Я огляделся по сторонам, усилием воли заставив себя не задерживаться взглядом на Ларе. Все до единого мужчины в помещении застыли, глядя на идущую по студии Лару.

— Эта женщина — настоящая ходячая виагра, — пробормотала Джоан. — Хотя не могу не признать, в искусстве эффектно войти ей не откажешь.

— Э… угу.

Лара уселась на складной стул, и Инари сразу же опустилась рядом с ней на колени, вполголоса говоря ей что-то. Электризующее ощущение желания и принуждения немного ослабло, и люди снова занялись своими непосредственными делами. Я помогал Джоан, не отпускал щена далеко от себя, и через полчаса съемка первой сцены все-таки началась. Действие происходило в темном переулке, и участвовали в нем Джейк-Гуфи и слегка надутая Трикси Виксен.

О'кей, позвольте мне вам кое-что объяснить. Порнографический секс имеет к сексу настоящему весьма отдаленное отношение. Актеров то и дело прерывают, им надо поворачиваться лицом в нужном направлении, принимать позы, наиболее выгодные для камеры, ну и так далее. То и дело им приходится подправлять макияж — и не только на лице. Вы даже не поверите, как далеко все это заходит. Ну и, конечно, в глаза им светят прожектора, вокруг толпится куча людей, и в довершение всего Артуро выкрикивает им указания из-за камеры.

Даже с учетом изрядной ограниченности моего сексуального опыта, я бы обошелся как-нибудь без этого. Да и смотреть на это было — одно расстройство. Возможно, после окончательного монтажа все это и превратится во что-то возбуждающее, но в студии все это производило впечатление скорее неуютное. В общем, мне приходилось искать повод смотреть в другую сторону, проверяя попутно, не найдется ли еще среди окружающих симпатичных вампиров. И все время чувства мои оставались в напряжении, ожидая вихря смертоносной магии.

Съемка длилась уже около часа, когда я, повернувшись, заметил Инари, расхаживавшую взад-вперед в стороне, негромко разговаривая по своему мобильнику. Я закрыл глаза и Прислушался.

— Да, папа, — говорила она. — Да, знаю. Обязательно. Да нет, не буду, — она помолчала. — Да, здесь, — щеки ее вдруг порозовели. — Какие страсти ты говоришь! — возмутилась она. — Я-то думала, тебе положено с дробовиком в руках отгонять от меня парней, — она рассмеялась, бросила взгляд через всю студию и отошла на шаг в сторону. — Бобби, папа. Его зовут Бобби.

Ага. Заговор обретает форму. Я проследил взгляд Инари, и увидел Бобби-Зануду, сидевшего в халате на складном стуле рядом с Ларой. Впечатляющего размера лапищи его были скрещены на груди, и вид он имел насупленный — я бы сказал, надутый. Он не обращал внимания на то, что происходило на площадке — впрочем, если уж на то пошло, он и на Лару внимания не обращал. Инари тем временем отошла еще дальше — так, что я перестал ее слышать.

Я нахмурился, поразмыслил и продолжил ожидание удара черной магии. Впрочем, ничего такого не происходило, если не считать аудиопульта, издохшего с фонтаном ярких искр, когда я подошел слишком близко. Первую сцену отсняли до конца, за ней еще три, за которыми я тоже следил не слишком пристально. В них участвовало трое… гм… актеров, которых я не знал, две женщины и мужчина. Должно быть, из тех, на которых, по словам Джоан, оказала дурное влияние своими опозданиями Трикси Виксен.

Но, конечно, одна из тех, кто прибыл на съемки вовремя, лежала сейчас в реанимации, и ей еще повезло, что не в морге. Пунктуальностью от черной магии не защититься.

Где-то ближе к полуночи щен уснул на подстилке, которую я устроил ему из своей ветровки. Большую часть пищи (назвать ее без мясного пиццей было бы святотатством) подъели. Трикси устроила истерику еще час назад, набросившись сперва на одного из операторов, а потом на Инари, вылетев из студии в одних туфлях… в общем, все устали. Приготовились снимать последнюю сцену с участием Эммы, Бобби-Пустышки и Лары Романи. Когда Лара встала со своего стула, все во мне напряглось, и я отошел к дальней стене собраться с мыслями.

