Эрнест зажмурился и позволил дяде Натану снова взять его за руку. Индеец обернулся.

— Все они одинаковые, — сказал он. — Все боятся поднять глаза в галерее. Знаешь почему? Потому что страшно не увидеть здесь свою морду.

— Мы еще не заслужили портрет, — заступился за воспитанника Натан. — Как знать, может и для нас когда-нибудь место найдется.

— Свободного не найдется, — ответил индеец. — Рамы давно заполнены.

Индеец не лгал. Коридор закончился и на всем протяжении маршрута Натан Валерьянович не увидел места для новых портретов, а Эрнест ни разу не поднял головы. Коридор закончился высокой старомодной конторкой, на которой лежал документ и стояла чернильница, наполненная бурой жижей. Индеец обо всем позаботился до приезда гостей и не собирался тратить на процедуру много времени.

— Подписывать разборчиво, аккуратно, — сказал он. — Дату не ставить. Не ваше дело, когда придет срок.

Эрнест выхватил перо из чернильницы, и налил на конторке лужу.

— Пока не прочту, ничего не буду подписывать, — предупредил Натан, отбирая перо у ребенка.

Индеец усмехнулся. Эрнест пришел в ярость.

— Перестань! — прошипел он. — Здесь не принято!.. Так не по правилам! Мы можем остаться ни с чем! Я уже подписал. Просто поставь свою закорюку и уходим домой.

Индеец усмехнулся еще раз и отошел от спорщиков на пару шагов, чтобы их дебаты с чернильными брызгами не обгадили его костюм.

— Эрнест! — рассердился Натан. — Запомни на всю жизнь: прежде чем ставить подпись на документ, надо его внимательно прочитать! Документ для того и составляется, чтобы потом использовать его против тех, кто подписывал, не читая.

— Я не собираюсь читать! — отрезал мальчишка.

— Зато я собираюсь!

Натан Валерьянович взял бумагу и понял, что очки для чтения оставил в машине. Он ни буквы не разглядел. Только догадался по количеству абзацев, что контракт имеет три пункта.

— Читай, — сказал он. — Читай вслух и думай над каждым словом!

Эрнест задумался над первым абзацем.

— Дядя Натан… Здесь написано, что после заключения сделки, моя жизнь будет принадлежать не мне, а ему, — он указал пальцем в сторону высокой фигуры, окаменевшей на фоне мемориала.

— Тебя устраивает такое положение вещей?

— Не знаю, — пожал плечами Эрнест. — Здесь еще написано, что я безукоризненно должен выполнять указания Гида, даже если они не будут относиться к игре. Не я буду жить в своем теле, он будет жить там вместо меня.

— И это тебя устраивает?

— Еще здесь написано, — мальчик перешел на шепот, — дядя Натан, здесь написано, что за время жизни я обязан совершить несколько ритуальных жертвоприношений.

— Это как? — удивился профессор.

— Очень просто: замучить до смерти кого-то из моих близких и притащить на святой алтарь в обмен на удачу. Когда и кого, он скажет… — слезы, не успевшие высохнуть, вновь навернулись на глаза. — Дядя Натан, как же так?

— Вот что! — решил Натан Валерьянович… взял контракт и порвал его на куски. — Я, на правах отца, запрещаю вам приближаться к мальчику с подобными предложениями. Или вы в корне пересмотрите условия сделки, или мы выберем другой вид спорта.

— Бестолковый какой-то папашка, — вздохнул индеец. — Мамашка — куда разумнее. Ну что ж, как знаешь, как знаешь… — сказал он, не повернув головы на рассерженного отца. — Желающие найдутся.

— Поищите их в другом месте, — ответил Натан. — Если вам не подходит здоровый мальчик с прекрасными физическими данными, который с удовольствием тренируется, поищите другого, который пожертвует всем, чтобы занять свое место в раме.

Но даже после этого индеец на Натана Валерьяновича не взглянул, только продолжал с насмешкой глядеть на слезы, что градом катились по щекам крошки-графа.

