— Я все понимаю… — ворчала женщина, — но чтобы забыть в самолете ребенка — это знаете ли сверх всякой меры! Это выше моего понимания! Не плачь, бэби. Папа вернулся. Или это не ваш ребенок? — строго спросила она.

— Мой, — ответил Оскар, и никто из присутствующих не поставил под сомнение сходство.

— Чемодан тоже ваш?

— Если он на нем сидит, значит мой, — сделал вывод нерадивый «папаша».

— Почему же он плачет, если вы его папа? — возмутилась женщина в форме.

— Потому что я его выпорю.

Юля не удивилась ни ребенку, ни чемодану. Она взяла мальчика за руку, отвела в фойе и терпеливо ждала, пока Оскар отвечал на вопросы полиции. После беседы ее товарищ стал выглядеть вдвое мрачнее, а чемодан оказался так тяжел, что Оскар с трудом поставил его в багажник.

— Кирпичами набит, что ли? — ругался он. — Куда ты отвез девиц, придурок? — обратился Оскар к малышу, когда семейство расселось в машине. — Я спрашиваю, куда дел девиц? Серенькую куда дел? И беленькую… ай? Разучился говорить по-русски?

Мальчик надулся и приготовился снова реветь, но Оскар демонстративно отвернулся к окну, а Юля покачала головой, но не стала задавать вопросы.

Дома обиженный мальчишка выпил шоколадного молока, съел «кейк» и отказался отвечать на вопросы. Того, что удалось узнать о нем за обедом, не хватило бы для короткой анкеты. Ребенок заявил, что в школу ходить не будет, ни за что не наденет чистую майку вместо сопливой, а зубы будет чистить не чаще одного раза в день и то при условии, что ему купят пасту с ароматом индийского миндаля. Ребенок объявил присутствующим, что его «никак не зовут», никого из находящихся здесь он никогда в жизни не собирается называть ни мамой, ни папой; а больше всего на свете он презирает тихий час в середине дня. Сказал и уснул на стуле, потому что в Европе настала ночь, и потому что малыш устал и сильно понервничал в аэропорту.

— Надо его во что-то переодеть. Посмотри, — Юля сняла с ребенка майку, больше похожую на широкое платье, — явно кто-то из взрослых одолжил ему шмотки. А это что? Боже, я думала, это шорты такие, а это натурально мужские трусы! Смотри! Малыш совсем голый…

Оскар отнес крошку в спальню и накрыл одеялом. Постояв над спящим, он вернулся на кухню и застал подругу в раздумьях. Юля приготовила товарищу грустную новость и собиралась утешать, но появление малыша перевернуло все планы.

— …Не знаю, что это значит! Не знаю, и знать не хочу! — бушевал Оскар. — Я не могу отправить его в форт, потому что не знаю, как это сделать. Сейчас ему лет шесть на вид, так?

— Откуда мне знать? — пожала плечами девушка и прикрыла дверь. — Тише! Проснется.

— Пусть слушает! Не захочет учиться, отдам в школу тенниса. Мирка говорила, здесь хорошая школа.

— Оскар, кто он такой? — недоумевала Юля. — Почему ты не расспросил о нем поподробнее?

— Эта мерзавка мне не сказала ни слова правды, но упрямо предлагала взять его вместо отпрыска Макса! Нам с тобой предлагала!

— Не смей, Оскар! Не смей при мне говорить о Мирославе в таком тоне!

— И ты туда же? И ты не веришь, что она меня предала?

— Не верю!

— И ты такая же дура!

— Сам дурак! — рассердилась Юля. — Если б Мира считала тебя врагом, ни за что бы не отдала тебе мальчика. Ведь она относится к нему, как к сыну. Никакая мать не отдаст ребенка человеку, которому не доверяет.

— Не знаю, Юлька! Не знаю, что может ее оправдать!

— Я знаю.

— Если только мальчишка не детеныш Копинского.

— Нет, не детеныш… Этот мальчик не имеет отношения к Максу.

— Значит, она меня предала.

— Нет!

— Только не призывай меня к христианскому всепрощению! Я не христианин! И не смогу ее простить никогда! Даже если пойму правоту ее сволочного поступка, все равно не прощу! Не прощу потому, что сам бы так никогда не сделал! Юля, я органически… на клеточном уровне не способен прощать предательство тех, кому доверял! Может, это мое проклятье, но это так! Если ты считаешь, что ее поступок нормален — значит, мне нечего делать в этом сучьем мире!