В темном углу, всего в нескольких футах от меня что-то шевельнулось, и я отпрянул от неожиданности и страха. Из угла вынырнула и бросилась к ближайшему выходу призрачная фигура. Потрясение сменилось внезапным осознанием открывшейся возможности, и я без лишних раздумий ринулся в погоню.

Незнакомец распахнул дверь и нырнул в чикагскую ночь. На бегу я достал из рюкзака жезл и прибавил скорости, подгоняемый злостью, адреналином и жгучим желанием изловить загадочную тень прежде, чем она успеет навредить еще кому-либо из съемочной группы.

Погони по ночным чикагским переулкам давно уже стали для меня привычным делом. Впрочем, с формальной точки зрения, мы находились уже не в Чикаго, а в ближнем пригороде, да и широкие проезды между постройками индустриального парка не слишком походили на переулки. Подобные погони на своих двух случаются со мной настолько часто, что я даже отказался от тренировочных пробежек. Надо признать, правда, что в погонях этих я обыкновенно оказываюсь в положении преследуемого, потому как в мои принципы входит избегать по возможности рукопашных поединков с любой тварью, которая весит больше малолитражки или покрыта хитиновым панцирем.

Тот, за кем я гнался, не отличался особенным ростом. Но бегать он умел — явно, тоже тренировался. Проезды индустриального парка освещались неравномерно, и он держал путь на запад, вглубь от главного въезда, в совершенно темные кварталы.

С каждым шагом я оказывался все дальше от возможной помощи, а шансы напороться на подлянку, с которой я не смогу справиться в одиночку, напротив, возрастали. Мне стоило бы призадуматься; впрочем, на другой чаше весов лежала возможность задержать того, кто нападал на людей Геносы прежде, чем он сумеет навредить еще кому-либо. Как знать, если бы от нападений страдали в первую очередь не женщины, если бы я не держался за эту дурацкую старомодную галантность… в конце концов, будь я просто немного умнее, мне было бы куда сложнее сделать этот выбор.

Призрачный объект моей погони добежал до границы парка, и до ограды футов в двенадцать высотой ему осталось пересечь темный газон. Я нагнал его, когда он одолел половину этого расстояния и сделал ему подсечку. Он потерял равновесие и покатился по траве. Я рухнул на него сверху, всем весом припечатав к земле.

Столкновение изрядно вышибло из меня дух; подозреваю, что ему пришлось еще хуже. Грянувшись о землю, он охнул — нормальным мужским баритоном, от чего я испытал изрядное облегчение. Я вообще предпочитаю думать о сопернике как о «нем», ибо, думай я о «ней», не уверен, что смог бы действовать с той же жестокой решительностью, а это может аукнуться быстро и болезненно.

Парень сделал попытку встать, но я несколько раз врезал ему по затылку, от чего он каждый раз крепко прикладывался о землю физиономией. Чувак оказался крепкий. Удары, конечно, оглушили его на мгновение, но он мгновенно пришел в себя и вдруг изогнулся подо мной как змея. Я откатился в сторону, а он вскочил и бросился к изгороди.

Он подпрыгнул фута на четыре или пять и с обезьяньей ловкостью полез наверх. Не поднимаясь, я нацелил свой жезл на верх ограды и рявкнул: "Fuego! "

Ослепительный в ночи огненный разряд ударил в верхний обрез металлической ограды, раскалив ее докрасна и осыпав незнакомца дождем огненных брызг. Тот вскрикнул от неожиданности, а может, от боли — и, отпустив руки, полетел вниз. Я огрел его жезлом по голове и по плечам; хорошо еще, что у моего магического оружия вес вполне материальный. После второго или третьего удара он, наконец, отключился, и я, заломив ему руку за спину приемом, которому научила меня Мёрфи, сунул его физиономией в ограду.

— Не дергайся! — рявкнул я. Капли расплавленного металла продолжали стекать по проволочной сетке ограды. — Не дергайся, а то буду держать так, пока морда не расплавится!

Он все же попытался вырваться. Он оказался сильный, но я удерживал его руку болевым приемом, так что ничего особенного он этим не добился. Спасибо, Мёрфи. Я нажал на вывернутую руку так, что он охнул от боли.