Когда Солнце стало подниматься за лесом, Оскар понял, что сон безнадежно испорчен и только теперь в первых лучах рассвета заметил фигуру, присевшую на краю обрыва.

Он увидел на голове гостя убор из раскрашенных перьев, а, приблизившись, понял, что Ангел провел такую же бессонную ночь.

— Вот… — сказал Ангел, почуяв физика за спиной. — И к тебе приходил на меня пожаловаться. Всем накапать успел. Так? — он обернулся. Оскар сел рядом. Две угрюмые фигуры сидели на берегу обрыва и смотрели на реку. — Конечно, жаловался! Я сказал, что никто, кроме меня, его тренировать не возьмется. Его не пустят на приличные корты. Этот парень в твоем мире даже спарринга себе не найдет. На что он рассчитывает? Объявить мне войну и выиграть ее, по меньшей мере. Объявить войну, когда я почти сдался. Ничего глупее представить нельзя.

— Я сам найду ему тренера, — сказал Оскар.

Сущность, увенчанная связкой перьев, подозрительно на него покосилась.

— Ты? — спросила физика сущность.

— Куда деваться? Согласись, отвадить вас, бандитов, от спорта — идея стоящая. Сколько можно терпеть ваши тотализаторы и разборки? Мы не тараканы для бегов. Короче, Ангел, я хочу, чтоб ты знал: в этой войне я на стороне крошки Эрни.

— А пупок не развяжется? — обиделся Ангел. — Что ты можешь против меня? Что вы все вместе взятые можете делать самостоятельно? Водку жрать да баб тискать?

— Зачем ты пришел?

— Хочу поговорить с тобой по-хорошему. Упустим парня — плохо будет и мне, и тебе. Ты убедишь его вернуться к моим тренировкам, а я… — сущность достала из-за пазухи огромную пятерню и стала загибать пальцы, — …я возвращаю его в тур сразу в первую сотню; ставлю в турниры, где он реально сможет играть; обеспечиваю удачную жеребьевку, и… Мое дело, как он выиграет, но три хорошие победы в сезоне над игроками топ-тэн я ему обещаю.

На этом пальцы у сущности закончились, обещания тоже.

— Нет, — сказал Оскар после недолгих раздумий. — Если крошка не побоялся тебя послать, то мне уж подавно не о чем разговаривать. Короче, — физик загнул первый палец. — Я обеспечиваю ему тренировочную базу и слежу за порядком на кортах во время игры. Если кто-нибудь мешает ребенку честно соревноваться, я, как спонсор, имею право высказать свои соображения в прессе. Видеоматериалы будут приложены. Вещественные доказательства предоставлены. Все ваши погремушки, вертушки, хлопушки и веревочки для подножек будут документально запротоколированы и предъявлены человечеству. И после этого, уж поверь, ни один «тугой кошелек» не поставит на такую игру.

Сущность махнула рукой на Оскара и только больше скукожилась. Подул ветерок, перья на макушке сущности встали дыбом.

— Каждый имеет то, за что заплатил, — сказал Ангел. — Я купил этих желторотиков на честно заработанные. И лицензию на то, чтобы дрессировать их, тоже купил. В чем я не прав?

— Надеюсь, ты хорошо заработал. На вырученные деньги купи себе немного совести, а лучше ума. Тогда ты поймешь, что честное имя не продается. Если бестолковый крошка это, в конце концов, понял, то тебе бы подавно стоило.

— Вы первые начали играть на деньги. Вы, люди, первые решили, что все на свете можно купить и продать. Мы приняли вашу игру. Хочешь играть — соблюдай правила. Хочешь выигрывать — плати деньги.

— Вы купили все виды спорта или что-то осталось?

— Мы купили то, что вы продали, — объяснил человеку Ангел. — Все, что вы имеете для утоления честолюбия, сделали мы. Кто если не мы разглядели таланты в лучших из вас и смогли их раскрыть? Вы бы, заметив превосходство ближнего, загрызли б его насмерть. Кто лучше нас защитит Человека от него самого? Твой мальчишка — истерический психопат. Только я знаю, как сделать из него игрока. Я вижу его насквозь, ты видишь только свои амбиции. Угробишь талант, как угробил свой. Сделаешь из него инвалида, а ведь за парнем хорошие деньги пойдут.

