— Напомни подружке, что у меня страховка.

— Я помню, Макс, помню… Но у меня сакральный пистолет. И пуля тоже сакральная. Когда она вынесет тебе мозг, ни один медик не возьмется отскребать его от стены. Привык обходиться без глаз — привыкнешь без головы.

— Может, он еще и заряжен?

— Хочешь, проверим?

— Ребята… Вам конец. Живыми вам отсюда не выйти.

— Откуда ты знаешь? — удивился Оскар.

— Мы выйдем отсюда живыми, — уверила графиня. — И ты выйдешь, если будешь хорошо играть свою роль. Твоя задача сейчас не выделываться перед нами, а убедить товарищей по борьбе, что прибор настоящий. Они должны верить в это до той поры, пока ты не унесешь свою задницу в безопасное место. Оська, я правильно говорю?

— Лучше не скажешь. Можешь еще добавить, что все его предательские откровения я записал и с удовольствием передам инквизиторам Нового Мира, если нас привлекут за убийство.

— Что, Макс? — спросила графиня. — Не хватило времени продумать операцию? Уже жалеешь, что транслятор «сломался»? В следующий раз не спеши.

— Когда-нибудь, ребята, я до вас доберусь, — пообещал Копинский, вооружаясь чашей с камнями. Бледное лицо исказила гримаса, похожая на улыбку. — Когда-нибудь, я навещу вас в аду. Будем пить коньяк и вспоминать, как весело прожили жизнь.

Он шагнул на платформу. Вагон загудел, задрожал. Двери захлопнулись. Поезд дернулся с места. Графиня держала врага под прицелом, пока не потеряла из вида.

— Что меня всегда восхищало в этом проходимце — это умение проигрывать, — признался Оскар. — С таким достоинством, словно сам подарил победу. Все, Мирка! Все! — он выхватил из рук ее сиятельства пистолет. — Поиграла и хватит.

— Чаша была фальшивкой?

— Конечно.

— Оська, они же могли нас убить! Боже мой, они могли нас убить за фальшивку.

— Не могли.

— А если на следующей станции…

— Следующей станции не будет. Я не для того проторчал здесь день, чтобы вляпаться в простую ловушку. Оставим ее нашим друзьям-друидам. Вообще-то я делал муляж для крошки, когда он был мал, дурен и крал у меня приборы. Вот, не думал, что пригодится. Что случилось, Мирка? Чего ты так испугалась?

— Они могли нас убить.

— Меня убить, — уточнил Оскар. — На это я и рассчитывал, когда строил планы. Когда не думал, что ты захочешь уйти со мной. А теперь, я бы голыми руками его придушил.

— Дурак ты… Сколько тебя знаю, всегда дураком был, дураком и остался.

— Дурак, — согласился Оскар. — Совсем забыл, что отдал тебе пистолет. Ты мне весь кайф обломала. Я бы с удовольствием поиздевался над этой сволочью. Зачем схватилась за ствол? Как ты протащила его мимо Копинского, я не понял?

— И не поймешь!

— Прятала в рукаве, когда он изучал наши ребра рентгеном?

— Спрятанное оружие — отягчающее обстоятельство, — объяснила графиня. — Оружие в руке — аргумент.

— Молодец. Крокодил бы тобой гордился.

— Оскар, как ты мог рисковать в такой ситуации? Даже я бы не стала! Даже желая смерти, я бы подумала! Просчитал он все на свете… — злилась графиня. — Счетовод хренов. Тебя в колхоз бухгалтером не возьмут с такой математикой. Отойди, видеть тебя не могу!

Графиня прошлась по вагону, который плавно набирал скорость, встала у окна, за которым тянулись серые кабеля. Следующей станции не было. Только ощущение невесомости, зыбкого равновесия между жизнью и неизвестностью. Воздух в вагоне мутнел. Графине хотелось зажмуриться, провалиться в дехрон и вспоминать свою жизнь, как когда-то давно прочитанный роман с интересными приключениями. Главное знать… главное, быть уверенной, что все описанное происходило не с ней. В помутневшем стекле она увидела отражение Оскара, почувствовала, как он ее обнял, но все это случилось не с ней.

— Хочешь поругаться со мной? — спросил молодой человек. — Ругайся. Хочешь побить — побей. Только не убегай от меня больше. А если решишь убежать, сначала выстрели мне в сердце.

— Вообще-то, я собаку хочу, — ответила Мирослава. — В том мире, куда мы бежим, есть собаки?