— Послушай!

— Нет, ты послушай! Поклянись мне сейчас: ни слова больше об этой женщине в моем присутствии! Никогда!

— Но Оскар… Мира ни в чем перед тобой не виновата!

— Я сказал!

— Ты сказал, а теперь послушай меня!

— Если я каждый день буду слушать твои «адвокатские речи», я никогда не выйду из стресса!

— Не выходи! Просто послушай.

— Она меня убила, понимаешь? Все, что во мне было хорошего, взяла и втоптала в грязь.

— Нет, — в сотый раз повторила Юля.

— Она могла предупредить, принимая решение. Она должна была предупредить, чтобы не делать из меня посмешище.

— О чем? Мира не возвращала ребенка Максу! — крикнула девушка и топнула ногой. Она дождалась, пока товарищ справится с приступом ярости, и повторила чуть тише: — Точно не возвращала.

— С чего ты взяла?

— Тебе звонил адвокат Натана Валерьяновича. Ему удалось пролить свет на эту историю.

— И ты молчишь?

— Ты же не даешь мне слова сказать. Малыш, которого нашли на яхте, к сожалению, умер.

— Как умер? — опешил Оскар.

— Думаю, он не смог адаптироваться на частоте, — предположила девушка и тяжко вздохнула. — Помнишь, мы говорили, что такая опасность вполне вероятна, и симптомы были похожи. Мирка не виновата. Она сделала все, что смогла. Только Натан Валерьянович мог помочь, если бы запустил генератор в подвале и создал нужное поле. Там мальчик мог бы жить без проблем, но они не доехали буквально несколько километров. Не успели. Что-то произошло с самолетом, он сел в Европе, и Мире пришлось добираться на поездах.

— Что ты говоришь? — не верил Оскар.

— Адвокат сказал, что ты знаешь его телефон. Если нужно, он может выслать все документы по делу, которые удалось собрать. Может на электронный ящик, может конвертом.

— Как это случилось?

— Адвокат говорил с водителем, который подобрал в дороге Миру с ребенком. Водитель дал показания, что конечным пунктом была именно дача Боровских, но мальчик умер в дороге, и они повернули к ближайшей больнице. Диагноз: внезапная детская смерть, остановка дыхания и сердцебиения. Чтобы определить точнее, требовалось вскрытие. Женщина, которая везла ребенка, предъявила в больнице паспорт на имя Виноградовой Мирославы и сказала, что малыша ей подкинули. Хотели заводить уголовное дело, но Мира смылась через окно. Они допросили только водителя, а тот ничего не знал толком. Просто показал место, где она голосовала на дороге, и сказал, куда просила везти. Мира не назвала точного адреса, поэтому Боровских не допрашивали, но это же понятно…

— Что понятно?

— Что она ехала к ним. Ты не должен злиться на Мирославу.

— Если так, почему она не сказала?

— Не знаю, — пожала плечами Юля, — наверно не хотела тебя расстроить.

Она пошла в комнату, посмотреть на ребенка, и глаз не смогла оторвать. Малыш спал так сладко, словно не пережил ужасной дороги. Юля вернулась к чемодану, в надежде отыскать в нем детские вещи, но нашла лишь связки тетрадей, изрядно попорченные огнем. «Прекрасная Анабель» — было написано на одной из них.

— Знаешь, почему Мирослава тебе ничего не сказала? — догадалась девушка. — Потому что не захотела лишить тебя смысла жизни. Она просто нашла подходящего парнишку и вырастила в форте без всякой судьбы. Надо было о нем расспросить, а ты что наделал? Обидел человека, которому мы с тобой жизнью обязаны, — Юля порылась в бумагах и убедилась: кроме рукописей там нет ничего, а значит ей предстоит поход по магазинам детских игрушек и нарядов. Она представила, как будет выбирать штанишки, кофточки, и эта мысль согрела ей душу. — Наверно перепутали чемоданы, — пришла к выводу Юля. — Нет, ни в какую школу тенниса я его не отдам. Будем считать, что в нашей реальности таких нет. Ты когда-нибудь слышал о школах тенниса? Я лично — нет. Мальчик будет развиваться разносторонне, а мы будем ему помогать, правда? — Юля подошла к товарищу, застывшему у окна. — Знаешь, почему она увезла ребенка? Она не поверила, что Копинский умер. Ты сам говорил, что Мирка знает больше нас всех, но не все может сказать, потому что у них с Жоржем свои тайны от человечества. Помнишь, ты говорил?