— Купи себе немного мудрости, Ангел, и ты поймешь, что талант — не предмет для торга. Купи немножечко здравомыслия и ты узнаешь, что справедливость не в твоем кошельке. Она гораздо выше.

— Только глупые люди верят в сказки про справедливость. Побеждает не тот, кто достоин, а тот, чья ставка сыграла. Если ты, Человек, откажешься от помощи, на твоего щенка никогда никто гроша не поставит.

— Я поставлю. И если других желающих не найдется, один сорву банк.

Поиск графа Виноградова в Монте-Карло не занял много времени. Пляж был пуст, по дороге не ездили машины. Гора, прежде расцвеченная огнями, выглядела так, словно соблюдала светомаскировку. Проходя мимо чернильной хинеи, Оскар открутил от ручки металлический колпачок, подвесил его на шнурке и проверил намагниченность объекта. Железка слегка отклонилась от вертикали.

— Хм… — принял к сведению Оскар, но продолжил путь. Сегодня ночью перед ним стояла совершенно другая задача.

Дверь в подъезде Зубова была открыта. Соседи с нижнего этажа спешно переносили вещи в машину. Немноголюдный митинг стоял тут же, но помогать никто не спешил. Оскар ненадолго присоединился к толпе. Из обрывков фраз стало ясно, что обитателям дома «надоело терпеть…», их «нервы уже на пределе» и вообще, «нету сил продолжать жить дальше в таком же духе». Почему переезд происходит в такой спешке и ночью, Оскар не понял. Его несовершенный французский не позволил влезть в разговор посторонних людей. Оскар прошел в подъезд, поднялся к квартире Зубова и понял, что Жорж переехал раньше соседей. Внутри помещения ничто не напоминало о прежнем хозяине. Только сломанная клюшка для гольфа торчала из корзины для зонтиков. В пустой гостиной с видом на порт Эркюль, перед балконом на голом полу сидел в хлам пьяный граф Виноградов с бутылкой джина в руке и обнимал такую же пьяную девку.

— Кукла моя… — обратился Оскар к мадмуазель на корявом французском, — не сочти за труд, поймай такси, и чтоб я тебя больше не видел, — он помог девушке встать на ноги, вручил ей мятую юбку, которую нашел в прихожей, и проводил на лестницу.

Когда мадмуазель взялась за перила двумя руками, он с облегчением запер дверь, а крошка-граф допил остатки джина.

Оскар подошел к балкону. «Только очень уверенный в себе человек может зайти на борт «Рафинада», — вспомнил он напутствие Зубова. — Только чрезвычайно уверенный…» Нехитрая истина, забытая в Сен-Тропе, стоила ему позора, но времени горевать об упущенном не было. Огни порта ненадолго вернули ему вкус к жизни. Он вспомнил, как влюбился в этот город с первого взгляда и с тех пор ни разу не изменил ему ни с одним другим городом мира.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — произнес пьяный граф. — Только не надейся на это. Когда Мирка застукала меня в кровати с одной веселой мадам, мне сделали прививки от всех болезней. Даже от тех, которыми человечество не болело. Лекари форта превратили мою жопу в дуршлаг. Я на нее год сесть не мог. Так что теперь не рассчитывай от меня избавиться. Я буду жить долго назло тебе! — пригрозил граф. — Если б ты сделал ключ, чертов физик… Если б ты, гад, не выпендривался, а работал, я бы прожил все двести лет.

— Неужели?

— Мы могли бы погасить волну и жить дальше. Могли бы?

— Погасить волну? — «чертов физик» задумался. — Вряд ли. Хотя… не вижу ничего невозможного в том, чтобы выйти из волны, имея ключ и хотя бы один доступный дольмен. Только не собираюсь в этом участвовать.

— Но критической точки вам не пройти, — вздохнул граф и стукнул бутылкой о паркет. — Вам… — уточнил его сиятельство. — А мне одному ничего не нужно. Зачем я буду жить, когда останусь один? Нет! — громко повторил граф и вытряс в горло последние капли джина. — Вам волну не пройти. Если я не выдерживаю, то не знаю, у кого получится … Что будет с папашей, когда он забудет таблицу умножения? Он ведь жить без нее не может. Он же загнется, а я буду на это смотреть? Сидеть и смотреть? А что еще делать? Он может предложить мне свои тупые науки, чтоб я не сдох от тоски. Конечно, они никому не помогут, но всех развлекут. А что я могу предложить ему, когда мы войдем в эту самую… точку?