уверен, что надолго, — заметил я. — Обереги отключены. Мы здесь все равно что у всех на виду.

— Что ж, — не без ехидства хмыкнул Мартин. — Будем считать, мы получили урок насчет того, к чему это приводит.

Сьюзен закатила глаза, но сразу же покосилась в мою сторону, и губы ее почти улыбались.

Ага. Что ж, хорошо.

— Ну что, ребята, — поинтересовался я, — выяснили что-нибудь насчет хвоста?

— Хвостов, — поправил меня Мартин. — Три разных детективных агентства, все местные. Им заплатили наличными, чтобы они следили за нами с момента нашего приземления. Дали три совершенно разных описания нанимавшей их женщины. Сходятся только в одном: все три неправдоподобно красивы.

— Арианна? — предположил я.

— Возможно, — хмыкнул Мартин. — Старейшие из них способны менять плотские маски как перчатки и не бояться солнечного света, от которого эти маски их защищают.