Марконе улыбнулся — ртом, не глазами.
— Очень хорошо, Дрезден. Примите мои глубочайшие сожаления по поводу вашей травмы.
Глава девятнадцатая
Марконе со товарищи высадили меня в сотне ярдов от приемного покоя травматургического отделения, и мне пришлось ковылять до двери без посторонней помощи. Это было нелегко, и я устал как черт-те что, но в прошлом мне приходилось и хуже. Ну, не то, чтобы я хотел проделывать такое ежедневно, но после первой дозы острых ощущений боль кажется более-менее одинаковой.
Стоило мне вступить в приемный покой, как я сделался центром внимания. Ну да, когда ты вваливаешься, задыхаясь и оставляя за собой кровавый след, это поневоле производит на людей впечатление. Санитар и сестра уложили меня пузом вниз на каталку, и сестра приступила к осмотру.
— Не смертельно, — сообщила она, срезав мне штанину и осмотрев рану. Вид у нее был при этом неодобрительный, почти осуждающий. — Судя по тому, с каким лицом вы сюда вошли, вы думаете, что стоите одной ногой в могиле.
— Ну, — кивнул я, — я вообще плакса.
— Но неприятно, — утешил меня коренастый санитар. Он достал анкету на доске с зажимом, шариковую ручку и протянул их мне. — Придется вырезать эту штуку.
— Это уж доктору решать, — возразила сестра. — Как это случилось, сэр?
— Представления не имею, — сказал я. — Я шел по улице, и вдруг мне показалось, что мою ногу в огонь окунули.
— И вы сами дошли сюда? — с сомнением в голосе спросила она.
— Нет, меня довез один добрый бойскаут, — ответил я.
Она вздохнула.
— Ну, день сегодня спокойный. Вами займутся довольно скоро.
— Приятно слышать, — буркнул я. — Потому что болит как черт знает что.
— Я могу дать вам тайленола, — вежливо сказала сестра.
— У меня не болит голова. У меня в ноге четырехдюймовая железная штуковина.
Она протянула мне бумажный стаканчик и две маленькие белые таблетки. Я вздохнул и проглотил их.
— Эй, — посоветовал мне санитар, когда она вышла. — Не переживайте так. Вам обязательно дадут чего-нибудь, как только вами займется врач.
— С таким заботливым уходом, возможно, не стоит.
— Не судите ее слишком строго, — покачал головой санитар. — Видели бы вы, на что люди идут, только бы им дали болеутоляющего. Ну, настоящего — викодина, морфия, типа того.
— Угу, — кивнул я. — Послушайте, приятель, могу я вас спросить кое о чем?
— Легко, — он принес плошку с колотым льдом и принялся набивать им пластиковые пакеты, которыми потом обложил мою ногу. — Это немного притупит боль, да и распухать будет меньше. Не местная анестезия, конечно, но пока хватит и этого.
Лед не испарился мгновенно от соприкосновения с моей ногой — я даже удивился этому. Боль не ослабла, но сделалась вдруг какой-то отдаленной.
— Спасибо, приятель. Тут такое дело, я хотел бы переговорить с парой ребят, с которыми познакомился, когда попадал к вам в прошлый раз, — сказал я. — С бригадой «скорой». Гэри Симмонс и Джейсон Ламар, вот как их зовут.
Санитар приподнял брови.
— Симмонс и Ламар — как же. Они водят карету «скорой».
— Ага, я знаю. Они сейчас здесь?
— У них дежурство было ночью, — сказал он. — Но сейчас конец месяца, возможны подвижки графика. Я спрошу.
— Премного благодарен, — кивнул я. — Если Симмонс здесь, скажите, что его школьный дружок хочет с ним пообщаться.
— Легко. Только если я это для вас сделаю, и вы кое-что для меня сделайте — заполните эти анкеты, ладно?
Я покосился на бумажки и взялся за ручку.
— Передайте доку, как он вытащит из меня эту штуковину, пусть разберется с моим кистевым туннельным синдромом. Так сказать, одним махом двух убивахом.
Санитар расплылся в ухмылке.
— Как скажете, так и сделаю.
Он оставил меня заполнять бумажки, что оказалось не таким уж долгим делом, поскольку страховки у меня нет. Как-нибудь разбогатею и обязательно себе оформлю. Говорят, заплатив за страховку, обретаешь душевный покой. И я думаю, это действительно так: при одной только мысли о том, сколько денег потеряет на мне страховая компания в долгосрочной перспективе, поневоле становится легче на душе. И если я проведу свою жизнь на открытом воздухе, а это было так с тех пор, как я приехал в Чикаго, им придется иметь дело со мной на протяжении двух или трех столетий. Интересно, подумал я, какая страховая премия причитается двухсотпятидесятилетнему клиенту?