— Пойдем, — сказал Натан и повел Эрнеста обратно по коридору, увешанному портретами чемпионов. Крошка не видел стен, потому что слезы застилали глаза. — Ничего, — успокаивал Натан. — Мы дождемся, когда наш наставник поправится, выйдет из больницы… когда у него заживет рука и он сможет держать ракетку, чтобы заниматься с тобой. Извинимся, если надо. Мы извинимся? — мальчик кивнул, глотая слезу. — Мы пройдем медкомиссию, составим расписание тренировок, запишемся в их бассейн, чтоб далеко не ездить. Ты ведь хочешь играть, Эрнест? Тебе ведь нравится теннис? Что с того, что они помешают тебе стать чемпионом? Мы еще посмотрим, как у них это получится! Если ты будешь хорошо тренироваться, то обыграешь, кого захочешь. Ты же говорил, что спорт — это честный способ заниматься ерундой. Какой же он честный, если тебе предлагают такую гнусную сделку? Это совершенно нечестно с их стороны, и ты не должен переживать по этому поводу. Ты должен играть и тренироваться, тренироваться и играть. Запретить себе даже думать о том, что в спорте есть еще какой-нибудь способ достичь успеха. Если будешь уверен в том, что ты самый сильный, никто не сможет тебе помешать. — Малыш закрыл ладонью глаза. Чтоб чемпионы, развешанные на стенах, не видели его слез. — Ничего, ничего… — утешал ребенка Натан. — Все утрясется и образуется. Не знаю, малыш, что ты в жизни проиграл, не подписав контракта, одно могу сказать точно: сегодня ты выиграл главное, ты не потерял уважение к себе. Думаю, что все мы, и мама твоя особенно, будем гордиться тобой.

— Дядя Натан, — всхлипнул мальчик и остановился, заметив под ногами белое облако, — мы в дехроне?

Натан обернулся. Туман с двух сторон коридора настигал беглецов. Небо закрыла туча.

— Дядя Натан, — испугался мальчик, — что теперь будет? Коридор превратится в кольцо?

— Сначала надо успокоиться и взять себя в руки, — ответил Натан и заметил страх в заплаканных глазах графа. — Что ты делаешь, когда начинаешь проигрывать? Как ты учил меня сам: первым делом надо перестать бояться соперника. Вспомни, Эрнест! Мы с тобой никакого дехрона не боимся. Просто делаем то, что делали. А именно, возвращаемся домой. Посмотри на портрет и скажи, какой на нем год.

— Мальчик с опаской взглянул на портрет.

— Тут не написаны годы.

— Посмотри на человека, который там нарисован, и скажи, в каких годах он стал чемпионом? Ты же знаешь их всех. Ты же открытки собирал с их портретами.

Крошка граф поморщился, поднимая глаза.

— Знаю. Этот закончил играть в год, когда застрелили американского президента. В тот же год он был у нас в форте. Я предложил игру, а он… посмотрел на тотализатор и сказал, что повредил лодыжку, когда давал пинка своему слуге. Ему тогда никто не поверил. Все смеялись. Дядя Натан… давай вернемся домой.

— Ты молодец, малыш! Мы вернемся, но для этого надо найти портрет человека, который играет сегодня. Первую ракетку мира, из которого мы пришли. Дверь будет у него за спиной. Знаешь кто это?

— Федерер. Он лучший! Ты тоже знаешь. Ну, дядя Натан… Ты тоже видел его.

— Я без очков.

— Ну, дядя Натан…

— В чем дело, Эрнест?

— Если он здесь, значит я ничтожество!

— Кто тебе это сказал? Что за глупости?

— На его месте должен быть я…

— Каждый человек в этой жизни стремится занять свое место. Только ты один хочешь занять чужое.

— Если б ты меня любил, ты бы понял… — хныкал ребенок. — Если б ты меня любил, то подарил бы дольмен. Тогда я смогу с ним играть и взять титул. А так… ни за что сыграть не дадут.

— Конечно, не дадут, если будешь воевать с портретами за место в раме, а не со спортсменами на турнирах. Эрнест, если ты не прекратишь истерику, я закажу у художника твой портрет и повешу здесь сам. Поверь, я найду тебе место на стенке, но разве ты этого хочешь от жизни?

— Я ничего не хочу! — рассердился ребенок. — Я хочу домой. Дядя Натан, поедем к дольмену.

— Как я пущу тебя в дольмен, если ты из простого портала самостоятельно выйти не можешь?

Эрнест вырвал руку и пошел вперед по галерее. Пошел решительно и победоносно, пока не встретил нужный портрет.

— Вот он, — сказал граф и стукнул по стене кулаком. — Радуйся. Моей карьере конец. Можешь делать из меня физика.