— Нет собак.

— Просто ты невнимательно смотрел. Собак везде полно. Помоек тоже нет?

— Помоек навалом.

— Если есть помойки, должны быть собаки. Может, скажешь, что там нет котов?

— Не интересовался.

— Боже мой, я связалась с человеком, который не интересовался котами. А с чего ты взял, что там вообще будет жизнь? Будет еще одна иллюзия. Здесь она хотя бы мерещилась наяву. Там будет только сниться. И ты будешь сниться, и собака большая лопоухая, и рыжий котенок…

— Знаешь, как переводится с Языка Ангелов слово «вагафа». «Воскрешающая мертвецов». Неправда, что вагафы — самые сильные ведьмы мира. Они создают миры, потому что не могут влиять на те, в которых живут.

— Не могу поверить, что мы отделались от Копинского.

— Слышишь, о чем я тебе говорю? Если у нашей жизни есть Автор, то, вероятно, я знаю его в лицо.

— Я не боюсь ведьм. Я боюсь, что Макс доберется до крошки раньше, чем тот получит Греаль.

— Вот тогда он нарвется, как следует. Никому не советую стоять между Греалем и крошкой.

— И это ты вычислил?

— Поверил. И хочу, чтобы ты мне поверила. Один знакомый Ангел сказал, что вера открывает любые двери, но это не так. Вера открывает всего одну дверь и ту со скрипом. Знаешь, куда ведет эта дверь? — спросил Оскар подругу. — В твою Вселенную она ведет, Мирка. В нашу с тобой Вселенную, если конечно, ты меня в нее пустишь.

Когда графиня очнулась, вагон вовсю грохотал колесами. Воздух очистился от тумана. Лампочки горели на потолке. Графине показалось, что она только что родилась. Ни одной мысли о прошлой жизни в голове не нашлось. Только пустота, предчувствие неопределенности и ритмичное покачивание тележки, на которой ее везли в палату для новорожденных. А, может быть, в реанимацию для тех, кто получил по голове кирпичом. Графиня закрыла глаза и увидела лицо матушки Клавдии, склонившееся над каталкой. «Ну, вот, Мирослава, ты и допрыгалась, — сказала матушка. — Теперь-то понимаешь, что неправильно прожила свою жизнь, черт тебя побери… пьяная сволочь!» Графиня раскрыла глаза и снова увидела лампы на потолке вагона.

— …скотина безрогая! — услышала она. — Вставай сейчас же!

Оскар поднимал с пола человека с растрепанной седой шевелюрой. В вагоне не было ни души. Человек вяло реагировал на помощь.

— В хлам пьяный, — объяснил Оскар, заметив недоумение графини.

Он усаживал тело спиной к двери. Пустая бутылка водки каталась по вагону, расплескивая последние капли. Тело все время стремилось лечь на пол. Когда состав стал тормозить перед станцией, Оскару удалось поставить пьяницу на ноги. В итоге оба вывалились на платформу к ногам охранника.

— Эккур! …твою мать! Опять напился… — мужчина в форме взялся за переговорное устройство. — Спустись! — с раздражением сказал он и приподнял Эккура за шиворот. — Еще раз увижу, что пьешь в вагоне, сядешь у меня как миленький!

Ангел поднялся на четвереньки. С помощью Оскара ему удалось доползти до скамьи, но охранник не ослабил бдительность.

— Что в карманах, выкладывай… — приказал он.

Графиня обшарила карманы пьяного Ангела раньше, чем тот услышал приказ. Пока полицейский потрошил кошелек, она выбросила на рельсы все, что сочла подозрительным. Второй охранник в сопровождении дежурной по станции спускался ему на подмогу. Графиня развернула справку и вложила в руки Эккуру.

— Неужели они нас не видят? — спросила она. — Неужели можно укусить его за нос, и ничего за это не будет?

Два охранника склонились над пьяным.

— Смотри-ка, справку достал… — заметил один, вырвал из рук бумагу и сунул в карман. — Как будто мы не знаем, что он больной.

Вновь прибывший по второму кругу обшарил карманы.

— В отделении отоспится, — решил он.

— Облюет нары.

— Дык… куда его?

Оскар позволил телу упасть на скамейку, и охранники отступили на шаг.

— Наверху телефонная будка, — шепнул он на ухо графине. — Вызывай скорую. Быстрее… Я не дам утащить его в отделение.