— Не почувствовал оптимизма в голосе. Все о-кей?

— Ничего не «о-кей»! — психанула девушка. — Мира! Ничего ж не «о-кей»! Зачем вы со мной, как с дурочкой?! Ничего похожего на «о-кей»! Совсем ничего!

В Юлиной квартире были не только гостевые комнаты, но и столовая с видом на море, длинный балкон и бассейн, доступный только жителям дома. Всю это роскошь Оскар арендовал в память об элитной московской квартире, в которой ему не дали пожить с подругой. Арендовал и гордился собой. Юлю же радовала возможность принимать побольше гостей, но в ее майамскую квартиру никто не ехал: ни родственники, ни подруги. Даже графиня толком не погостила. После исчезновения Эрнеста, Юлю не радовало совсем ничего. Девушка разбила блюдо, стараясь приготовить обед, но решено было все-таки пообедать. Пообедала даже Сара Исааковна, полакомилась из Юлиной тарелки ломтиком яблока.

— Америка не остров, — напомнил Оскар графине. — Вернется — на «Гибралтар» его, на рейд и пусть гуляет по палубе до твоего возвращения.

— Если Эрнест долго жил в монастыре, ему привычно будет искать убежище в церкви, — предположила Юля. — Что если нам обойти все приходы и предупредить священников? Мира?..

— А толку? Для него вся Земля — один большой приход. Все люди — братья и сестры. Зачем ему монастырь? Он и в тюрьме прекрасно себя почувствует. Монастырь нужен был тем, кто хотел от него избавиться.

— Не надо было с ним о душе…

— Юля! Причем тут душа? У него в голове никаких понятий о жизни, — сообщила графиня. — Ему все равно, куда идти; все равно, с кем дружить; все равно, о чем и на каком языке разговаривать. Там нет ничего, кроме его собственных фантазий о человечестве. Это существо, напрочь лишенное стереотипов, и место ему в дурдоме, поэтому, друзья мои… вернется он или нет, вы ни за что не несете ответственность. Густав теперь за него отвечает, и точка!

— Да, Эрнест не от мира сего, — согласилась Юля. — Даже не понимает, зачем запирать дверь машины. Я говорю, угонят, а он не знает, что такое угон. Я говорю, ты придешь, а машины нет. А он: ну и что тут такого? Если он не вернется, я себя не прощу.

— Если он не вернется, значит на то воля Автора, — сказала графиня. — Хотя… если предположить, что Эрнест действительно редкий лопух, я бы искала его не в приходах, а в библиотеках. Скопище книг действует на него магнетически. Ему кажется, что там закопаны истины. Стоит только воткнуть лопату — и свет познания нас всех озарит.

— Правильно, — согласился Оскар. — Валех тоже любил пообщаться со сбродом, но что с ним творилось, когда мы привозили в Слупицу книги! Кстати, ни одной не вернул. У Привратников в голове нет понятия собственности. А, между прочим, полезный стереотип.

— Разве Эрнест — Привратник? — удивилась Юля.

— Мне не удалось его понять, — призналась графиня, — не смотря на то, что я честно старалась. Что-то в нем от юродивого. На острове он ходил в дураках и творил что хотел. Рылся в погребе винной лавки, когда ему не нравился ассортимент. Хозяин терпел и даже не брал с него денег. Он сына родного в погреб к себе не пускал! Моя хозяйка не вякала, когда Эрнест рвал цветы с ее клумбы. Любого другого убила бы шваброй. Эрнеста никто не трогал. Даже монахи не обращали внимания, когда он являлся в плавках. Открывали ворота в любой час ночи. Почему? Ни один злодей не поднял палки на этого парня, притом, что он умеет достать своей простотой. Какая-то сила его защищает, она же, я полагаю, не дает ему стать человеком. Каждый раз, когда нам случалось поговорить «о душе», я не знала, как дальше жить.

— Почему вы сравниваете его с Валехом, Мира? Разве Эрнест — Привратник?

— Ты заметила, как он старается подражать людям?

— Подражать? — удивилась Юля. — Мне казалось, он старается быть на нас непохожим.

— Пока Эрнест жил на острове, он был уверен, что это все человечество. В Афинском аэропорту он охренел оттого, как нас много. Я думала, здесь в нем проснется что-то разумное.