Вскоре ко мне вышел молодой врач. Я добил анкеты, а он — как и предсказывал санитар — вырезал из меня этот чертов сюрикен. Мне вкололи местную анестезию, и внезапное избавление от боли само по себе подействовало на меня как наркотик. Я уснул, пока он продолжал резать меня, и проснулся, когда он кончал бинтовать мою ногу.
— …швы сухими, — говорил он. — Хотя судя по вашей карте, вы это и сами знаете.
— Конечно, док, — заверил я его. — Я знаком с процедурами. Их потом придется снимать, или вы мне другим чем-то зашили?
— Рассосутся сами, — ответил он. — Но если рана распухнет, или у вас поднимется температура, свяжитесь со мной. И я выпишу вам рецепт на кое-какие болеутоляющие и антибиотики.
— Следуйте письменным инструкциям и не пропускайте ни одного пункта, — произнес я тоном диктора из медицинской телепрограммы.
— Похоже, что по этой части у вас опыт, не уступающий моему, — заметил он и махнул рукой в направлении стального поддона, в котором лежал окровавленный сюрикен. — Орудие заберете с собой?
— Почему бы и нет? Избавит от необходимости покупать сувенирный.
— Вы уверены, что не хотите, чтобы его осмотрела полиция? — спросил он. — Возможно, они сумели бы найти на нем отпечатки пальцев или еще чего-нибудь.
— Я же сказал вашим ребятам, это был, типа, несчастный случай.
Он смерил меня в высшей степени скептическим взглядом.
— Ладно. Если вы сами так хотите… — он окунул маленький металлический треугольник в сосуд со спиртом или каким-то другим антисептиком. — Держите ногу повыше — так будет меньше отекать. Не снимайте повязки как минимум пару дней.
— Без проблем, — заверил я его.
Он покачал головой.
— Санитар сейчас принесет вам рецепты, — сказал он, — и еще одну бумажку на подпись, — он вышел.
Примерно через минуту занавеска отодвинулась, и ко мне заглянул здоровенный детина. Кожа у него чернотой почти не уступала моей ветровке, а волосы его были подстрижены сверху так ровно, что парикмахер, должно быть, пользовался линейкой. Габариты его и впрямь впечатляли: не то, чтобы он страдал избыточным весом, нет — просто он имел такое телосложение и неплохо чувствовал себя с ним. На куртке санитара «скорой помощи» красовался лейбл ЛАМАР. Пару секунд он просто стоял и молча смотрел на меня.
— У вас не тот цвет, чтобы учиться со мной в одной школе. И в колледж я не ходил.
— Армейский медик? — спросил я его.
— Флот. Морская пехота, — он скрестил руки на груди. — Чего вы хотели?
— Меня зовут Гарри Дрезден, — представился я.
Он пожал плечами.
— Так чего вам нужно?
— Вы были в бригаде, выезжавшей на место перестрелки в Уэккере?
Он протяжно выдохнул, посмотрел вправо, влево, потом сделал шаг к моей каталке и задвинул за собой занавеску.
— И что? — спросил он, понизив голос.
— Мне нужно, чтобы вы рассказали мне об этом.
Он покачал головой.
— Послушайте, я не хочу лишиться работы.
Я тоже понизил голос.
— Вы полагаете, рассказав мне, вы рискуете этим?
— Возможно, — согласился он, распахнул куртку и расстегнул пару пуговиц на рубахе. Он приоткрыл ее совсем немного, но достаточно, чтобы я разглядел под ней кевларовый бронежилет. — Видали? Нам, в «скорой» приходится ходить вот так, потому что время от времени в нас стреляют. Гангстерские разборки, вот какая штука. Мы приезжаем, чтобы их спасать, а в нас стреляют.
— Нелегко, должно быть, — осторожно заметил я.
Он покачал головой.
— Я-то справлюсь. Но многие не выдерживают. И когда вдруг начинает казаться, что у тебя крыша поехала от напряжения, тебя просто выставляют. Стоит пройти слуху, что я рассказываю всякие байки о сказочных штуках, которые видел, и суток не пройдет, как мне припаяют психическое расстройство, — он повернулся, чтобы уходить.