— И что тогда? — спросила девушка. — Он перестанет относиться к нам хорошо?

— Надеюсь, ему расхочется быть человеком. Эта идея должна сама испариться из его головы. Пока он не узнает жизнь такой, какова она есть, пока не предпримет что-нибудь ради себя самого, я не знаю, как быть.

— А если он забыл свое прошлое, как какой-то древний язык? Мира, если он не помнит, кто он такой, мы расскажем?

— Рассказать-то расскажем, только вряд ли он нам поверит.

— Если островитяне знали, кто он, значит, дела не так плохи, — рассудил Оскар.

— Я не сказала, что знали. Я сказала, что на острове к нему по-особому относились.

— Еще бы не относиться по-особому к твари, которая не отражается в зеркалах.

— Боже мой! — осенило графиню. — Когда моя хозяйка заметила, что Эрнест повадился в гости, из номера пропали зеркала! Точно! Я еще спросила, в чем дело? Хозяйка сделала вид, что не понимает вопроса. Они все забывали английский, когда я пыталась что-нибудь узнать про Эрнеста. Как я сразу не догадалась? Решила, что у тетки в семье покойник или она просто кокнула зеркало, когда мыла. Но ведь она убрала зеркала из ванной и из прихожей…

— Не похож он на Мертвого Ангела, — пришел к выводу Оскар. — Максимум на воскресшего святого. Надо знать, что там за монастырь, и каких деятелей они почитают.

— Святого, который покровительствует путешественникам.

— Вот он и путешествует!

— Оскар!

— Что? Накололи тебя, ваше сиятельство! Фантома подсунули. Твой грек такой же персонаж, как Густав, неприкаянный жмурик трехсотлетней выдержки. Понятно дело: если каждый заезжий турист будет дергать по пустякам с того света… где же тут упокоишься? Мирка, есть схема, когда человек, формально умерший, может долго ходить по земле в прежнем образе. Я могу доказать. Да зачем доказывать? На Густава своего взгляни! С чего ты взяла, что грек — Эккур? На экслибрисе можно написать любую фамилию. Сходство с иконой Карася сомнительно уже потому, что на иконе старик. Когда нет убедительных, железобетонных доказательств, за Эккура можно выдать любого покойника. Между стариком на иконе и этим мальчишкой лет двести. Покажи мне паспорт с фотографией Эрнесто Аккуро, выданный… хотя бы в середине прошлого века.

— В Сорбонне хранится портрет. Довольно четкая гравюра руки художника, который работал над книгой. Он изобразил его на обложке четче любой фотографии. Мужчину средних лет. Если б ты это видел, ты бы не спорил.

— Он?

— Сто процентов! Я приличную сумму пожертвовала науке, чтобы мне дали подержать в руках обложку с портретом. Жаль, что сфотографировать не смогла.

— А кто на портрете, конечно же, не написано?

— Там было несколько рун. Богословы их перевели, как «неизвестный владелец книги».

— Все равно, — сомневался Оскар, — чтобы заниматься проблемой, нужно ее понимать. Мы не знаем, что такое проклятие Ангела. Как можно бороться с тем, чего мы не знаем?

— Узнаем, — объявила графиня, — мосье Зубов поможет нам разобраться. Густав тем временем найдет беглеца и последит за ним. Пока не вернусь, слугу от дела не отвлекать, сто грамм не наливать… Даже если Макс отвяжет яхту и уйдет с девицами в океан, черт с ними! Густава не трогать! Ты, Оскар, постарайся закончить работу, пока вы с Копинским убивать друг друга не начали. А Юля тем временем продолжит учебу и выбросит проблемы из головы. На кого ты учишься, Юля?

— Я?.. — удивилась девушка. — А разве Эрнест… А он… Мирослава, неужели он Ангел? Такой же Ангел-Привратник, как наш Валех?

— Нет, не такой же, — ответила графиня, — гораздо более безответственный, но я заставлю его вспомнить долг, и верну на рабочее место.

Проводы графини в аэропорт напоминали похоронную процессию из двух скорбящих и одного отбывающего в лучший мир. Завещание было объявлено, наследство разделено, речи сказаны, осталось совершить ритуал, вернуться домой и понять, что жизнь продолжается. Мира, как могла, торопила стрелки часов.